Генри Вуд - Замок Ист-Линн

— Не уезжайте, мистер Карлайл. Когда он очнется, Ваше присутствие, возможно, приободрит его; он очень любит Вас.

— Я не уезжаю, леди Изабель. У меня этого и в мыслях не было.

Спустя некоторое время — казалось, прошла целая вечность — прибыли медики из Линборо, целых трое, ибо конюх решил, что чем больше их будет, тем лучше. Их глазам предстала странная сцена: мертвенно бледный лорд, снова начавший беспокойно метаться, и юная девушка в нарядном платье, с украшениями из драгоценных камней, стоявшая у его ложа. Они сразу поняли, что она только что приехала, и для нее веселье было прервано этим страшным известием.

Врачи склонились над больным, чтобы осмотреть его, измерили пульс и послушали сердце, после чего шепотом обменялись несколькими словами с мистером Уэйнрайтом. Изабель отошла немного назад, чтобы пропустить их, но ее глаза с тревогой следили за каждым их движением. Они, казалось, не замечают ее, и она подошла к ним сама.

— Можно ли ему помочь? Он выздоровеет?

Врачи повернулись и молча посмотрели на нее. Один из них заговорил, но его ответ был уклончивым.

— Говорите правду, — умоляюще сказала она, — не ходите вокруг да около. Вы не знаете, кто я? Я его единственный ребенок, и здесь никого нет, кроме меня.

Прежде всего, ее нужно было вывести из комнаты, ибо скорбный миг приближался, и последняя схватка между телом и душой обещала быть страшным зрелищем, которого ей не следовало видеть. Но в ответ на их просьбы удалиться, она в отчаянии склонила голову на подушку отца и застонала.

— Ее нужно увести отсюда, — воскликнул почти сердито один из врачей.

— Мэм, — сказал он, повернувшись к миссис Мейсон, — есть ли в доме родственники, кто-нибудь, кого послушалась бы эта юная леди?

— Вряд ли у нее есть хотя бы кто-нибудь на свете, — ответила экономка, — во всяком случае из близких родственников. И мы сейчас совершенно одни в доме.

Но м-р Карлайл, оценив всю важность этого момента, ибо граф метался все сильнее с каждой минутой, приблизился к Изабель и шепотом сказал ей:

— Мы понимаем, что Вы тревожитесь за Вашего отца, так же, как и все мы.

— Так же! — с упреком сказала она.

— Вы понимаете, что я имею в виду. Конечно, наша тревога — ничто в сравнении с той, которую испытываете Вы.

— Ничто, ничто. Мне кажется, сердце мое разорвется.

— В таком случае — простите меня. — Вы не должны противиться просьбе медиков. Они хотят остаться с графом, а время уходит.

Она встала, приложила ко лбу ладони, как будто пытаясь понять смысл сказанного, а затем обратилась к врачам:

— Скажите: это действительно необходимо, необходимо именно для него, чтобы я покинула эту комнату?

— Необходимо, миледи; это исключительно важно.

Она вышла, не сказав более ни слова, и свернула в библиотеку, которая занимала комнату на том же этаже, ранее подвергшуюся вторжению летучих мышей. Жаркий огонь горел в камине; она подошла к нему, Оперлась рукой на каменную доску и положила на нее голову.

— Мистер Карлайл, — позвала она, не поднимая головы.

— Я здесь, — ответил он, поскольку вошел вслед за ней, — что я могу сделать для Вас?

— Вы видите: я ушла. Вы будете постоянно держать меня в курсе событий, пока мне не разрешат вернуться?

— Буду обязательно.

Когда он вышел, в комнату вплыла Марвел, ее горничная, чрезвычайно утонченная особа.

— Не желает ли миледи переодеться?

Нет, миледи не желала.

— Вдруг, как только я сниму платье, меня позовут к папе.

— Но, миледи, это нарядное платье совершенно не подходит для столь позднего часа.

— Не подходит? Какое это имеет значение? Кто смотрит на мое платье?

Но, немного погодя, миссис Мейсон тихонько сняла с нее бриллианты и укутала теплой шалью ее плечи и шею, так как бедняжка по-прежнему дрожала.

Кое-кто из врачей уехал; м-р Уэйнрайт остался с больным. Увы, ничего более нельзя было сделать для лорда Маунт-Северна в этом мире, и сцена смерти была долгой и ужасной. Он снова пробудился от боли: телесной или душевной — никто не смог бы сказать. Боль! Он пронзительно кричал и корчился. Может быть, это правда, что грешно прожитая жизнь приводит к таким страшным мукам на смертном одре?

К утру Изабель сделалась очень беспокойной и не поддающейся уговорам. М-р Карлайл постоянно приносил ей известия о том, что происходит в комнате больного, конечно же, смягчая факты. Она никак не могла понять, почему ее не пускают туда, и м-ру Карлайлу приходилось чуть ли не силой удерживать несчастную.

— Жестоко так обращаться со мной, — воскликнула она, лишь из гордости удерживая рыдания. — Здесь, взаперти, мне кажется, что прошла не одна ночь, а десять. Когда умирал Ваш отец, Вас тоже к нему не пускали?

— Моя юная леди, черствый и грубый душой мужчина может находиться там, где Вам быть не следует.

— Вы не черствый и грубый.

— Я говорю о мужской натуре в целом.

— Я беру все под свою ответственность. Спасибо за Вашу доброту, мистер Карлайл, — поспешно добавила она, — но у Вас нет никакого права не пускать меня к моему отцу. Я иду к нему.

М-р Карлайл встал перед нею, спиной к двери. Его грустные, добрые глаза смотрели на нее с глубочайшим сочувствием и нежностью.

— Простите меня, дорогая леди Изабель: я не могу пустить Вас.

Он отвел ее, безутешно рыдающую, обратно к камину.

— Ведь это же мой отец, у меня больше нет ни одного родного человека на всем белом свете.

— Я знаю, знаю и сочувствую Вам всей душой. Раз двадцать за эту ночь я мечтал быть Вашим братом, да простится мне эта мысль, чтобы иметь возможность проявить свое сочувствие менее сдержанно и быть в состоянии утешить Вас.

— Тогда скажите мне правду: почему меня не пускают? Если причина достаточно убедительна, я буду благоразумной и послушаюсь Вас; только не говорите снова, что я не должна его беспокоить: это же неправда.

— Он слишком плох для того, чтобы Вы видели его, он испытывает мучительную боль; если Вы войдете, не послушавшись совета, Вы будете жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

— Он умирает?

М-р Карлайл не сразу решился ответить. Должен ли он лицемерить с ней, как это делали врачи? Он всей душой чувствовал, что не должен.

— Я верю, что Вы не обманете меня, — просто сказала она.

— Боюсь, что да. Я думаю, он умирает.

Она встала, схватила его руку от внезапно нахлынувшего ужаса:

— Вы обманываете меня, он уже умер!

— Я не обманываю Вас, леди Изабель. Он не умер, но… это может очень скоро произойти.

Она уткнулась лицом в подушку на диване.

— Уходит от меня навсегда, уходит навсегда! О, мистер Карлайл, позвольте мне увидеть его на минутку! Только проститься с ним! Неужели Вы не можете попросить об этом для меня?

Он знал, что это бесполезно, но повернулся, чтобы идти.

— Я посмотрю, что можно сделать. Но Вы пока будете спокойно сидеть здесь и не последуете за мной.

Она склонила голову в знак согласия, и он закрыл за собой дверь. Если бы она в самом деле была его сестра, он, вероятно, закрыл бы ее на ключ. Он вошел в покои графа, но оставался в них лишь несколько секунд.

— Все кончено, — прошептал он миссис Мейсон, которую встретил в коридоре. — Мистер Уэйнрайт хочет видеть Вас.

— Вы так быстро вернулись, — воскликнула Изабель, поднимая голову. — Мне можно идти?

Он сел и взял ее руку, с дрожью думая о том, что должен сказать.

— Как бы я хотел утешить Вас! — взволнованно воскликнул он.

Лицо ее стало мертвенно-бледным, таким же, как другое лицо, находившееся неподалеку.

— Я готова к самому худшему, — выдохнула она.

— Увы, мне Вам нечего сообщить, кроме самого худшего. Да не оставит Вас господь, леди Изабель.

Она отвернулась, чтобы он не видел, как несчастье исказило ее лицо, но у нее вырвался вопль муки, выдав невыразимое отчаяние.

Над землей вставал серый рассвет, возвещая о приходе еще одного суетного дня, который будет занесен на скрижали истории, но душа Уильяма Вейна, графа Маунт-Северна, унеслась прочь от этой суеты навсегда.

Между смертью лорда Маунт-Северна и его погребением произошло множество событий. В реальности одного из них читатель, пожалуй, может усомниться, полагая, что ничего подобного в действительности не могло произойти. И будет неправ, ибо описываемые обстоятельства в самом деле имели место.

Граф умер в пятницу, на рассвете. Известие об этом распространилось с чрезвычайной быстротой; так всегда бывает, когда умирает пэр, если он был человеком известным, все равно — с хорошей или плохой стороны. К концу дня об этом стало известно в Лондоне, вследствие чего в субботу, рано утром, целая стая тех, кого покойный граф назвал бы шайкой грабителей, слетелась в Ист-Линн. Там были кредиторы всех мастей: от тех, кто хотел получить свои пять или десять фунтов, до тех, кому граф задолжал от пяти до десяти тысяч. Одни из них были вежливыми, другие нетерпеливыми, а иные — шумными, грубыми и озлобленными; кто-то приехал наложить арест на имущество, а кто-то — и на тело покойного.

Последние действовали чрезвычайно ловко. Два человека с крючковатыми носами отделились от галдящей группы наиболее крикливых кредиторов и, хитро озираясь по сторонам, проследовали к боковому входу, которым обычно пользовались торговцы. Тихонько позвонив, они заговорили с вышедшей к ним посудомойкой.

— Гроб еще не привезли?

— Гроб? Нет еще, — ответила девушка. — Мистер Джонс обещал его не раньше девяти, а сейчас еще и восьми нет.

— Ждать осталось недолго, — промолвили непрошенные гости, — его уже везут. Мы поднимемся в комнату его сиятельства и все подготовим.