Филипп Байден вошел в кабинет, на ходу отряхивая мел с кончиков пальцев.

– Келси! Как я рад тебя видеть! Прости, что заставил тебя ждать – мой семинар несколько затянулся.

– Ничего страшного. Я надеялась, что у тебя будет несколько минут свободных…

– У меня целый час, – перебил ее Филипп. Этот час он планировал использовать для подготовки к последней на сегодня лекции, но об этом он решил не упоминать. В конце концов, лекция могла подождать. – Если у тебя нет никаких планов на вторую половину дня, то сразу после занятий мы могли бы отправиться в ресторан и поужинать.

– Спасибо, но только не сегодня. Я должна заехать еще в одно место. Мне хотелось бы поговорить с тобой, если ты действительно не занят.

– Я не хочу, чтобы ты волновалась насчет бабушки. Я все улажу.

– А я и не волнуюсь. Для меня это не имеет большого значения.

– Как же так!.. – вырвалось у Филиппа, но он не стал развивать свою мысль дальше и только погладил дочь по руке. – В конце концов, это просто непорядочно. Я не потерплю, чтобы она шантажировала тебя твоим наследством…

Несмотря на все свои усилия, он снова разволновался и, развернувшись на каблуках, принялся расхаживать по узкому проходу между шкафами, как он часто делал, когда обдумывал какой-нибудь новый тезис.

– Твоя бабушка, Келси, во многих отношениях заслуживает уважения и восхищения, но, когда речь заходит о чести семьи, она становится упрямой, и убедить ее в чем-либо нет никакой возможности. Как и большинство людей, фанатично преданных какой-то идее, она лишь в очень малой степени руководствуется здравым смыслом и незаметно для себя начинает подменять привязанность и любовь своей собственной шкалой ценностей.

– Ты не должен объяснять мне причины, по которым она поступает так или иначе, как не должен и подыскивать для нее смягчающие обстоятельства. Я знаю, что по-своему бабушка меня любит, только ее любовь всегда была не простой… – Никогда не была простой, мысленно поправилась Келси. – Я уже давно поняла, что бабушка не привыкла, когда ей перечат. Вот только на этот раз ей придется согласиться с тем, что я имею право сама распоряжаться своей жизнью. Если же нет… Так или иначе, я не собираюсь ставить себя в зависимость от того, какую позицию займет Милисент.

Филипп помолчал, задумчиво вертя в руках стеклянное пресс-папье.

– Я не хочу, чтобы вы были врагами.

– Я тоже.

– Может быть, если мы вдвоем съездим к ней…

– Нет, папа.

Тяжело вздохнув, Филипп снял очки и принялся протирать их куском мягкой замши, действуя скорее по привычке, чем в силу необходимости.

– Она уже далеко не молода, Кел. И вы с ней принадлежите к одной семье.

Ага, подумала Келси, папа снова оседлал своего излюбленного конька.

– Прости, – сказала она, – но я не могу на это пойти. Я знаю, что ты оказался под перекрестным огнем, и, поверь, мне это тоже весьма неприятно. Но и ты должен понять: Милисент злится, потому что не может получить того, чего ей хочется. Ей хочется иметь нечто идеальное, а я, если быть предельно откровенной, никогда не соответствовала ее представлениям о том, какой должна быть настоящая Байден.

– Что ты говоришь, Келси!

– Я для нее – дочь Наоми, и бабушка так и не смогла с этим смириться. Мне остается только – надеяться, что со временем она осознает, что я и твоя дочь тоже.

Филипп сложил очки и положил их на стол рядом с потрепанным томом Шекспира.

– Она любит тебя, Келси. Она сражается не с тобой, а с обстоятельствами.

– Я и есть эти обстоятельства, – спокойно возразила Келси. – Я и причина, я и побудительный мотив… Все дело во мне – в ребенке, которым двое людей хотели владеть, хотя друг другу они давно стали чужими. От этого никуда не деться, папа.

– Но это же глупо – обвинять себя в том, что…

– Не обвинять. Ты выбрал не то слово. Я чувствую определенную ответственность… Да, ответственность, – повторила Келси, увидев, что отец качает головой. – Перед ней и перед тобой. Вот почему я здесь. Ты должен подробно рассказать мне обо всем, что между вами произошло.

Филипп неожиданно почувствовал себя очень усталым. Опустившись на стул, он потер руками виски.

– Мы же уже говорили об этом.

– Ты рассказал мне только самое основное, не касаясь деталей. Ты влюбился в нее и женился, несмотря на неодобрение со стороны твоих родителей. Потом у вас родился ребенок. Что же случилось дальше? Когда, в какой момент все пошло не так?

Келси встала и подошла к отцу. Ей не хотелось причинять ему боль, но она должна была узнать правду.

– Я не требую от тебя объяснений всему тому, что между вами произошло, но ведь ты знал женщину, на которой женился, ты любил ее. И если в конце концов ты захотел отнять у нее своего и ее ребенка, если ты пошел в суд, нанял адвокатов и детективов, тому должна была быть веская причина. Очень веская. И я хочу знать – какая.

– Ты была мне нужна, – просто сказал он. – Я хотел, чтобы ты была со мной. Возможно, это было эгоистично и не очень разумно, но я нуждался в тебе. Кроме того, мне казалось, что образ жизни, который вела твоя мать, не слишком тебе подходит. То есть для тебя это был не самый лучший вариант.

Не ошибался ли я? – спросил себя Филипп. Может быть, он чего-то недопонял, недооценил? Он задавал себе этот вопрос бесчисленное число раз, но правильного ответа так и не нашел.

– Твоя бабушка и я долго обдумывали это, – проговорил он медленно. – Маме… Милисент было очень не по душе, что ты достанешься Наоми. В конце концов я с ней согласился. Решение далось мне нелегко, но я верил, что так будет правильнее. Отчасти, конечно, это был все тот же эгоизм – я не стану этого отрицать, – но вместе с тем я искренне верил, что для тебя так будет лучше.

Он поднял взгляд на дочь, но вместо взрослой женщины увидел дитя, каким Келси была двадцать с лишним лет назад.

– Пойми, Кел, я не хотел отдавать тебя ей, не хотел превратиться в «воскресного папу», которому в конечном итоге пришлось бы уступить место какому-нибудь мужчине, который появился бы в жизни Наоми. Кроме того, после нашего развода Наоми вела себя.., вызывающе. Она словно хотела показать, как ей все безразлично. Должно быть, ее адвокаты посоветовали ей вести себя тише воды ниже травы, вот она и поступила наоборот. Наоми словно специально привлекала к себе внимание прессы и устраивала публичные скандалы… Сама идея о том, что нужно нанять детектива, претила мне, однако для суда необходимы были документы. И я поручил это своим адвокатам.

– Значит, ты не сам нанимал мистера Руни?

– Нет, я… Откуда ты знаешь его имя?

– Я только что была у него.

– Послушай, Келси… – Он схватил ее за руку. – Зачем?.. Чего ты хочешь добиться?

– Я хочу получить вразумительные ответы на свои вопросы. Особенно на один… – Келси сжала его пальцы. – Я задам его тебе: ты веришь, что Наоми убила Алека Бредли?

– Нет никаких сомнений, что…

– Что она застрелила его, – сурово закончила Келси. – Это я знаю. Меня интересует другое – убила ли она его? Способна ли была женщина, которую ты знал, которую ты любил, совершить убийство?

Филипп заколебался, чувствуя, как пальцы его дочери все сильнее сжимают ему кисть.

– Не знаю, – ответил он наконец. – Как бы мне самому хотелось знать ответ!


Последняя запланированная Келси встреча с адвокатами Наоми не принесла ей ничего нового. Ссылаясь на профессиональную этику, юристы не открыли ей ничего сверх того, что она уже знала, так что Келси пришлось покинуть их обставленные плюшевой мебелью офисы несолоно хлебавши. Но несмотря на постигшее ее разочарование, Келси была полна решимости добиться своего. Должен быть другой путь, твердила она себе. У каждой проблемы есть решение. Единственное, что ей нужно, это найти подходящую формулу, подставить в нее значения переменных и постоянных и запастись терпением, чтобы найти правильный ответ. Вот только жаль, что в свое время она почти не уделяла времени математике и другим точным наукам, предпочитая им философию и искусство.

Если Келси и чувствовала себя несколько растерянной, то это, несомненно, объяснялось усталостью. За прошедшие несколько часов она слишком вымоталась, истратила слишком много душевных и физических сил, и теперь ей страшно было даже подумать о том, чтобы вернуться в «Три ивы» и, встретившись с Наоми, рассказывать ей правдоподобные истории о том, как она провела свое свободное время.

И вместо того чтобы вернуться домой, она свернула к ферме Гейба. Если его нет дома, утешала себя Келси, она поедет прямо домой и, сославшись на головную боль, уединится в своей комнате.

Еще одна ложь во спасение? – мрачно спросила она себя. Если так и дальше пойдет, то она, пожалуй, привыкнет к этому настолько, что подобный способ решать все проблемы будет казаться ей абсолютно нормальным.

Выйдя из машины, она подошла к дверям усадьбы, но, вместо того чтобы постучать, тяжело опустилась на ступеньки крыльца, любуясь цветами, которые этим теплым весенним вечером пахли особенно сильно.

До захода солнца осталось часа два, размышляла она, прислушиваясь к жалобам козодоя. Такие же трели раздавались под окном ее спальни в доме Наоми, и вот теперь она услышала их здесь, в саду Гейба. Насколько она успела заметить, козодой запевал незадолго до наступления сумерек и долго потом оглашал темный вечер своими протяжными, тоскующими трелями.

Цветы благоухали во всю мочь. Келси даже удивилась, что их так много. Яркие примулы, лилово-желтые анютины глазки, шпалеры, обвитые плетьми сладкого горошка, крупные садовые ландыши и кусты сирени вдоль дорожек – все это благоухало на разные лады и пестрело свежими красками, от которых начинало понемногу рябить в глазах.

Какое тихое, спокойное место для человека, обладающего такой кипучей жизненной энергией и живущего такими бурными страстями, подумала Келси невольно.

Потом она услышала, как за ее спиной отворилась дверь и раздались шаги. Его шаги. Гейб сел рядом с ней, обнял за плечи, и Келси прильнула к нему естественным и неторопливым движением.