Линда Уиндзор - Заложница любви

– Какая-то ненормальная прибежала и настояла на том, чтобы я привязал эту метелку к твоему седлу, – холодно и хмуро сообщил ей Вольф. – Говорит, это принесет удачу сыну лорда Оуэна.

Значит, все же тетя Агнес бродила по лесу. Омела спасла ей жизнь. Как знать, не исключено, омела поможет и ей, Бронуин, вернуться в Карадок целой и невредимой! Улыбаясь, она протянула своему спутнику несколько хлебцев из-за пазухи оттопырившейся рубахи, затянутой на талии ремнем, затем осторожно уселась в седло на спину Макшейна.

– И ты веришь в эту чепуху?

– Не стоит смеяться над тем, чего мы не понимаем, приятель, – Бронуин подобрала поводья и сделала Вольфу знак ехать впереди. – Езжайте первым, сэр.

Если и найдется такой безумец, что решится на них напасть, этот гигант в кольчуге не даст ее в обиду, думала Бронуин, удивляясь ширине плеч Вольфа и толщине ляжек, обтянутых кожаными штанами. Без сомнения, тело под этой поношенной выцветшей одеждой покрыто шрамами от ран, полученных в многочисленных боях с врагами, какому бы лорду наемник ни служил. Но, прежде всего, он хранил верность самому себе, так уж был воспитан, и, во вторую очередь, – человеку, предложившему за его услуги самую высокую плату.

Странно, но Бронуин чувствовала себя в безопасности, несмотря на их недавнюю стычку. Теперь она понимала, что это была проверка. Ей приходилось и раньше видеть, как оруженосцы и рыцари подобным образом испытывали своих новых знакомых. «Как петухов на гумне, когда они дерутся за право клевать первыми», – подумала она, криво усмехаясь. Испытание она прошла, иначе Вольф не разрешил бы ей с ним ехать. Эта мысль принесла Бронуин большое удовлетворение, однако Вольф, таким образом, утвердился в своем праве командовать.

Во время путешествия Бронуин не собиралась ограничиваться приготовлением пищи и собиранием хвороста. Наемник мог бы показать ей, как пользоваться кинжалом, чтобы ее умение обращаться с оружием хоть немного превысило тот жалкий уровень, что вызвал его насмешку. И тогда у нее на самом деле появится возможность отомстить за человека, для которого, прежде всего, была важна честь, а не деньги, и который считал, что имеет дело с таким же благородным рыцарем, как он сам, а не с низким алчным убийцей – за единственного человека, достойного ее уважения и любви… – за отца, лорда Оуэна Карадокского.

По мере того, как день приближался к вечеру, Бронуин все с большим беспокойством начинала осознавать, что выносливость ее спутника просто безгранична. Он мог сколь угодно долго ехать, милю за милей, вовсе не делая остановок, в то время как она привыкла часто останавливаться. Когда естественные надобности заставили ее забыть о голосе разума, она была вынуждена отстать, а потом пустить коня в галоп, чтобы догнать Вольфа, нисколько не сбавившего хода, словно она и не терялась. Так что молоко в обтянутой кожей фляжке, которое добросердечные монахи по ее просьбе дали ей с собой в дорогу вместо эля, осталось нетронутым, но вряд ли оно взбодрило бы больше, чем быстрый темп, заданный Вольфом.

Поэтому не удивительно, что они к концу дня не только добрались до Честера, но и, к неудовольствию Бронуин, проехали мимо соблазнительных запахов харчевен, подкрепившись лишь в нескольких милях от города хлебом, припасенным Бронуин. Рассеянные по пути деревни настойчиво искушали ее бросить своего спутника, но глухой пугающий лес, простиравшийся между редкими поселениями, представлял собой достаточный довод, чтобы дорожить обществом молчаливого и сурового мужчины. К тому времени, как они, наконец, остановились – в полном соответствии с ее подозрениями – под сенью дремучего бора, она уже была слишком измучена, чтобы выражать недовольство.

– Встряхнись, парень! Здесь мы заночуем.

– Мы могли бы переночевать и в конюшне в той деревне, что проезжали последней! Заодно отведали бы жаркого! Уж очень вкусный запах приносил ветер, – пожаловалась Бронуин.

– А у тебя полный карман монет, не так ли?

– Нет, совсем немного, но завидки берут, глядя на тех, кто останавливается отдохнуть и перекусить в харчевне.

Вольф непринужденно рассмеялся, и его смех показался Бронуин холодным, как морозный воздух, он ранил ее самолюбие.

– Пора тебе избавляться от своей изнеженности, парень, иначе никогда не станешь рыцарем!

– А может, мне теперь и не хочется быть рыцарем!

– Мне кажется, есть вещи и поважнее твоей задницы. Ты, видимо, слишком долго крутился среди женщин, парень. Доверься мне, и я сделаю из тебя настоящего мужчину!

Бронуин соскользнула со спины Макшейна. Ноги у нее подогнулись, когда она встала на землю.

– Я вовсе и не собираюсь быть похожим на тебя.

Вольф фыркнул, привязывая коня к дереву. Его скакун, выращенный для боевых схваток, был таким же замечательным, как и Макшейн – могучий, с сильной шеей. Откуда бы ни был родом наемник, было ясно, – что его мастерство превосходно и приносит доход. Любой рыцарь был бы рад взять его на службу. Не каждый знатный человек мог похвастаться таким замечательным конем.

– Позаботься о Пендрагоне и разожги костер рядом вон с той рощицей. Она прикроет нас от ветра, и, кроме того, волки не подойдут со спины.

Бронуин не смогла сдержать дрожь, помимо ее воли пробежавшую по всему телу.

– А чем займешься ты, пока я буду изображать из себя слугу?

Вольф снял со спины Пендрагона длинный лук, и девушка сразу же распознала в луке уэльское оружие. Наверное, Вольф побывал в ее родных краях.

– Я собираюсь изображать из себя охотника, если только ты сам не попробуешь добыть жирную белку или кролика нам на ужин.

Со своими собаками и соколом она могла бы раздобыть им на ужин что-нибудь и получше, но Бронуин попридержала язык. Собак и соколов здесь не было, и, если удастся поужинать чем-нибудь, кроме остатков монастырского хлеба, то этим она обязана будет Вольфу.

– Тогда, ради Бога, наверняка пристрели какую-нибудь дичь, потому как я умираю от голода.

– А! Теперь-то я понимаю, как тебе удалось уцелеть вчера в той кровавой сече. Твое нытье вывело всех из себя! Язык у тебя уж больно остер!

– А тебе обязательно нужно быть таким же злым, насколько и неотесанным?

На мгновение Бронуин показалось, что она зашла слишком далеко. Вольф пристально взглянул на нее из-под густых золотистых бровей, прикрытых отросшими сверх всякой меры волосами. «Этот медведь при желании легко разорвет любого на кусочки», – подумала девушка, ежась под грозным взглядом.

– Так здесь, ты говоришь? – спросила она, указывая на то место, где он велел развести костер.

Глаза Вольфа удовлетворенно блеснули, он взял колчан со стрелами и повесил на плечо.

– Да, и давай-ка поторопись! Не у одного тебя живот свело от голода.

Позаботиться о лошадях было нетрудно. Бронуин любила проводить время в конюшне, когда мать разрешала. Там она чистила до блеска бока и спины кобыл и жеребцов и помогала конюхам раздавать корм. Она знала об уходе за лошадьми почти так же много, как и сам главный конюх, и могла мчаться быстрее ветра на своем горячем сером восточном скакуне. Увы, Аладдин, вчера потерялся в чаще.

Золотистый Макшейн ее отца был полной противоположностью темному Пендрагону. Конь Вольфа, казалось, нес отпечаток характера своего хозяина – нетерпеливый и равнодушный ко всему… кроме торбы с овсом, которую Бронуин надела ему на голову. Она тщательно протерла и почистила его темную шкуру, но коня это взволновало гораздо меньше торбы. Присутствие другого коня заставило Пендрагона лишь слегка прядать ушами. Бронуин с удовольствием ухаживала за благородными животными, прислушиваясь к доносившимся отовсюду звукам.

«Собаки или волки?» – недоумевала она, укладывая хворост в центре выложенного из камней круга. Земля оказалась твердой, и девушка с трудом вбила в нее две раздвоенные на концах ветки дуба, отсеченные от дерева кинжалом. Они должны были поддерживать перекладину – другую ветку. Когда оставалось лишь развести огонь, Бронуин с замиранием сердца вынула трутницу[4] из седельного мешка своего отца.

«Может быть, на этот раз повезет», – подумала она с отчаянием. Вчера трут мог промокнуть, когда она лихорадочно пыталась разжечь огонь. Сегодня нельзя спешить и надо сделать все в точности, как нередко проделывал отец у нее на глазах, разжигая очаг в большом зале или на кухне, где огню никогда не давали гаснуть. Огонь был необходим, чтобы зажигать факелы и светильники.

Собрав самые сухие прутики, какие только она смогла найти, Бронуин сложила из них небольшую пирамидку в центре выложенного камнями круга и сверху осторожно пристроила кусочек трута. Потом, держа огниво в одной руке, другой она ударила по нему кремнием. Сначала ей показалось, что высекаемые искорки летят куда угодно, только не на трут, но, в конце концов, трут начал тлеть. Прикрыв огонек ладонью, чтобы его не задул ветер, пробиравшийся сквозь кустарник за ее спиной, Бронуин легонько подула, чтобы костер разгорелся.

Язычок пламени шевельнулся, и костер ярко вспыхнул. Хворост затрещал от подступившего тепла. Еле дыша, Бронуин склонилась над костром и дула, пока у нее не закружилась голова, прежде всего от достигнутого успеха. Она с радостью смотрела, как разгорается пламя, как бы отражая ликование, вспыхнувшее в ее душе.

– Получилось! – прошептала она, словно от слишком громких изъявлений восторга пламя могло погаснуть.

Девушка медленно поднялась на ноги и огляделась, высматривая более толстые сухие ветки для костра, как вдруг услышала хлопок и шипение. Сердце у нее екнуло при виде соскользнувшего с дерева снега, быстро превращавшегося в пар. С шипением воды угасло и ее ликование. К вящему ужасу и трутница, легкомысленно оставленная ею открытой, также оказалась погребенной под снегом, свалившимся с дерева.

Бронуин в отчаянии выругалась. «Ну, что теперь?» – вопрошала она себя. Бронуин глянула на Пендрагона в надежде найти другое огниво с кремнием среди вещей наемника. Увидев, что седельный мешок он с собой не взял, она покопалась в мешке, но безуспешно. Скорее всего, трутницу наемник хранил при себе в одном из многочисленных карманов на поясном ремне. «Собачья кровь, – подумала девушка с досадой, не замечая, что употребляет выражения из чужого лексикона. – Вольф решит, что его спутник болван и будет прав!»