Она могла бы даже пожалеть Дэвида, если бы только он не пытался убить Ульрика. Но Дэвиду хотя бы не придется подвергнуться унизительной казни через повешение, он будет обезглавлен, как подобает человеку благородного происхождения, однако тело его никто не осмелится предать земле по всем христианским обрядам. Как всех мертвых гробокопателей, труп Дэвида и тела его отлученных от церкви сообщников после казни оставят на корм хищникам и кровожадным птицам.

Дэвид, разумеется, был огорчен, что не стал ее мужем и лордом Карадока, она понимала это, но до какой степени горьким оказалось его разочарование, если он возжелал увидеть ее саму и всю ее семью убитыми? Бронуин сонно прикрыла глаза. Пока нет доказательств, что он имел отношение к убийцам в оранжево-голубых плащах, но после случившегося она не удивится, если обнаружатся доказательства его вины.

Самое ужасное, что это по ее просьбе король закатил ядовитое яблочко в Карадок! Должно быть, уже тогда Дэвид собирался подбивать всяких глупцов восстать против нового лорда. Бронуин молилась, чтобы все враги были схвачены и чтобы никто никогда больше не угрожал любимым ею людям и Карадоку. Она молилась, чтобы все несчастья остались в прошлом и они с Ульриком зажили бы счастливо, совсем как в сказках, которые рассказывали ей в детстве. «Ульрик, наш сын и я…» – думала Бронуин, в то время как завеса усталости окутывала ее сознание.

Уже после полудня скрип кровати пробудил Бронуин ото сна. Она резко села на краешке постели, где лежала, свернувшись клубком, и увидела, что Ульрик приподнялся. Когда он попробовал подвигать рукой, повязки на его раненом плече, даже немного переместившись, все равно не обагрились свежей кровью. Однако он поморщился – рана болела.

– Что вы собираетесь делать, милорд? – воскликнула Бронуин, вскакивая и пытаясь вернуть раненую руку супруга в прежнее положение, пока, упаси Господь, рана не открылась. – У вас же снова пойдет кровь! – она натянула одеяло на обнаженный торс. – И вы простудитесь, если будете раскрываться!

– Помоги мне одеться, жена! У меня в донжоне пленники, и я должен…

Бронуин звонким поцелуем заставила Ульрика замолчать.

– Не желаю ничего слышать! Лорд Жиль, епископ и ваш прево занимаются допросом. Кроме того, – добавила она с озорным блеском в глазах, – мне бы хотелось, чтоб вы оставались в постели, а не скакали навстречу Бог знает какой опасности! – вернула Бронуин супругу однажды сказанные им слова.

Возражения, готовые сорваться с его губ, отразились на его лице кривой усмешкой.

– Если это так, женщина, почему же тогда ты спишь одетой?

– Я боялась помешать вам, милорд.

Чем дольше Ульрик изучающе разглядывал лицо жены, тем больше подозрений выражал его взор.

– Кстати… о том, чтобы «скакать навстречу Бог знает какой опасности»… Мне снился странный сон прошлой ночью. Казалось, я вижу, как ты едешь на коне своего отца во главе жалкой кучки вилланов, вооруженных неизвестно чем, вернее, крестьянскими орудиями труда.

Краски покинули лицо Бронуин.

– Так, значит, это правда? – мрачно нахмурился Ульрик. – Проклятье, женщина, я что, должен запереть тебя в донжоне, чтобы избавиться от твоих легкомысленных выходок? Разве ты не понимаешь, какой опасности подвергала себя, а также и ребенка? – разъяренный воитель в гневе отбросил одеяла, в которые его только что укутала жена, и опустил босые ноги на пол.

– Ульрик, прости, никогда больше я так не поступлю! Останься, пожалуйста, в постели! Ты болен! – Бронуин упорно не желала уходить с пути возвышавшегося над ней мужчины и не пускала его, пока он не сдался.

Ей ничего не оставалось другого, кроме как оправдываться. Она не могла рассказать Ульрику про воронов, увиденных ее теткой, а еще меньше, почему она, услышав о воронах, испытала страх, связав их с теми птицами, что намеревались клевать трупы ее родителей. Услышав это, Ульрик только бы рассердился еще больше.

– Вы не окрепли еще, милорд, и нуждаетесь в покое! – Бронуин повысила голос, и, так как Ульрик зашатался от головокружения, она обхватила его за плечи. – Если оба мы станем упрямиться, дело на лад не пойдет.

Бронуин видела: ему не хочется соглашаться с нею, но он покорно вздохнул.

– В твоих словах есть зерно здравого смысла, женщина, так что… Но ты сама выглядишь так, словно не спала две недели!

Он рухнул на постель и потянул жену за собой, обхватив ее за талию. Нежно поцеловав, Ульрик посмотрел ей в глаза.

– Почему бы тебе не лечь со мной рядом?

Что-то в сиянии карих глаз и в бархатистом ласкающем голосе убедило Бронуин согласиться. Она и на самом деле устала, и, кроме того, если так можно удержать мужа в постели, почему бы ей не исполнить свой долг?

– По-моему, – лукаво возразила Бронуин, в то время как супруг помогал ей снять платье, – стыдно валяться в постели среди бела дня. Что подумают гости?

– Они подумают… – Ульрик замолчал и подмигнул.

– Я сама сниму платье, подожди! – Бронуин уложила больного на подушки. – Как бы не пришлось снова звать тетю Агнес осматривать твою рану!

– Не столько плечо болит, как лопатка. Проклятье! Такое впечатление, будто меня лягнула лошадь!

Бронуин видела страшный кровоподтек от удара стрелы о железную пряжку, подаренную тетей Агнес Ульрику для защиты от духов. То ли мистическая сила, то ли молитва, сопровождавшая подарок, не позволили смертоносной стреле пробить насквозь тело возлюбленного супруга племянницы. И слишком трудно было Бронуин промолчать об этом, особенно из-за насмешливого отношения Ульрика к ее тетке.

– Вас чуть не пронзила стрела, милорд!

Уловив недоумение, промелькнувшее во взгляде мужа, Бронуин продолжала:

– Вас спасла пряжка, подаренная Агнес. Мы нашли на ней углубление, оставленное стрелой.

Выражение лица Ульрика стало замкнутым, и не последовало никакой раздраженной тирады, обычной при упоминании о ее тетушке, и это показалось Бронуин значительным шагом вперед. Предоставив мужу поразмышлять о случившемся, она заперла дверь и сняла, наконец, платье. Если у нее и не было намерения разжигать огонь страсти, то понаслаждаться дружескими разговорами в постели она никогда не отказывалась. Глубокая и сердечная привязанность согревала ей душу, как близость супруга – тело.

Бронуин осторожно устроилась рядом с Ульриком, беспокоясь о его ране. В последнее время между ними возникла какая-то особая связь: как бы тепло его тела передавалось ей, наполняя душевным блаженством. Она была чрезмерно благодарна мужу за все то счастье, что дарил ей он. Рядом с ним всегда у нее возникало удивительное чувство покоя, позволявшее потихоньку погрузиться в сон:

Гарольд и Гриффин в очередной раз позволили Карадоку гордиться вечерней трапезой. Красиво разложенные на блюдах кушанья, сплошным потоком быстро и учтиво подаваемые из кухни, были достойны внимания короля. Лорд Жиль, его супруга и епископ изливались в восторгах, часто с набитыми ртами, что заставляло Бронуин вспоминать правила поведения за столом, вдолбленные в ее голову матерью: «не набивай рот хлебом, чтобы не стать похожей на обезьяну», «ешь суп тихо, не прихлебывая», «не сплевывай в миску, когда моешь руки, особенно если за столом сидит священник»…

Хотя никто не сплевывал, сейчас за столом было достаточно обезьян, что привело бы леди Гвендолин в ужас. «И англичане еще считают уэльсцев грубым народом!» – размышляла Бронуин, самодовольно улыбаясь. А сколь они расточительны! В последнее Время приходилось ведь кормить и вилланов, а блюда для сбора кусков для подания ломились от едва тронутых ломтей. Но такой уж порядок завел ее муж-англичанин, напомнила себе Бронуин.

Улыбка застыла на ее лице, когда она увидела не замеченные ею прежде пятна на салфетке, которой лорд Жиль вытер свою рубашку.

– Проклятые «волчьи головы»! – проворчал он, обращаясь к епископу. – Кровь брызнула даже на меня!

«Собачья смерть, что за пытку имеет он в виду?» – задумалась Бронуин, желудок у нее сжался.

– Вы упомянули о крови, милорд? – она не могла припомнить случая, чтобы ее отец когда-либо говорил о подобных вещах, особенно за столом.

– От вида собственной крови у некоторых людей иногда развязываются языки, миледи, – терпеливо объяснил лорд приграничных владений.

– Жиль, это не совсем подходящая для застольной беседы тема! – напомнила ему леди Мария.

Полностью с нею соглашаясь, Бронуин, однако, не стала обращать внимание на мягкое замечание леди.

– Но эти люди в цепях не могут защитить себя!

– Эти преступники заслужили подобное обращение, миледи. Вам лучше предоставить эти дела мужчинам, ведение домашнего хозяйства больше подходит дамам.

Дэвид! Как ни сердилась на него Бронуин, а все-таки они выросли вместе! До сих пор существовала неведомая связь между ними, заставившая ее сейчас возмутиться, удивив не только гостей, но и саму ее.

– Мой муж в постели, он ослаблен ранением, и долг жены лорда участвовать в делах Карадока! Пожалуйста, продолжайте ужинать.

Ей следовало бы давно самой заглянуть в донжон, а не проводить столь эгоистично большую часть дня в сладком сне возле мужа. Ей следовало…

Бронуин сошла по ступенькам лестницы, ведущей в подвалы замка. А что, если кровь на рубашке лорда Жиля – кровь Дэвида? Бронуин прежде не принадлежала к числу тех женщин, что падают в обморок при виде крови, но последствия ужасной резни, в которой погибли ее родители, слишком крепко запечатлелись в памяти, и она опасалась теперь утверждать о себе подобное.

Молодая дама замедлила шаг. А можно ли попасть ее ребенку в то место, где содержатся осаждаемые демонами негодяи? Она ощупала висевшую на цепочке пряжку в виде ворона, спасшую Ульрику жизнь. Успокаивающим движением, прижав ее к животу, Бронуин обратилась к стражникам:

– Я хочу видеть Дэвида Эльвайдского.

Будучи уэльсцами, эти люди не стали задавать Бронуин вопросов. Как владелица замка она имела право бывать повсюду, да и выражение непреклонной решимости на ее лице не располагало к расспросам.