– Я понимаю, сын мой. Полагаю, произошедшее всех нас привело в ужас.

Как и для Бронуин, такого объяснения ему было достаточно.

– Мы проследим, чтобы тела лорда, его супруги и дочери были достойно обряжены, насколько, разумеется, позволят возможности монастыря. Остальных же мы зашьем в шерстяные одеяла. Ты можешь присоединиться к наемнику в странноприимном доме, если только, конечно, не предпочтешь общество быков и лошадей. Я пришлю брата Томаса принести тебе из кухни хлеба.

Бронуин молча кивнула. Не по душе ей была мысль о том, что придется провести ночь наедине с незнакомцем. Как бы ни любила она новизну и приключения, за что ее всегда упрекали родные, сейчас девушке стало не по себе. Однако по пути в монастырь у нее было время поразмыслить о предстоящем путешествии, и она решила, что монах прав: какой-нибудь спутник был бы весьма полезен для нее в пути, особенно если он привык во всем полагаться на свои силы, к чему, безусловно, приучен любой наемник. Даже окажись этот человек похотливым распутником, в мужской одежде Бронуин оставалась в безопасности.

Волнение не покидало девушку, когда она медленно шла к неосвещенному дому, где находили приют бедные паломники и путники. И все-таки, продолжала размышлять Бронуин, есть же мужчины, предпочитающие мальчиков, о чем ей доводилось слышать, хотя она никогда и виду не подавала, что в ее невинной девичьей головке случайно оказались столь постыдные сведения. О подобных вещах молодые женщины беседуют, укрывшись – с головой одеялами, подальше от ушей своих строгих матерей и, разумеется, отцов. Именно так Бронуин узнала, как сама она появилась на свет. Ее кроткая, легко впадающая в смущение мать никогда не рассказывала ей ни о чем подобном.

Бронуин помедлила, положив руку на деревянный запор двери. При воспоминании о мягкости характера матери ее охватила печаль, и присутствие постороннего в этот момент показалось неуместным. Стараясь справиться с нахлынувшим волнением, девушка не сразу открыла дверь. Перед ее мысленным взором вдруг предстало безжизненное лицо леди Гвендолин с застывшим выражением ужаса на нем, и это заставило окрепнуть решимость Бронуин – твердость духа она унаследовала от своего погибшего отца. Никто и ничто на свете не помешает ей осуществить задуманное.

Лишь часть комнаты была освещена факелом, остальное помещение тонуло в непроглядной тьме. В центре находился небольшой очаг с тлеющими углями. Девушка услышала чье-то глубокое сонное дыхание. Она порадовалась, что, по крайней мере, ей не будет досаждать храп.

Когда глаза привыкли к темноте, Она различила очертания фигуры спящего человека. Мужчина плотно завернулся в шерстяное одеяло, и это делало его похожим на огромный кокон.

Густые пряди светлых волос, ниспадавших на широкие плечи, превосходно сочетались с пышной бородой, но и то, и другое явно нуждалось в стрижке. Трудно было разглядеть черты лица, наполовину скрытого под большой ладонью. Без сомнения, одной рукой он мог бы справиться с нею, подумала Бронуин, не чувствуя никакого облегчения от этой мысли. Подавив волнение, она на цыпочках подошла поближе, стараясь все же рассмотреть лицо спящего.

«Нос длинноват, – отметила она, – римского типа, резко очерченный. Нельзя сказать, что мужчина непривлекателен».

Тело незнакомца казалось стройным и крепким, отнюдь не тщедушным. Это свидетельствовало о жизни, в которой не было место роскоши. Да он выглядит как наемник, согласилась Бронуин с отзывом монаха об этом человеке: странник, вынужденный всегда сам заботиться о себе. Так или иначе, ей все же следует узнать что-нибудь о нем, прежде чем отбыть из монастыря в обществе незнакомца.

– Какого черта ты уставился?

Бронуин не успела заглушить возглас испуга. Она отшатнулась. Прищуренными глазами мужчина с подозрением поглядывал на нее из-под руки.

– Просто так! – холодно ответила Бронуин и пожала плечами, пытаясь выразить безразличие. – Имею я право посмотреть, с кем провожу ночь в одной комнате, или нет?

Нечто, напоминающее рычание, пробилось сквозь лохматую бороду.

– Зовут меня Вольф.[3] Я не привык ночевать с кем-либо в одной комнате, но все же сейчас собираюсь спать! А теперь ложись поскорее, парень, иначе я съем тебя заживо на завтрак.

Бронуин сжала зубы, но не отважилась возразить. У грубияна был такой вид, что верилось: он вполне может привести свою угрозу в исполнение. Девушка с противоположной стороны очага устроила себе постель из одеяла и дорожного мешка, которые сняла со спины Макшейна. «Кажется, избежав одного волка, пришлось оказаться рядом с другим», – думала Бронуин, заворачиваясь в одеяло и придвигаясь поближе к очагу.

– Не шуми! На самом деле съем, хотя, глядя на тебя, догадываюсь, что мне придется, потом неделю выковыривать кости и клочки одежды из зубов, – фыркнул незнакомец, приподнимаясь, чтобы окинуть парнишку оценивающим взглядом.

Он отвернулся, резко дернув одеяло.

От необходимости ответить подобным же образом Бронуин спасло появление монаха, открывшего в этот момент дверь. Он принес половину круглого хлеба и кувшин с элем.

– Брат Дамьен сказал, что ты проголодался, парень. Еда холодная, но сытная, – прошептал монах, бросив опасливый взгляд на другого гостя. – Да благословит тебя Господь, и доброй ночи!

Хлеб, действительно, был холодным и черствым, но, как и сказал монах, вполне сытным. Однако девушке хотелось не столько есть, сколько согреться. Съев ломоть хлеба и запив его элем, Бронуин улеглась, положив руку на рукоять кинжала. Едва ее веки устало сомкнулись, как раздался звук, похожий на урчание медведя, поедающего вкусные корни. Она обреченно вздохнула. Проклятье! Слишком рано она решила, что ей повезло. Волосатое чудовище захрапело!

Но даже это не помешало Бронуин погрузиться в сон, навеянный усыпляющим теплом очага и одеяла. Изнеможение было так велико, что никакие видения не нарушали тяжелое забытье.

Однако утром что-то стало ее беспокоить, но то не был какой-либо звук или солнце, которое как раз начало взбираться на свой небесный трон, чтобы сиять в течение всего дня. Девушка испытала неприятное чувство неловкости, заставившее приоткрыть глаза и осторожно глянуть из-под опущенных ресниц.

Прямо напротив сидел, беззастенчиво ее, рассматривая, косматый незнакомец. Вот от чего она проснулась – от его взгляда!

– Братья-монахи говорят, что направляешься в Лондон с известием для короля.

Бронуин поднялась, прикрыв зевок ладонью и стараясь поскорее разогнать туман в голове.

– Да, – сонно ответила она.

– Говорят, ты видел, как убили лорда Карадока и его свиту.

Давно ли этот дьявол проснулся? Бронуин смотрела, как он опорожняет кувшин с элем и доедает кусок хлеба, оставленный ею наутро. «Проснулся он достаточно давно, чтобы слопать мой завтрак», – угрюмо подумала девушка.

– Я не хочу говорить об этом.

– Если собираешься ехать со мной, то расскажешь о случившемся, и немедля! Я не желаю встретиться на дороге с хладнокровными убийцами.

– А если не расскажу, ты съешь меня заживо, как съел мой завтрак? – не побоялась Бронуин бросить ему обвинение со смелостью, порожденной досадой.

Незнакомец расхохотался – безудержный громкий хохот заполнил всю комнату и оглушил Бронуин.

– Ишь ты, парень, ростом с вершок, а какой отважный!

Когда этот крупный мужчина встал, оказалось, что он возвышается над полом, как башня. Обращаясь к ней, он начал расстегивать штаны.

– Ладно, выкладывай, парень. Так говоришь, воины были одеты в цвета Ульрика Кентского?

Бронуин почувствовала, что лицо и шея у нее начинают пылать, и этот жар не имеет ничего общего с тем жаром, что бывает при болезни.

– Оранжевый и голубой, – пробормотала она, опуская глаза и принимаясь шевелить угли в очаге. – Такие же знамена развеваются теперь над Карадоком.

Слава Богу, мужчина отошел от нее и направился к стене, где стоял ночной горшок.

– Я никогда не встречался с этим человеком, но слышал, что не в его духе воевать, нападая из засады.

Недоверчиво прислушиваясь к звукам, которые достигали ее слуха, Бронуин скосила глаза и, к своему величайшему замешательству, получила подтверждение своим догадкам. Она уже собралась, было возмутиться, но вовремя вспомнила, что незнакомец считает ее принадлежащей к мужскому племени. «Мужчины не слишком церемонятся в обществе себе подобных, – сделала вывод Бронуин. – По крайней мере, этот уж точно не стесняется».

– Пойду, принесу дров для очага, – предложила она, пользуясь возможностью избежать унизительного положения, в котором поневоле оказалась.

– Постой, парнишка, – приказал наемник, застегивая штаны и поворачиваясь. – Здесь будет полно отличных дров, когда я уеду через пару минут.

– Я думал, что поеду с тобой.

– Мне не хочется, чтобы под ногами у меня путался юнец, у которого еще молоко на губах не обсохло. Я только что из Ольстера, и мне не терпится снова заняться делом. Я слышал, король платит хорошую монету.

– Так значит, ты из Ирландии?

– Ирландия, Шотландия, Уэльс, Франция, Германия… Я жил во всех этих странах с тех пор, как вышел из детского возраста.

Бронуин взяла одеяло и стала его складывать.

– Может быть, я еще слишком молод, но уже не ребенок. Я не буду тебе обузой и весьма пригожусь, когда понадобится собирать хворост для костра и готовить еду.

– Неужто весьма пригодишься? – насмешливо проговорил Вольф, намеренно растягивая книжное словечко «весьма». – Где же ты обучался, раз знаешь такие изысканные выражения?

– Я служил пажом в Канадоре.

«Проклятье! – сурово отчитывала себя Бронуин, нужно быть поосторожнее. Каким бы неотесанным Вольф ни был, он не дурак».

– Так к какой же знатной семье ты принадлежишь? – ехидно рассмеялся мужчина, проявляя свойственное наемникам пренебрежение к внешнему блеску рыцарства.


– А ты никому не скажешь?