Оливия Уэдсли - Заложница любви

Отец ничего не ответил; он вошел в комнату, но дверь оставил открытой. Жюльен запер ее.

– Министр иностранных дел предложил мне тунисскую дипломатическую миссию. Я принял ее, – объявил Жюльен.

Старик Гиз старательно вытирал свой монокль и наконец спросил глухим голосом:

– В самом деле?

Жюльен обошел вокруг маленького стола и, подойдя к отцу, положил руку на его плечо. Он не делал ничего подобного уже многие годы.

– Да, в самом деле, – ответил он с легкой насмешкой. – И вы, отец, так же рады, как и я!

Старик молчал, но Жюльен видел, как дрожало его лицо, и заметил также, с болью в сердце, что отец его сильно побледнел и осунулся.

Старик наконец заговорил. Очевидно, ему надо было делать усилия, чтобы управлять своим голосом, потому что на лбу у него выступили капли пота.

– Поздравляю, Жюльен! – сказал он.

– Благодарю вас за поздравление, сэр, даже если оно и не отличается большой сердечностью, – заметил Жюльен, улыбаясь. Он с минуту колебался, затем отошел от отца и, обернувшись к ящику с сигарами, прибавил несколько робко:

– Я надеюсь, вы не были больны, отец? Вы выглядите плохо.

Старик стоял за его спиной, лицо его подергивалось и глаза наполнились слезами: он с трудом подавлял рыдания. Но он был слишком горд, чтобы позволить Жюльену увидеть это, и продолжал скрывать от него свое волнение. Ему удалось, с величайшим усилием, снова заговорить:

– Благодарю тебя, я чувствую себя совсем хорошо… Могу я спросить, знает ли Колен, что ты взял это назначение?

– Никто, кроме вас, – ответил Жюльен, но, вспомнив кое-что, покраснел и, снова подойдя к отцу, прибавил, вертя в руках незажженную сигару. – Во всяком случае, есть другая особа, которой известны все мои планы. Я должен сказать вам еще кое-что…

Отец бросил на него странный взгляд, в котором было что-то дикое и в то же время умоляющее.

– Кое-что другое? – Он выговорил эти слова с трудом, но Жюльен не обратил на это внимания.

– Это нечто более веселое, – сказал он. – Я… графиня Дезанж обещала быть моей женой.

Он опустил глаза. Странным образом ему было трудно выразить теперь свои чувства. Немного подождав ответа, он взглянул на отца; в глазах его светилась гордость.

Старик Гиз подошел к нему, потом отступил на пару шагов и проговорил:

– Снова поздравляю тебя.

– Благодарю.

Наступило неловкое молчание. Жюльен задумался. Он смутно чувствовал некоторое раздражение против отца за то, что тот так равнодушно отнесся к его великим новостям. Это вышло как-то по-ребячески с его стороны и, вероятно, было результатом его склонности все принимать с некоторой суровостью. Но все же было обидно, что к известию о браке он отнесся с такой холодностью, как будто это было только извещение об обеде.

Он посмотрел на отца с печальной улыбкой:

– Ведь должна же быть между нами какая-нибудь привязанность? Сегодня у нас должен быть праздник.

И он весело обратился к отцу:

– Не пообедаем ли мы вместе где-нибудь? Сделайте мне честь и позвольте мне угостить вас, чтобы отпраздновать сегодняшний день.

Отец держал газету так, что закрывал ею лицо. Он не опустил ее.

– Нет, Жюльен, благодарю…

Жюльен обрадовался, когда в эту минуту в комнату вошел Рамон и, увидав своего «милого господина» сидящим в кресле, радостно воскликнул:

– О, это вы, мистер Жюльен? И я этого не знал?..

– Великие новости, Рамон! Они посылают меня в Африку через неделю, – сказал Жюльен.

– Зачем же, мистер Жюльен? – Старое лицо Рамона выразило испуг.

– Ну, чтобы прогуливаться с каннибалами и со львами. И те и другие разгуливают там по улицам под ручку.

Рамон понимал шутки, и его сморщенное лицо расплылось в улыбке. Он похлопал себя в бок и вдруг в самый разгар веселья заявил торжественным тоном:

– Вам нужно иметь новое нижнее белье, мистер Жюльен!

– Вы все купите мне, не упустите милых вашему сердцу мелочей. Но я не хочу вышитых рубашек, Рамон!

– Но они из лучшего материала! – с огорчением возразил Рамон.

Жюльен подошел к нему и обнял за плечи.

– Но я не открыл вам величайшую тайну, Рамон! Самая прелестная леди в мире выходит за меня замуж.

– Не может быть! – вскричал Рамон.

– В будущем году, – наверное. Ах вы, эдакий мрачный пророк!

– Вовсе нет. Только все это показалось мне слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Он приложил худой указательный палец к носу и проговорил, подмигивая:

– Подождите, мистер Жюльен… до обеда.

Он вышел, продолжая усмехаться.

Жюльен взглянул на своего отца, который сидел неподвижно, скрывая лицо газетой. Скорчив чисто детскую гримасу, он пошел в свою спальню.

Как только он ушел, старик Гиз опустил газету. Слезы высохли у него, и глаза теперь злобно сверкали.

Итак, это был конец!

Жюльен женится на этой женщине. Она теперь богата. Она победила. Старик Гиз по себе судил о ней. Она должна его ненавидеть так же, как он ее ненавидел, и теперь еще больше, потому что она выиграла битву между ними. Воспоминания о грубых словах, которые он говорил ей, мучили и волновали его. Она еще не говорила об этом Жюльену, но, конечно, расскажет ему, разумеется, расскажет…

Жюльен теперь потерян для него… навсегда. Эта женщина завладела им. А он, Доминик Гиз, лишился всего.

Ах, если б он мог предвидеть, если б он знал, что этот несчастный Дезанж был так близок к смерти!..

Он умер в тот же день, когда Доминик Гиз сделал свой роковой визит его жене.

О да, она заставит его заплатить… он расплачивается за это уже теперь! Ведь будущее Жюльена было и его будущим до этой минуты. Его будущий брак – ведь он носит его имя – не может быть безразличен для него. Ничто теперь не может остановить этот брак, и в один прекрасный день она все расскажет Жюльену.

Женщины всегда болтают и обманывают мужчин.

Его собственная любовь к Жюльену, дикая и эгоистичная, разрывала ему сердце. Он невыразимо страдал, представляя себе свое одинокое будущее. Никогда бы он не питал такой ненависти к Саре, если б не то оружие, которое он сам дал ей против себя. Он не мог допустить в ней великодушия. Она выиграла и, конечно, извлечет все что можно из своей победы.

Всегда, с той минуты, как она появилась, она была для него угрозой в его жизни, и теперь его скверные предчувствия отчасти осуществились.

Обращаться к Жюльену было бы бесполезно. Жюльен покинул его, потому что он назвал эту женщину ветреной. Старик Гиз почувствовал дрожь ужаса при одной только мысли, что Сара расскажет Жюльену, что его отец приходил к ней и открыто обвинял ее…

Он слышал, как Жюльен насвистывал в своей комнате, и эти звуки напомнили ему далекие годы. Он глубоко опустился в свое кресло и слушал, а перед его глазами проносились видения прошлого, и душа его изнывала от муки и сожаления к самому себе.

Жюльен насвистывал мотив, которому он научил его в детстве, держа его у себя на коленях, и он почти чувствовал теперь его маленькую мягкую ручонку, ударяющую в такт по его ноге.

И все это прошло, миновало! История их взаимоотношений – это трагическая история Нинетты, уронившей корзинку с прекрасными свежими яйцами.

Жюльен рос нормальным, веселым мальчиком. Он снова стал им теперь, когда вернулся. Его молчаливость исчезла, он с живостью говорил с отцом, и тот слушал, считая теперь радостные слова, произнесенные им, как считает приговоренный к смерти часы, которые ему осталось жить.

Рамон вошел, исполняя свое обещание. Он воплотил его в бутылке шампанского, которую принес с собой.

– Вот! – воскликнул он.

Он торжественно подал обед, а после обеда Жюльен читал, предполагая, что его отец заснул.

Они легли спать поздно. Отец пожелал Жюльену спокойной ночи в его спальне. Он тревожными глазами оглядел комнату и спросил:

– Я полагаю, ее проветривали?

– Конечно, – отвечал Жюльен, тронутый его отеческой заботой. Ему хотелось бы сказать что-нибудь приятное своему отцу, сгладить впечатление ссоры, которая произошла между ними, но он не мог ничего придумать. Наконец он сказал:

– Я надеюсь, отец, вы чувствуете… я хочу сказать, что теперь между нами хорошо?

Отец кивнул.

– Да, да! Спокойной ночи, мой мальчик!

Оба были рады, что этот длинный день закончился, обоим было трудно говорить.

Жюльен сел на свою кровать и закурил последнюю папироску.

«Бедный старик! Один из лучших людей… и все-таки… – подумал Жюльен, выпуская клубы дыма изо рта. – Как странно, что с годами становишься таким далеким к отцу. Надо, конечно, принимать во внимание нрав обоих, но некоторые вещи не прощаются…»

И он почувствовал, что маленькая искра привязанности к отцу, которая блеснула в его душе, опять потухла, когда при воспоминании о ссоре негодование на отца, как стрела, пронзило его мозг.

Письмо, в котором Сара извещала мать о своем решении по истечении года выйти замуж за Жюльена и его немедленном отъезде в Африку, пришло в замок Дезанж под вечер.

Леди Диана, среди многочисленных гостей которой находился и Шарль Кэртон, как раз в этот момент потчевала их чаем, при содействии двух рослых молодых лакеев.

Сара настоятельно просила держать новость в секрете, по крайней мере в течение нескольких месяцев, и сообщала, кроме того, что собирается приехать на будущей неделе и что ей хотелось бы, чтобы Жюльен переночевал в замке перед своим отъездом, если только леди Диана ничего не имеет против.

Известие не только ошеломило леди Диану, оно пробудило в ее душе какое-то смутное раздражение.

Она достигла того возраста, когда боязливо проверяется всемогущество своего обаяния и когда подобные ей женщины начинают завидовать победам других, даже если эти победы не затрагивают их личных интересов, просто потому, что их раздражает, что другие женщины имеют успех.