Я стараюсь не хромать на пути к машине и не показывать ей, насколько мне сейчас плохо. У Нейта случится удар, когда он узнает, что я дрался в таком состоянии. Меня до сих пор удивляет, что кусок дерьма, валяющийся сейчас на грязном полу, не добрался до моего лица. Но мне плевать, тот парень приблизился бы к Брук только через мой труп.

Солнечный свет освещает тротуар, заставляя нас сощурить глаза. Я смотрю на то самое место, где всего десять минут назад говорил Брук, что она больше никогда меня не увидит.

Вина, словно яд, расползается по венам. Если бы я не сказал этого, Брук никогда бы не сбежала и находилась бы рядом со мной в безопасности.

Я провожаю ее к машине и открываю для неё дверь с пассажирской стороны. Так вот каково это, быть джентльменом? Заботиться о девушке и ловить на себе взгляд ее доверчивых глаз довольно таки приятно.

— Я не поеду за рулём? — спрашивает Брук дрожащим голосом.

Она явно сейчас не в себе. И почему-то я чувствую себя обязанным заботиться об этой девушке, если бы не она, кусок дерьма на полу в уборной наверняка был бы уже остывающим трупом.

— Садись, — я мягко надавливаю ей на поясницу, помогая забраться в машину.

— Ты в порядке? Он причинил тебе боль? — спрашивает Брук.

Она и правда волнуется обо мне?

— Все в порядке, мне еще до этого причинили боль. Теперь пристегнись.

Ее глаза ярко блестят, неужели она снова собирается плакать? Сперва я, заявившийся к ней в школу, затем этот ублюдок. Брук достойна лучшего. Это чудо, что она до сих пор терпит меня. Я не должен был приближаться к ней снова, ведь именно из-за меня она подверглась опасности. Снова. Черт!

— Когда я говорил, что мы больше никогда не увидимся, я не шутил, милая, — слова вырываются из меня. Я не хочу этого, но это для ее же блага.

Брук резко поворачивается ко мне и смотрит на меня своими бездонными глазами. Девушка выглядит обеспокоенной и потрясённой.

Господи, эта девчонка. Я хочу разорвать ее на кусочки, лишь бы она больше не смотрела на меня этими невинными глазами.

— Я не злюсь на тебя, я зол на весь мир в целом. Разве ты еще не поняла этого?

— Тогда почему мы больше никогда не увидимся?

На правой щеке Брук начинает проявляться синяк. Мудак успел ударить ее.

— Потому что все, что я делаю, так это причиняю тебе боль.

— Ты не причиняешь мне боль, правда, Стоун...

— Ты забыла, что только что произошло в туалете? Я недостаточно хорош для тебя.

— Ты же защитил меня.

— Это я привёз тебя сюда. Ты не должна была оказаться здесь. — Я ударяю руками по рулю, отчего Брук подпрыгивает. Почему она не видит очевидных вещей?

— Но я хочу быть рядом с тобой. Я рада…

— У меня нет ничего, в чем ты нуждаешься, Брук. Ты должна принять это. Я не один из главных героев фильмов про любовь. Ты даже не можешь познакомить меня со своими друзьями или повесить мою фотографию в школьном шкафчике. И точно никогда не сможешь привести меня на ужин для знакомства с родителями к себе домой.

Брук дотрагивается до моей руки:

— Но ты мне нужен. Я хочу тебя, — нежным голосом произносит она, делая акцент на последнем слове.

Я начинаю жестоко смеяться. Девушки всегда хотели от меня только мой член. Я трахал их, после чего бесследно исчезал перед восходом солнца. Дарил им грязные воспоминания, которыми они потом смогли бы воспользоваться, балуясь с вибратором, пока их мужей не будет дома.

Но Брук я нужен не для этого. Она не хочет, чтобы я просто трахнул ее и ушёл. Да я бы и не смог, даже если желаю этого сильнее всего на свете.

Брук я нужен не только в физическом плане, что пугает меня и будоражит одновременно.

Я отстраняюсь, пытаясь игнорировать ее слова, отчего Брук начинает злиться:

— Отлично! — она отворачивается от меня к окну. — Отвези меня обратно в школу.

Мне нравится, с какой самодостаточностью Брук говорит это. Больше, чем просто нравится, это чертовски заводит меня.

Проходит минута, прежде чем мы выезжаем на дорогу, ведущую обратно к городу.

Брук ведёт себя так, словно не верит в то, что между нами все кончено. Должно быть, она знает, что однажды я появлюсь перед ней снова. И тогда я принимаю решение: мы больше не едем в школу. Мне надо, чтобы Брук сама отвернулась от меня, и я знаю лишь одно место на земле, способное помочь мне в этом.

Проблема в том, что я никогда не видел ее вместе с парнями, что делает меня невероятно счастливым засранцем. Одна мысль о ней наедине с каким-нибудь сопляком приводит меня в бешенство. Я не раз задавался вопросом, почему Брук не общается с парнями и не ходит с ними на свидания, как все девушки ее возраста. Что, если она ждёт меня, непроизвольно сравнивая своих сверстников со мной. Судя по всему, даже когда меня нет рядом, я все равно порчу ей жизнь, что чертовски пугает меня.

«Ты не причиняешь мне боль», «Ты защитил меня», «Я хочу тебя».

У меня нет ничего, что я мог бы дать Брук. Ей пора понять и принять это, прежде чем она совершит непоправимые ошибки.

Не многие из нас возвращались сюда, но я никого не виню в этом, ведь все стараются двигаться дальше. Нейт днями лечит и помогает животным, пытаясь вытолкнуть подальше из головы страшные воспоминания. Ночами он может залечивать сломанные крылья птицам, лишь бы не позволить аду поглотить себя. Нокс же днями и ночами пропадает в программировании, но я так не могу.

Мы направляемся на юго-восток, в Ферндейл — бедный пригород с небольшими домами в виде картонных коробок, окружённых пожелтевшей травой и кучами мусора. Пунктом нашего назначения является сгоревший дом, находящийся в самой заброшенной части района. После пожара обломки торчат из земли, словно обуглившиеся зубы гниющего трупа.

Прямо тут Брук стала свидетелем убийства Мэдсона. Черт, я ведь чуть не убил ее в ту ночь прошлой осенью. Но, несмотря на все, у этой девушки сложилось неправильное впечатление обо мне и моих братьях, и сейчас я собираюсь изменить это.

«Ты не причиняешь мне боль. Ты защитил меня. Я хочу тебя», — слова Брук снова проносятся в моей голове.

Она видит во мне испорченного героя, которого хочет вылечить и исцелить. Бл*дь, девчонка на самом деле по-настоящему хочет помочь мне. Просто Брук пока не понимает, что я испорчен с самого начала. Меня невозможно изменить.

— Это место, — сквозь мои мысли до меня доносится ее задумчивый голос. — Мы же уже были тут раньше, да?

Паркуюсь на то самое место, где ровно год назад был припаркован фургон. Я, правда, не хотел напоминать Брук о прошлом, о том, что чуть было не случилось после на реке. И вот теперь она не хочет даже выходить из машины. Тогда я выбираюсь сам и открываю для неё дверь:

— Выходи, — ровным голосом говорю я.

Брук не двигается, будто чувствует, что на самом деле таит в себе это место. Через полчаса она будет бежать от меня как можно дальше, что не приносит желаемого облегчения.

— Разве ты не этого хотела? Чтобы я привёз тебя в место, где вырос, открыл для тебя дверь машины, а после познакомил с родными? — злость медленно закипает во мне.

— Но мы приехали туда, где ты убил того парня…

— Давай же, сладкая. — Я тяну ее за руку, и Брук выходит на улицу.

— Ты здесь вырос? — она в полном замешательстве.

— Вырос — это громко сказано.

Я помогаю ей пройти через разрушенный забор и дальше веду нас обоих мимо обугленных стен прямо к дыре в полу — входу в подвал. Сейчас это лишь безобидная глубокая тёмная яма с несколькими перегородками внутри. В углу виднеются сухие жёлтые листья, лежащие здесь, судя по всему, не один год.

— Давай, нам надо спуститься вниз.

Я становлюсь на первую ступеньку полуразрушенной лестницы, а затем помогаю Брук спуститься вслед за мной. Я удивлён тому, как охотно и доверчиво она следует за мной, не сомневаясь ни минуты.

Брук слишком прекрасна и чиста для места, где большая часть из нас погибла.

Какого хрена я вообще творю?

«Преподаю ей урок», — напоминаю себе.

Показываю ей настоящего себя, как она того и хотела. Брук больше не будет дожидаться меня и не захочет уехать со мной на машине в поисках новой жизни после моего рассказа.

Я включаю фонарик на своём iPhone, который тут же освещает мокрые и потрескавшиеся стены.

— У тебя впереди есть долгие годы, но не у меня. Вот место, где началась и закончилась моя жизнь.

Брук ничего не отвечает. Я даже не могу увидеть ее реакцию, так как она сейчас за моей спиной, отчего стены начинают невыносимо давить на меня.

Чтобы отвлечься, я прохожусь по знакомым помещениям. В детстве эти стены казались целым миром, но на самом деле это всего лишь похожие друг на друга маленькие обшарпанные комнаты.

Я со злости ударяю ногой по старой печи, отчего краска разлетается в разные стороны. Печка представляет собой ржавую коробку размером чуть меньше гроба. Когда-то она была выкрашена в синий цвет, но теперь от долгих лет пребывания в гнилом подвале она стала грязно-серого цвета. Я приседаю рядом, вспоминая, как долгими холодными зимами мы толпились вокруг неё, пытаясь согреться.

Я прикасаюсь дрожащими пальцами к ржавой дверце топки, пока уношусь воспоминаниями в своё детство:

— Мы находились здесь внизу двадцать четыре часа семь дней в неделю. Точнее будет сказать двадцать три часа. Ублюдки держали нас внизу до тех пор, пока им не нужен был один из нас, когда парень типа Мэдсона заявлялся сюда с пачкой налички. Иногда это были женщины, но обычно все-таки мужчины в костюмах. Мрази тащили нас наверх, где раздевали и наряжали как маленьких шлюшек, меня и моих братьев. И они, правда, были моими братьями. Неважно, что до этого момента я никогда в жизни их не видел, неважно, что у нас были разные матери, и росли мы в разных города. Все эти годы мы были одной большой семьёй, заботящейся друг о друге.