— Я ничего не рассказала доктору Мартин.

— Ты должна была рассказать ей о своих чувствах, если это мучило тебя.

— Просто забудь, — поспешно говорит она.

— Так что? Жизнь вернулась в прежнее русло?

Брук вытаскивает еще одну хрустящую картофельную соломинку и макает в кетчуп, который вылила на бумажный пакет. Если бы я знал, что ей нравятся только поджаристые, то ворвался бы на кухню в закусочной и лично удостоверился, что вся картошка хорошо прожарена.

— В основном да, кроме классов самообороны.

— Ты посещаешь уроки самообороны? — в неверии спрашиваю я.

Она пожимает плечами:

— Док сказала, что они мне не повредят.

— И что же ты там делаешь?

Брук жуёт, одновременно говоря:

— Учусь делать различные захваты, нам показывают приёмы самозащиты.

— Покажи мне. Ты умеешь нападать? Этому там учили тебя? — Она отправляет следующий кусочек себе в рот, при этом подозрительно прищуривая глаза. — Я смогу помочь тебе, — добавляю я.

— Нет, спасибо.

— Не похоже, что ты сможешь причинить мне боль.

— Хочешь, чтобы я напала на тебя? Чтобы ты помог мне попрактиковаться на своём похитителе, на которого мне и правда… — она не заканчивает.

— На которого тебе, и правда, надо напасть, чтобы защитить себя? Когда тебе еще подвернётся такой шанс? — усмехаюсь я.

— Я просто хочу домой.

— Да, ладно тебе, — я встаю. — Покажи мне, на что ты способна.

Она просто смотрит на меня — блики заходящего солнца пляшут в ее волосах, россыпь веснушек на носу — в этот момент она похожа на ангела.

— Ну же, вставай. — Я хочу посмотреть на это. Но больше всего я хочу, чтобы она снова дотронулась до меня. Мне неважно, что именно принесет её прикосновение, хотя я больше привычен к боли.

— Если я нападу на тебя, ты отпустишь меня домой?

— Только если ты сможешь победить.

Я жду. Почти слышу, как она принимает решение. Брук вытирает жирные пальцы салфеткой и кидает ту в пакет для мусора, после чего поднимается. Ее глаза с подозрением смотрят на меня.

— Давай посмотрим, на что ты способна.

Я ожидаю быстрого нападения, вместо этого она начинает неуклюже и неповоротливо обходить меня по кругу.

— Это то, чему они учили, нарезать круги возле нападающего? — шлепнув её, скалюсь я.

Брук тут же гневно выкрикивает, все еще оставаясь ангельски красивой:

— Ты думаешь это смешно? Иди к черту! Ты заставил меня всем лгать.

Внезапно ее нога взлетает в воздух и пинает меня в колено.

— Ау, — произношу я, одновременно смеясь.

И тут она превращается в маленький смерч, ударяя меня снова и снова.

— Я едва спала! Не могла ничего есть! — Удар, толчок, удар, пинок.

Я продолжаю смеяться, удивлённый ее пылкостью.

— Все смотрели на меня, как будто я спятила… — Ее удары становятся все сильнее. Если и дальше так пойдёт, то она повредит себе что-нибудь.

— Черт, — говорю я, хватая её за руки. — Спокойно!

Но она не собирается останавливаться. Наоборот, с серьёзным выражением лица продолжает мутузить меня, как боксёрскую грушу.

— Хорошо, хорошо. — Я изворачиваюсь и перехватываю контроль. Брук начинает плакать, когда я прижимаю ее к стволу дерева. Она тяжело дышит, она напугана.

Переплетаю наши пальцы в попытке успокоить ее. Она под моим контролем, и это чертовски восхитительное ощущение.

Ее дыхание выравнивается, но слезы продолжают капать из карих глаз.

— Они поняли, что я соврала.

— Все хорошо, — говорю я. — Все будет хорошо, — мой голос тихий и спокойный, маленький трюк, до совершенства отточенный за те года в подвале, когда мне приходилось утешать подвергшихся насилию и морально раздавленных ребят, а это было практически постоянно.

— Ничего не хорошо. — Она пытается отпихнуть меня, но я ногой прижимаю ее обратно к дереву, тем самым не давая ей сдвинуться с места. Мне всё больше и больше нравится властвовать над девчонкой. Мы приближаемся к опасной черте.

— Я ненавижу тебя!

— Я знаю, милая.

— Они все узнают!

— Ты им расскажешь?

— Нет! Я же сказала, нет.

— Тогда они ничего не узнают, — говорю ей. — Они не имеют понятия. Люди теряются в собственных ничтожных жизнях. — Я вдыхаю ее необыкновенный запах. — Твои уроки самозащиты никогда не сработают на таких людях, как я. То, чему вас там учат, полнейшая херня. Ты можешь сделать лучше.

— Откуда ты все обо мне знаешь, — Брук делает еще одну попытку отпихнуть меня.

— Знаешь, что будет самой лучшей обороной от таких, как я? Бежать, как можно дальше. Сматываться, на хер. У тебя был единственный шанс убежать, ты не смогла им воспользоваться. Уметь быстро бегать — вот, лучший способ самозащиты. — Я теснее прижимаюсь к ней. Буквально вжимаюсь телом в девчонку и шепчу:

— Все эти толчки и удары — ничто для таких парней, как я. Они принесут еще больше проблем. Вот тебе главный урок: если есть шанс бежать — беги.

Я отодвигаюсь и смотрю в ее глаза, в них плещется страх. Правильно, это хорошо, что она боится. Так и должно быть. Отпускаю её, она отодвигается прочь.

— Может, я побегу сейчас.

— Ты немного опоздала.

Брук достаёт ключи из кармана и направляется назад к машине, проходя мимо меня. Ее глаза расширяются, когда она понимает, что я не собираюсь следовать за ней.

— Думаешь, я не смогу причинить тебе боль? — Она размахивает своим ключом, словно ножом. — Не смогу ранить тебя?

Часть меня хочет, чтобы она смогла. Та же часть меня, которая готова уничтожить любого, даже самого себя, кто причинит боль Брук. Мне нравится, когда она проявляет характер, пытается драться, ощущает себя сильной. Всемогущей.

Но другая — рациональная — часть меня понимает, что хрупкая шестнадцатилетняя девчонка не сможет сделать ничего, такому жестокому и злющему мудаку, как я. У неё нет и не было ни единого шанса. Я понял это еще тогда, увидев ее в том дурацком вечернем платье.

Я не достоин ее, но она всегда будет моей.

Брук поворачивается ко мне всем телом, сжимая руки в кулаки:

— Что тебе надо от меня?!

— Хороший вопрос, — н-да, вопрос-то хорош, но на него даже у меня нет ответа. Я просто не в силах держаться от неё подальше. Она слишком хороша, слишком невинна для меня. И я разрушаю её мир. «Ты заставил меня всем лгать», — в конце концов, я разрушу и её. А планов останавливаться у меня как не было, так и нет.

Делаю шаг вперёд, но она умная девочка. Ей не трудно догадаться, что я могу сделать с ней.

— Подожди, — быстро говорит она.

Но я не жду. Подхожу достаточно близко, чтобы слышать запах её клубничного шампуня, чтобы чувствовать её горячее дыхание у себя на шее. Чтобы прижать Брук к холодному металлу капота её ярко-красной машины.

— Ты так чертовски хороша.

Её голос дрожит:

— Почему ты говоришь так, словно это плохо?

Потому что я терпеть не могу её нежные веки и изгиб её пухлых губ. Она слишком хрупкая по сравнению со мной.

— Не двигайся. — Хватаю ее за плечи и прижимаю к внедорожнику, хочу её прямо здесь.

Её глаза от страха расширяются до размеров блюдца:

— Но я ничего не говорила, — шепчет она. — Я бы ни за что не стала…

Я знаю это, и, возможно, именно это и определило ее судьбу. Факт того, что она лгала ради меня, пусть и ради защиты своих близких, но она не выдала меня. В целом мире не так много людей, кто способен на это. Только мои друзья и больше никто. И это соединило нас с ней.

Золотые пряди её волос переливаются в свете закатного солнца. Я касаюсь яркого локона. Волосы струятся меж моих мозолистых пальцев, словно живой шелк, нет — что-то более невесомое.

Она дрожит всем телом. Испугана. Этого должно быть достаточно для того, чтобы я отпустил её. Только монстр способен держать её в таком состоянии в плену и наслаждаться мягкостью её волос. Это противоестественно, неправильно. Но всё, о чём я могу думать — о её абсолютном повиновении. Я приказал: «Не двигайся!», — и она едва моргает. Это как поймать солнечный свет в банку. Не хочу отпускать ее.

Откуда ты всё знаешь обо мне?

В том-то и дело, что ничего не знаю. Каково это, попробовать ее на вкус? Какие звуки она будет при этом издавать?

У меня шумит в ушах, словно где-то рядом гребаный океан. Почему все так сложно? Как до этого могло дойти? Я могу убить человека, а после спокойно и безмятежно отправиться на ужин, смеясь с моими друзьями над глупыми шутками. Но прижимать эту девчонку к ее машине заставляет мои внутренности переворачиваться.

— Ты когда-нибудь целовалась? — шёпотом спрашиваю я.

Мир вокруг нас замер, исчезли звуки, кроме нашего шепота. Такая откровенная интимность, первобытным инстинктам плевать, что вокруг пахнет влажной грязью. Это не та шикарная вечеринка богачей, к которым Брук привычна. Она не умеет иметь дело с такими парнями, как я. Я никогда не буду другим. Я безжалостный. Я жестокий.

— Я… я… — она пытается подобрать слова. Или, может, вспомнить их?

— Правду, — добавляю сталь в свой голос. Когда я оставлю ее, у меня будет ответ. Когда я буду лежать в своей спальне в отеле, буду думать об этом моменте.

— Да, — отвечает она также шёпотом. — На вечеринке. Он…

Я издаю рык, и она замолкает.

Я не хотел делать этого. Это исходит глубоко из меня, от той части меня, с которой лучше не шутить.

Брук испуганно смотрит на меня своими огромными карими глазами.

Твою мать.

— Что он делал? — спрашиваю, не желая знать ответ. — Лапал тебя за грудь? Кончал тебе в рот?

— Что? — её глаза открываются шире, и, Господи, этот рот. Её рот распахивается от шока. — Нет!

Разве не так развлекаются дети в наши дни? Вы же читаете статьи о беременности школьниц? С каких херов мне-то знать о том, как БЫТЬ РЕБЁНКОМ? Ни с каких. Я знал только о прикосновениях и сперме. А поцелуй вверг бы меня в шок, наверное.