Знал бы он Морони получше, он бы понял, что зря потратил время. Морони вовсе не вел переговоры в обычном смысле этого слова. Не так он вел и свои дела. Он никогда не упрашивал собеседника, чтобы тот занял у него, никогда не пытался убедить его, он всего лишь выдвигал свои условия, и от вас зависело, принять или не принять их. Любому ясно, как дважды два четыре, что каждый человек действует, исходя из собственной выгоды, и поэтому было ясно, что если кто-то занимал у Морони, значит, он делал это потому, что ему это выгодно. Поэтому любую попытку партнера ставить свои условия Морони воспринимал как оскорбление. Он чувствовал себя благотворителем. Он всегда говорил: «Мне свойственно помогать людям». И он сам в это искренне верил.

Рожденный в бедной семье на окраинах Айаккио на Корсике, Морони сам научился всему, кроме солдатской службы. С солдатской службы и начался его путь – сперва легионером, затем наемником, и хотя с тех пор прошло много лет, уроки, которые он получил тогда, Морони запомнил на всю жизнь.

Один из главных уроков касался воровства. Не прошло и месяца с тех пор, как молодой Морони был в Легионе, когда он стал свидетелем случая, который надолго ему запомнился. Один сержант в их части попался на том, что крал деньги у солдат. Суммы были небольшие, да они и не могли быть большими, учитывая то, как мало платили легионерам, но красть у товарищей – это уже ни в какие рамки не лезло. Сержанта вывели на площадь перед бараками, лишили нашивок и разжаловали в рядовые. Потом его привязали к столбу и били плетьми, пока он не потерял сознание. Тогда его привели в чувство и снова били. Полковник, проходя мимо, процитировал персидскую пословицу: «Укравший яйцо и укравший верблюда равно вор». А для человека, живущего в пустыне, верблюд – самая большая ценность.

Пока молодой Морони стоял по стойке «смирно» под испепеляющим алжирским солнцем, сердце его согревалось от одобрения того, что он видел. Жестокая улыбка играла на его губах, пока он наблюдал, как плети сдирают мясо со спины сержанта. Он понимал, что недостаточно, чтобы вор был наказан, нужно было, чтобы он был наказан при всех, чтобы отбить у остальных охоту к воровству, и чем изощреннее наказание, тем сильнее устрашение.

Легион стал для Морони университетом, еще более серьезным, чем служба в армии. К тому времени, как он покинул легион, он уже мог кое-как изъясняться на основных европейских языках. Говорил он на них с таким сильным корсиканским акцентом, что его часто не понимали, но это были уже не его трудности. Морони никогда и не скрывал свое корсиканское происхождение, он гордился своей родиной, так же, как тем, что он был солдат. Именно благодаря солдатской службе он потом занялся торговлей оружием – сначала сам по себе, затем в качестве финансиста, а финансирование торговли оружием привело его к тому, что он начал давать деньги в долг другим компаниям и в конце концов стал процветать. Но осторожность человека, который прошел через тяжелые времена, впиталась в плоть и кровь. Не доверяя никому, он окружил себя бывшими наемниками – суровыми, иногда жестокими людьми, привыкшими к дисциплине. Жил он роскошно, но без экстравагантности. У него были дома на Корсике, в Париже и Басле. На Корсике он имел свою ферму, которой заправляла его жена. Считалось, что она умела вести хозяйство с выгодой. Сам же Морони также не бросал деньги на ветер. Он жил с любовницей по имени Николь в своей роскошной квартире в Париже, выдавая ей деньги на весьма скромное существование, хотя по-прежнему считалось, что она сама зарабатывает себе на жизнь, содержа цветочный магазин на Монмартре. Свой дом в Басле он не делил ни с кем, используя его для переговоров с банкирами. Главным в его характере было то, что он все еще мыслил как легионер. Если должнику не удавалось вернуть долг, он становился вором, а воры должны быть наказаны. Если кто-то не соблюдал условия сделки, он становился врагом, а Морони со времен службы в армии усвоил, что врага, стоявшего у тебя на пути, надо убирать.

Он стал очень богат, но все равно держался в стороне от двух самых доходных бизнесов в мире. Еще в легионе он научился не доверять наркобизнесу и всегда отказывался финансировать наркодельцов. В легионе он также научился не доверять сводникам и поэтому держался в стороне от очень доходного рэкета проституток в Марселе, несмотря на то, что в этом смысле Марсель традиционно был «вотчиной» корсиканцев. Он не вмешивался в дела мафии или в бизнес, контролируемый корсиканским «Миллье», и они относились к нему как к другу и иногда сотрудничали – это был бизнес между людьми чести.

Он никогда не думал о тех людях, которых он расстреливал в юности, о тех троих, которых он однажды взорвал, о том парне, чья голова была отделена от туловища, еще об одном, которого он задушил и расчленил своими собственными руками, о множестве других, к которым он подсылал наемных убийц. Вместо этого он думал о других людях, которые подвели его в гораздо меньшей степени и которых он пощадил.

– Мне свойственно помогать людям, – говорил он и сам свято верил в это.

Таков был человек, на встречу с которым летел Тодд. А Тодд был не дурак. Все эти годы ему приходилось общаться со всякого рода людьми из автомобильного бизнеса. Переговоры он умел вести отлично, но все равно опыта общения с такими людьми, как Морони, у него не было.

Когда самолет начал снижаться над Римом, он убрал свои бумаги в чемодан, вполне уверенный в том, что свою роль выучил назубок. Уставившись в иллюминатор, он пытался угадать, где будет проходить встреча – на квартире, на вилле, в офисе? Но, где бы то ни было, это, наверно, недалеко от аэропорта, поскольку обратный рейс через три часа. Три часа! Сознание того, что судьба «Паломы Бланки» решится через три часа, наполняло его нервным ожиданием.

Он увидел человека Морони сразу же, как прошел таможню. Лысый, в темном костюме, с бронзовым от загара лицом. На груди его был плакат с именем Тодда. Он сдержанно улыбнулся, когда Тодд подошел к нему.

– Синьор Тодд?

Тодд кивнул.

– Сюда, пожалуйста.

– Подождите минутку, – Тодд поставил свой чемодан и полез в карман за портсигаром.

Пока летел, он мысленно проклинал правила, запрещавшие ему курить сигары. От сигарет он давно отвык.

– Вот так-то лучше, – сказал он, пуская в небо столб голубого дыма.

Человек нетерпеливо кивнул. Устремившись за ним, Тодд пытался угадать, кто он? Шофер? Заместитель Морони? Посыльный? Он не предложил понести его чемодан, хотя и посмотрел на него внимательно, как бы пытаясь угадать, что внутри. Шел он достаточно быстро, и Тодд едва поспевал за ним на своих коротеньких ножках. Зал аэропорта был переполнен, так что Тодду приходилось лавировать между людьми, во избежание столкновения. Он был рад, когда они наконец добрались до эскалатора.

– Нам далеко? – спросил он, запыхавшись.

Во время движения эскалатора человек сосредоточенно рассматривал людей внизу. Его пронзительный взгляд скользил по толпе, как будто он выискивал в ней знакомые лица. В ответ на вопрос Тодда он рассеянно указал на знак у подножья эскалатора. Увидев силуэт автомобиля, Тодд узнал международный знак, обозначающий автомобильную стоянку.

– Я хотел спросить, далеко до аэропорта? – спросил он.

Прежде чем человек смог бы ответить, они достигли первого этажа. Сойдя с эскалатора, он быстрыми шагами пошел вперед, нетерпеливо кивая головой, словно принуждая Тодда ускорить шаг. Спеша за ним, Тодд столкнулся с женщиной, которая обругала его за неуклюжесть. Извиняясь, он поторопился за своим провожатым и настиг его в тот момент, когда он входил на стоянку. Человек взял его за локоть и провел через две вращающиеся двери. Напротив дверей стоял еще один человек, прислонившись к стене. На мгновение Тодд почувствовал инстинктивную тревогу. Большинство других пассажиров шли к лифту на противоположной стороне стоянки. Человек еще сильнее сжал его локоть. Когда они подошли к стоящему у стены, тот выпрямился и открыл одну из дверей. За ней Тодд увидел спуск из нескольких бетонных ступенек. Пройдя через дверь, они остановились. Бросив чуть заметный взгляд на пустые ступеньки, они повернулись к Тодду.

– Извините, – сказал человек, который встретил его в аэропорту. Второй начал ощупывать одежду Тодда еще тщательней, чем таможенники в аэропорту. Затем человек протянул руку к дипломату Тодда. У Тодда отчаянно забилось сердце и пересохло во рту. В душе зародилась тревога. Встреча с Лапьером в Париже была совсем не такой. Встреча с Лапьером была обычной деловой встречей, но эти люди с мрачными лицами…

– Порядок! – сказал человек, закрыв дипломат и вернув его Тодду.

Они поднялись по лестнице на следующий этаж, где их ждал еще один человек. Он повернулся и провел их через стоянку. Тодд и все остальные последовали за ним мимо длинного ряда автомобилей. В дальнем конце у стены стояли три автомобиля: большой «ситроен», а по бока его «фиат» и «опель». Оперевшись на «ситроен», стоял человек и читал газету. Когда они подошли ближе, он сложил газету и открыл заднюю дверь машины. Вдруг человек, стоявший рядом с Тоддом, ловким движением вытащил сигару у него из пальцев. Тодд было открыл рот и попытался протестовать, но его слегка подтолкнули вперед, и он инстинктивно пригнул голову, чтобы протиснуться в открытую дверь лимузина. В полуосвещенном салоне машины он увидел маленький откидной столик, на котором стояла бутылка красного вина, два бокала и пачка бумаг, которые он оставил у Лапьера в Париже. За столиком в углу заднего сиденья сидел крупный мужчина.

– Мистер Тодд? – Голос его был скрипучим, как будто кто-то тер наждачной бумагой по камню. – Альдо Морони, – он протянул Тодду свою руку.

Первое, что Тодду бросилось в глаза, это широкое лицо и широкие плечи. Могучая фигура Морони была облечена в светло-серый костюм и темно-синюю рубашку с открытым воротником. В рукопожатии Морони чувствовалась сила.

– Садитесь сюда, мистер Тодд. – Морони показал на место рядом с ним. – Здесь удобнее. – Он хрипло откашлялся.