– Вы знаете Джерси? – спросила она его.

Он помотал головой, плененный ее лукавыми глазами.

– Как в аквариуме с золотыми рыбками, – сказал Левит, – все друг друга знают, особенно в финансовой сфере.

– В том-то и дело, – произнесла Шарли, энергично кивая, – нет, островок симпатичный. Летом там полно туристов.

– Вся беда в том, что он слишком маленький, – перебил ее Левит. – После четырех недель работы у Шарли просто начинается боязнь замкнутого пространства.

– Я просто начинаю беситься от скуки! – воскликнула Шарли. – А вы бы не взбесились? – Она прикоснулась к руке Тодда, и он почувствовал, как искра пробежала у него по телу. – Одни и те же лица, одни и те же занудные вечеринки… – Она покачала головой и поморщила носик. – Нет, некоторые из них ничего, но остальные все такие самодовольные… Можно подумать, что их островок – просто рай. – Она рассмеялась. – Время от времени приходится от всего этого отдыхать. Как сегодня. Сегодня я выбралась в Лондон, чтобы отпраздновать. На Джерси просто как следует не расслабишься. Я не могу даже устроить попойку без того, чтобы на следующий день об этом все не узнали!

Когда она смеялась, все смеялись вместе с ней. Было просто невозможно не рассмеяться, настолько ее веселье было заразительным.

– Оставайтесь с нами! – настойчиво упрашивала она Тодда, сопровождая свое приглашение такой улыбкой, от которой у него сердце замирало. – Прошу вас. Сейчас мы выпьем еще по паре рюмочек и пойдем в ночной клуб, который недавно обнаружил Фрэнк. Завтра у меня будет жуткое похмелье, но это завтра, а сегодня… – Ее зеленые глаза были широко распахнуты и сияли от возбуждения. – Сегодня я хочу гонять консервные банки по улицам, сшибать шлемы полицейским с их тупых голов и вообще, гулять так гулять!

– Отлично! – усмехнулся Лео.

– Черт возьми! – воскликнул Левит.

– Лично я – за! – сказал Степлтон.


По дороге домой он молчал. Время от времени уличные фонари бросали лучи внутрь машины, и Герберт мог видеть лицо Тодда в зеркале. Одного его мрачного вида было достаточно, чтобы Герберт сохранял молчание.

«Черт возьми, – подумал он, – ничто его не может развеселить. Даже встреча со стариной Лео. Это совсем не похоже на босса. Что-то с ним не то…»

Тодд был зол оттого, что ему не удалось присоединиться к компании. Уже по пути к гостинице он был в подавленном настроении. Он приписывал это плохому состоянию дел, но суть была не только в этом. Дела шли плохо, но к неудачам ему было не привыкать. Он всегда умел выходить победителем из всех перипетий. Он был прирожденным победителем. Катрина говорила: «Тодди ничем не возьмешь, он пережил бы конец света». Но что толку было из всего этого? Какая польза из того, что он, наконец, стал солидным человеком, если у него не было никакой личной жизни, кроме того, что он каждый вечер приходил домой?

Нет, иногда он развлекается, когда видится с Лео. А Шарли – это другое дело: веселая, симпатичная, сексуальная. Можно представить, что она вытворяет в постели! К тому же умненькая и остроумненькая. Как она организовала этот вечер! И он еще посмел уйти! Он мог бы попросить Герберта, чтобы от заехал к нему домой за Катриной. Они провели бы этот вечер все вместе. Правда, Катрина не захотела бы даже разговаривать с отцом и не дала бы ему шанса самому поговорить с ней. Если бы не это…

Он еще сильнее расстроился, когда вспомнил, почему он должен был вернуться домой пораньше: ужин с Миддлтонами! Весь день он пытался об этом не думать.

– Не задерживайся, дорогой, – сказала Катрина, когда он уходил на работу. – Джулия хотела бы, чтобы мы пришли пораньше.

Чертовы Миддлтоны! Самая занудная чета в мире. Вечно окружают себя какими-то чопорными, высокомерными идиотами, каких он и в жизни не встречал! Что за жертва! И для чего? А все из-за ненависти Катрины к отцу! Из-за ее нелепого предубеждения.

Он нервно барабанил пальцами по подлокотнику. Так сколько это может продолжаться?! Отец ли Лео Катрине или не отец, все равно он вполне может быть хорошим другом. «В конце концов, Лео мне нужен! Мне нужна его помощь, его советы. Сегодня, например, он даже помог мне продать машину».

– Чертовы Миддлтоны! – процедил он сквозь зубы.

Машина продолжала свой путь, через Кэмден Таун, по Хэмпстедскому шоссе, свернув на шоссе, ведущее в район частных особняков, где стоял дом Тодда. Эта дорога, по обеим сторонам которой тянулся лес, обычно поднимала настроение Тодда и почему-то приятно щекотала его самолюбие. Иногда он наслаждался собственным успехом, вспоминая, с чего он начинал. Как далеко с тех пор он продвинулся! Подумать только, сейчас он живет в таком доме! Он вспомнил, что писал ему тогда агент по продаже недвижимости: «Всего в трех милях от лондонского Вест-Энда… уединенное, но не изолированное… редкий случай приобрести дом в одном из самых престижных районов Лондона».

О Миддлтонах ни слова. О них агент хранил гробовое молчание.

Его дом был последним в ряду двенадцати домов. Уединенный, стоявший посреди лесистого участка в пол-акра, он был огорожен высокой кирпичной стеной, которая преграждала путь в тупик. Миддлтонам принадлежал соседний дом – такого же размера и с такой же гравиевой дорожкой, ведущей к главному входу. Тодд бросил недовольный взгляд на него, в то время как они въезжали во двор через решетчатые железные ворота. Припарковав машину на площадке перед домом, у самого подъезда, Герберт вышел из нее и открыл заднюю дверь.

– Завтра утром в то же время, как обычно?

– Да, разумеется, – произнес Тодд, вылезая из машины. Он понимал, что не следовало бы срывать свое раздражение на Герберте, но уж как-то слишком несправедливо все складывалось. Ужин с Миддлтонами был совершенно ни к чему. Катрина не хотела примирения с отцом. И еще он сам чувствовал себя виноватым по отношению к Лео. Помощь друг другу должна была быть взаимной. После всего того, что Лео для него сделал, он заслуживал большего.

Мак выбежал ему навстречу, приветствуя радостным лаем. Обычно в таких случаях Тодд трепал Мака за ушами, положив его большую голову к себе на колени, и такое приветствие продолжалось минут пять. Но в те дни Тодд бывал в лучшем настроении.

– Катрина! – позвал он, бросив взгляд через открытую дверь в свой кабинет. Не найдя ее там, он прошел в гостиную.

Это была прекрасная комната, хорошо спланированная, с большими диванами по бокам настоящего камина. Светло-зеленые стены были увешаны картинами из коллекции Катрины, которые она любовно подбирала все эти годы, – в основном пейзажи. На большом черном блестящем пианино стояло около дюжины фотографий в серебряных рамках. На некоторых из них был запечатлен Тодд за штурвалом «Принцессы морей» на фоне берега Майорки. Светлые индийские ковры создавали атмосферу еще большей роскоши и уюта. За задернутыми шторами скрывались стеклянные двери, ведущие на террасу.

– Катрина! – повторил он, проходя на кухню.

Во всем доме горел свет. В столовой большой канделябр освещал стол из красного дерева, обеденная комната была светлой и гостеприимной. Мак, виляя хвостом, последовал за Тоддом, возвратившимся в гостиную. Часы из золоченой бронзы, вделанные в каминную плиту, показывали десять минут девятого. Катрина, наверное, одевалась наверху, но Тодду совершенно не хотелось, чтобы она его подгоняла. Он выпил большой стакан виски, вдобавок к выпитому в гостинице, и присел, думая о предстоящем вечере.

– Что за скука, – вслух проворчал он. – Как можно так бездарно проводить время!

Он поднялся, взял свой стакан, прошел в зал и стал подниматься по лестнице с видом идущего на эшафот. С каждым шагом его недовольство росло. Как можно так бездарно убивать время! Войдя в спальню, он прошел через нее, не поднимая глаз.

Через открытую дверь он увидел Катрину, сидящую перед зеркалом в гардеробной.

– Дорогой! – Она перестала красить ресницы и взглянула на него. – Слава Богу, наконец-то! Поторапливайся, мы опаздываем.

Катрина произнесла это таким тоном, как будто визит к Миддлтонам был самым главным делом в жизни. И ему почему-то вдруг захотелось нагрубить ей. Он посмотрел на нее как бы со стороны. «Она еще недурна», – думал он. Катрин была в черной комбинации с кружевами на груди. Перед ней на столике стоял полуотпитый стакан джина с тоником. В пепельнице тлела сигарета со следами губной помады. Ее каштановые волосы, подстриженные и уложенные этим вечером, при свете лампы блестели, как полированное красное дерево. Она встряхивала левой рукой, чтобы кораллово-розовый лак быстрее высыхал. Ее изящное черное вечернее платье лежало перед ней на темно-синем шезлонге.

– Ради Бога, Тодди, не стой просто так, – проворчала она, увидев его в зеркале. – Мы и так уже опоздали. Поторапливайся.

Молча он прошел в свою спальню и сел на стул у окна. Занавески были не задернуты, и он стал смотреть в сад. Тодд чувствовал себя отвратительно. Он смотрел перед собой невидящими глазами. В нем кипела злоба. Он хотел выругаться, дать выход своей злобе. Он сам не знал, чего он хотел. Но он мог твердо сказать, чего он не хотел. Не хотел он идти к этим чертовым Миддлтонам!

Катрина закончила красить глаза и припудривала подбородок. Торопливо вскочив, она подбежала к дивану и натянула свое мини-платье, приложив к губам тряпочку, чтобы не запачкать его помадой.

– Я не иду! – прокричал ей Тодд, еще сильнее разозлившись. – Совершенно определенно.

Поправив прическу, Катрина втянула губы, чтобы помада легла ровнее.

– Что ты сказал? – переспросила она. – Извини, я не расслышала.

Он оторвался от окна и посмотрел на нее. С ним как будто что-то произошло – как будто из-за своего нежелания идти к Миддлтонам он стал смотреть на свою жену глазами другого человека. Она стояла перед ним в черном платье, обтягивающем безукоризненную грудь и соблазнительный зад. «Очень сексуально», – подумал он, бессознательно восхищаясь ее пышными формами и янтарными глазами.