— Мамацька! — первой ее увидела именно дочь. Улыбнулась, протянула к отцу руки, требуя срочно транспортировать к Саше. Но он поступил не так — опустил перед ребенком тарелку с кашей, вручил ложку, а потом повернулся к застывшей жене.

— Что? — подошел, поцеловал в щеку. — Умывайся, а потом позавтракаем.

Механически кивнув, Саша развернулась, поплелась в ванную. Умыться она смогла только потому, что эти отточенные с детства движения не требовали от нее никаких умственных действий, мозг в данный момент анализировал другое.

Она вернулась в кухню тогда, когда наевшись, Лиза уже активно размазывала остатки каши по подносу, а Ярослав с совершенно спокойным выражением лица следил за этим безобразием.

— Ты же уехал.

Саша опустилась на ближайший стул, разглядывая мужа совсем уж подозрительно.

— Уехал, а теперь вернулся, — Яр усмехнулся, отвлекся от дочери, подошел к Саше. — Но могу опять уехать, если выгонишь.

— Куда?

— Куда выгонишь? Не знаю, это уже сама решай.

— Зачем? — Саша чувствовала себя как‑то слишком уж глупо, осознавала, что тормозит, но сложить в голове дважды два не могла. — Самарский! — а вот Яр этой растерянностью наслаждался. Улыбнулся, чуть наклонился, касаясь гладковыбритой щекой нежной кожи на шее жены.

— Что, малышка? Ты же сама вчера сказала, что без меня плохо. А я — идиот.

— Я такое сказала? Об идиоте?

— Нет, об идиоте это уже я. И я пообещал, что…

— Что перестанешь быть идиотом?

Самарский задумался, чуть прищурился.

— Ну, в принципе, да.

— А чемодан?

— В прихожей.

— Когда успел?

— Ночью.

Саша кивнула, чувствуя, как внутри все начинает клокотать. Пожалуй, для порядка стоило бы обидеться. Продемонстрировать гордость, сказать, что теперь время нужно уже ей, но какой в этом смысл? Если ей ни черта не нужно. Ей нужно, чтоб вот так было каждое утро. Он, она, Лиза, овсянка. Только без чемодана.

— Пустишь? — единственное, что Самарский пока так и не научился — читать ее мысли, потому ждал реакции, опасаясь. Зря.

Ничего толкового сказать Саша так и не смогла. Просто повисла на шее, зацеловала, еле сдержалась от того, чтобы не запищать, боясь, что может напугать Лизу.

Лиза не испугалась. Просто сначала не поняла, что происходит, а потом… В общем, писк был. Лизин, Сашин, сдержался только Яр. И то — из последних сил, так его девочки умели заразительно радоваться.

С завтраком сложилось только у Лизы. Яр не мог есть, когда Саша смотрела на него так, а сама Саша отказывалась есть напрочь. Сидела, смотрела, улыбалась.

— Я могу из ложечки, как Лизу, — Яр поднес к губам жены наполненную кашей ложку, которую Саша благосклонно приняла.

— Ты точно больше не сбежишь?

— Куда я сбегу, Сашка? Скорей сам запрусь и вас запру.

— Ты можешь.

— Могу, — улыбка Ярослава получилась очень многообещающей. Однозначно может. Еще и удовольствие получит, гад.

— Не нужно запирать, Слав.

— Почему? — губ снова коснулась ложка очередной порцией овсянки, которую Саша послушно съела.

— Мне кажется, я знаю, где может быть Дима. И он для нас не опасен.

Этого Ярослав не ожидал. Он отложил приборы, отставил в сторону тарелку, а потом внимательно посмотрел на Сашу.

— Что значит, я знаю, где Дима?

Видеть Самарского растерянным — участь, которая перепадает не всем. Саша видела его таким всего пару раз, а потому сейчас решила не растягивать удовольствие, рассказала все как есть.

Она ведь получила то, что хотела — спокойствие для себя, когда он рядом, он дома. И он тоже заслужил свое спокойствие — знание, что Дима больше не навредит.

Глава 25

Кате стало лучше еще ночью. Жар спал, живот отпустило, ближе к утру она даже сама попросила попить.

Поспать Марку со Снежаной в ту ночь не удалось. Они бодрились кофе, разговорами, но заснуть Снежана не смогла бы и без всего этого. Впервые она пробовала себя в роли, которую, Марк до последнего думал, она не рискнет примерить. Думал, испугается ответственности, не захочет маяться с его ребенком, тихо сбежит. И даже не обвинил бы ее, поступи она так. Но она не поступила.

— Снежка, поспи, — последнюю попытку отправить ее на покой он сделал уже после рассвета. Попытка провалилась. Снежана только отмахнулась, а потом снова занялась разглядыванием спокойного лица младшей Самойловой.

— Она такая красивая, Марк. Очень красивая, — девушка провела по бледной сейчас щеке, практически фарфоровой, даже венки видны на границе скул и глазниц. — Она похожа на Лену?

Вопрос стал для мужчины неожиданностью. Не из приятных, но увиливать он не решился.

— Похожа… — тоже перевел взгляд на дочь, улыбнулся. — Похожа на ту, какой она была раньше. Только намного наивней, чище, лучше…

— Ты любил ее? — Катя пошевелилась во сне, обняла руками подушку, перевернулась на живот, лишая взрослых возможности разглядывать ее спокойное личико.

— Кого? — мужчина нахмурился на секунду, не совсем понимая суть вопроса, а потом усмехнулся. — Лену? Какая любовь в пьяном угаре? Мне нравилось отрываться с ней. Прикольно было бесить ею же отца. Все. Нет, ну тогда‑то я называл это любовью. Но в сущности — это был просто бред.

— А Котенок?

— А Котенок — жертва того бреда. Лена даже не знает, кто ее отец. Сама признавалась когда‑то, что не сделала аборт только потому, что поздно сообразила. Ну а не бросить ребенка не дала мать. Катя жила до года у бабушки. А потом мы сошлись с Леной. Я решил, что бесить отца не просто женой, а еще и женой с ребенком будет куда веселей, потому Лена забрала дочку у матери, перевезла к нам. Вот так и жили. Прикольно… Пока до меня не дошло, какое я чмо.

— Ей очень повезло, Марк, — Снежана протянула к мужчине руку, провела по щеке. Леонид был прав. Он винит во всем себя. — Повезло, что Лена когда‑то встретила именно тебя.

— Ей повезло, что Лена тра… — договаривать он не стал. Бросил взгляд на дочь, опомнился, отвернулся. — Ей повезло, что она родилась на свет. Потом, повезло, что попала к бабушке, потом, что к нам. Потом, что Лена пытается часто держать слово ради получения все новых средств. Постоянно везет, Снеж. А вдруг когда‑то не повезет?

— Ты же сам сказал, что скоро вы с Сашей все решите.

— А если нет? Знаешь, ей весь совсем скоро четырнадцать. Она сама сможет решать, где жить. Но только я не выдержу еще два года. Я говорил, что Лена сейчас со Жданом?

Снежана неопределенно кивнула.

— Значит, говорю. Ему доставляет удовольствие все, что он делает в пику мне. Уж не знаю, почему именно я стою ему костью в горле. Может, когда‑то слишком унизил. Я тогда особо не разбирал, кого мешаю с грязью, сыпля деньгами направо и налево. Наверное, что‑то сделал такое, что эта гнида запомнила. Запомнила, и начала мстить. По — всякому. Через Лену, то и дело подбрасывая куда нужно подробности моего прошлого, а недавно этот… — еще один взгляд на Катю, и Марк сдерживается от ругательства. — Он понял, что Катя растет. Я не позволю ей находиться рядом с угашенной Леной и ее хахалем еще полтора года. Если не выиграю процесс — просто украду. Мне уже все равно.

— Господи, как же это страшно, — Снежана закрыла лицо руками, пытаясь переварить очередную порцию информации.

— Именно поэтому я и не хочу, чтоб ты чувствовала себя чем‑то нам обязанной.

— Да когда же ты уже поймешь, что я сама могу решать, кому хочу быть обязанной, а кому нет. И при чем тут вообще обязанности? Думаешь, Марина с твоим отцом рассуждают подобными категориями? Или Самарский со своей Сашей? Так почему я должна думать так? Почему должна искать выгоду в отношениях только для себя? Ты ни во что не ставишь себя, а обижаешь при этом меня. Марк, не делай этого. Смирись. Я тут. Была этой ночью, буду еще, если понадобится. Перестань благодарить за то, что привыкаю к твоей дочке. Не смей больше сыпать своими спасибо за то, что является нормой. Нормой человеческой и нормой отношений. Ты сделал для меня куда больше, чем бессонная ночь у кровати больного ребенка. Ты спас меня от одиночества, от отчаянья, от злых людей, в конце концов. Потому смирись.

— Я понял.

— Я рада.

Смотря на то, каким серьезным он сейчас выглядит, Снежана улыбнулась.

— Спас…

— Марк!

Снежа повысила голос, и только потом поняла, что здесь делать этого никак нельзя.

Марк усмехнулся.

— Я постараюсь, Снежка, честно.

— Уж постарайся…

— Но, может, ты все‑таки поспала бы?

— Самойлов, — Снежа закатила глаза. — Тебя легче пристрелить, чем заставить хоть что‑то понять. Пошли пить кофе.

Боясь, что их разговоры все же не лучшее, что способствует восстанавливающему детскому сну, мягко поднявшись с кровати, девушка потянула за собой Марка.

Им предстояла очередная чашка крепкого кофе, продолжение беседы, а может тишина, а потом несколько минут сна уже на диване в гостиной, пока Катя не встала, и не оповестила весь мир, что ей снова хорошо.

Продолжение от 21.06.

* * *

Лену Снежана во второй раз увидела уже во вторник. Марк уговаривал дочь остаться дома, не понимал, зачем рваться в школу так настойчиво, если совсем недавно было плохо, но Катя и слушать его не хотела. Уперлась, что в школу попасть ей просто необходимо. На закономерный вопрос отца: зачем? Отмахивалась, продолжая собирать вещи.

— Мне нужно заехать за тетрадками. Я не брала те, что на вторник.

Марк скрежетал зубами, но почему‑то прямо не приказывал остаться. Почему — Снежана поняла чуть позже, случайно услышав часть их разговора.

— Ты же сам говорил, что я должна быть у мамы со вторника по пятницу. Сам говорил, что так нужно. Ну так почему вдруг сегодня должно быть исключение?