— Я люблю тебя, — прошептал Винсент. Из глаз его катились слезы. Все знали, что она больше никогда не вернется. Хотя об этом не было сказано ни слова. Джерри еще раз поцеловала Винсента на прощание.

— Там есть целый винный погреб, — сказала Лиззи. — Чувствуй себя как дома.

— Спасибо. До свидания. До свидания.

Усевшись в кресло салона первого класса, Джерри поняла, что впервые после всего случившегося наконец-то осталась одна. Она гадала, не случится ли катастрофа во время ее полета. Ее это не беспокоило, только вот остальных пассажиров жаль. Они-то хотят жить дальше. Она пила скотч, шампанское и вино, которое разносили стюардессы, и спала. Проснулась она уже в Калифорнии.

Домик был маленьким и уединенным. Перед ним был небольшой садик. Солнце светило весь день. И имелся участок пляжа. Другие дома стояли далеко. Ей никто не надоедал. Женщине, которая убирала и присматривала за хозяйством, Либра видимо уже позвонил. Она не задавала вопросов, а только спрашивала меню на неделю. Готовила у себя, а прибиралась в доме, когда Джерри спала. Джерри выбрала для себя спальню Либры, так как ее окна выходили на океан. Там стояла королевских размеров кровать с голубыми простынями. Вся комната была отделана в синих и зеленых тонах — под цвет моря. В хрустальной вазе стояли цветы из сада. С утра женщина подавала Джерри поднос с завтраком прямо в постель. А потом Джерри читала газеты, сидя на солнце перед домом, или лежала на пляже с бутылкой вина и сочиняла идиотские стихи. Они источали насилие и ненависть ко всему.

В доме нашлась бумага и пишущая машинка, и Джерри попыталась их печатать. Они были ужасны, но ей становилось легче. Каждый день, полупьяная, она печатала, затем спала и обедала, сидя перед телевизором. Она смотрела все подряд. Женщина научила ее обращаться с проектором, но первое время Джерри отнеслась к этому равнодушно. Потом из любопытства и от скуки она начала смотреть фильмы — все, что она пропустила, когда была в Европе. Она устраивалась с бутылкой скотча и крутила пленку иногда по три-четыре раза, если фильм ей нравился. Ей странно было видеть все это на экране: повторяющиеся сцены, жесты, слова. Как будто люди находились рядом с ней, в доме. Она нашла фильм с Заком Мейнардом. И удивилась, что ее профессиональное любопытство победило. Она просмотрела фильм дважды. Он оказался вовсе не таким уж плохим актером. Интересно, а у Силки тоже получится сыграть ее роль в «Мавис»?

Изредка Силки писала ей, но письма у нее получались сумбурные, дурацкие. Она писала о новостях из Нью-Йорка, но Джерри больше интересовали не новости, а сама Силки. Ее муж, Бобби, делал карьеру на телевидении и довольно успешно. Силки была взволнована.

Почти каждый день приходили письма от Винсента. Это были совсем другие письма, будто они с Силки жили на разных планетах. Новости Нью-Йорка и бизнес его абсолютно не интересовали.

«Марсию пришлось отправить в госпиталь из-за каких-то проблем с силиконовыми грудями, — писал он. — Там с нее содрали парик за сто пятьдесят баксов, и оказалось, что она — лысый мужик. И они не знали, как ее регистрировать: как мужчину или как женщину. Она настаивала на том, что она женщина, и ее поместили в женское отделение. Это его-то, лысого мужика шести футов росту с искусственными грудями. Сплошной бардак!»

Винсент боялся теперь ходить по барам. Он подозревал, что над ним будут смеяться. Все новости из гей-мира он узнавал по телефону. Он прибавил пятнадцать фунтов, подрос еще на дюйм, стал прекрасным пловцом. «И знаешь что? — писал он. — Я встретил в спортзале отличного парня. Он нормальный. Он сказал, что ненавидит трансвестов и женоподобных. И я ему нравлюсь. Я не говорил ему о Бонни Паркер. Он бы просто умер тогда. Мы с ним уже дважды ходили обедать в нормальные рестораны, и над нами никто не смеялся. Волосы у меня отрасли, как у хиппи. А еще появились усы. Смешно, но когда я с ними боролся, они росли слишком быстро, а теперь — медленно. А девчонки со мной стали кокетничать, представляешь! Я несчастный извращенец!»

На него стали заглядываться девушки! Ух ты! Джерри почему-то было это приятно. Может, Винсент действительно сделает себе карьеру кинозвезды, например, в следующем году. Подростки обожают слегка женоподобных актеров, в них нет скрытой угрозы.

Джерри взвешивалась на весах, которые стояли у Либры в ванной, и заметила, что из-за постоянного потребления алкоголя прибавила несколько фунтов. Тогда она сократила дозу до нескольких бокалов в день, и попросила женщину не готовить ничего слишком калорийного. Заботиться о себе было приятно. Она писала открытки родителям, рассказывая об отпуске в Малибу. (Они ведь ничего не знали про нее и Дедди. Джерри не хотела сообщать новости до окончания его развода.) Она писала коротенькие письма Силки, Винсенту, Либре и Лиззи. Теперь в ее стихах стало меньше злости и больше печали, хотя они оставались такими же ужасными. Джерри хранила листки с текстами. Растущая кипа бумаги говорила ей, что она, несмотря на подобный образ жизни, еще сохраняет в себе что-то человеческое.

Она начала читать журналы, а потом книги Либры. Больше всего ей нравились книги по истории, они ничем не напоминали ей о сегодняшней жизни. В них был совсем другой мир. Либра организовал повтор всех программ Дедди по утрам, и Джерри перестала смотреть телевизор. Она принимала снотворное и спала. И старалась ни о чем не думать. Однажды ночью ей приснился Дедди. С Джерри началась истерика. Она взяла бутылку виски, стакан и пошла на пляж. Она шла по песку и вдруг увидела, что в одном из домов — вечеринка. Какие-то люди бегали по пляжу. К ней подошел какой-то мужчина.

— Привет, — сказал он. — Присоединяйся к нам.

— А почему бы и нет? — ответила Джерри.

Выглядела она ужасно: без косметики, в ночной рубашке с покрасневшими от слез глазами и заплаканным лицом. Все вокруг были молодыми, загорелыми и красивыми. На ее ночную рубашку, казалось, никто не обращал внимания. Наверное, они решили, что она — хиппи. Джерри нашла лед для виски (она так и держала бутылку в руке), и еще сигареты, и устроилась на диване. Кто-то заговаривал с ней, а она улыбалась, чтобы не казаться слишком пьяной. Музыка была включена на полную громкость, люди танцевали. Кто-то пригласил ее, но она отказалась, испугавшись, что ей станет плохо. Она встала, чтобы поискать еще льда, и вдруг наткнулась на Дика Девере, загорелого и счастливого.

— Джерри! — он радостно улыбался. — Я не знал, что ты в Калифорнии. И давно ты здесь?

— Уже больше месяца, полагаю.

Он обнял ее. Неужели это Дик, которого она так любила? Не может быть. — Как ты? — Он не дождался ее ответа. — А я так счастлив. Все идет отлично. Фильм будет чудесным. Денег будет уйма! Это будет здорово.

Джерри высвободилась из его объятий. Он ничего не знал, а если и знал, то это его не касалось. Дика волновало только его благополучие.

— Я куплю себе дом в Беверли-Хиллс и заведу себе японского мальчика-слугу, — продолжал он. — Я так счастлив. Это мой год!

— Отлично, — сказала Джерри с отсутствующим видом. Но он уже куда-то направился, забыв о ней.

— Это ночная рубашка, да? — спросил ее кто-то. Она обернулась и увидела мальчика, просто мальчика. Наверное, он играет у Дика в фильме. Джерри кивнула. — А почему вы ее не снимите?

Она отшатнулась и отправилась в другую комнату, которая оказалась спальней. На ковре лежала парочка, еще пятеро резвились в кровати. Потом их оказалось шестеро. Обнаженные, они походили на рыбок в аквариуме. Вокруг звучала музыка, прислуга в униформе разносила еду и напитки, протискиваясь между телами, будто происходящее здесь — обычное дело. Из свалки тел на кровати высунулась рука и схватила стакан с подноса.

Она убежала, чтобы найти необитаемый остров, и нашла его, здесь, просто никто из всех этих людей об этом не подозревал. А сейчас она смотрела на все происходящее в спальне отчужденно: это ее не касалось. А всего лишь год назад она была в шоке, увидев Лиззи Либру и Зака Мейнарда, удалявшихся в спальню на вечеринке… Правда, Лиззи и Зака она знала. Парень, окликнувший ее в гостиной, проследовал за ней в спальню и поцеловал в ухо. Она отпрянула, но он уже обнимал ее. Он целовал ее губы, а Джерри пыталась понять нравится ли ей это… Так давно она не ощущала прикосновения мужчины, и она была так одинока… К горлу подступила тошнота, и Джерри оттолкнула парня от себя. У него были маленькие хитрые глазки. Для нее он был никто, всего лишь тело; тело, которое могло умереть в любую минуту. Комната дышала смертью, в ней было больше мертвечины, чем в кошмарах, которые мучили Джерри по ночам, но ведь эти люди делали вид, что живы!

— Эй! — сказал парень. Он был то ли пьян, то ли — в наркотическом бреду и продолжал держать ее за край сорочки. Она услышала треск рвущейся ткани и попыталась вырваться и убежать в светлую гостиную. Рубашка еще кое-как держалась на ней. Парень бросился за Джерри.

— Эй! — опять крикнул он.

— Ты разорвал мне платье, — сказала Джерри.

— Ночную рубашку…

— Это платье. Пошел вон!

К ней направился еще кто-то. Джерри бросилась в ванную. Там стояли трое мужчин, как ни странно, одетые. Они были настолько поглощены своим занятием, что даже не заметили ее. Они измеряли свои члены с помощью косметического карандаша. Один из них оказался коротышкой, и даже поднялся на цыпочки, чтобы представить свое оснащение во всей красе. Во втором Джерри инстинктивно угадала одного из тех, кто собирается стать восходящей звездой кино. Третьим был Дик.

— Я выиграл, — сказал Дик. — У меня больше почти на дюйм, а он еще не полностью встал. — Он начал мастурбировать.

— Давай я сделаю это, — заявил восходящая звезда и, встав на колени перед Диком, взял его член в рот. Дик с восторгом смотрел вниз, сложив руки на груди и широко расставив ноги.

Джерри не верила своим глазам. Картинка напоминала непристойные фрески в Помпее — это не мог быть мужчина, которого она любила, романтический герой, разбивший столько женских сердец. Но она чувствовала только легкую тошноту и печаль. Ей стало жалко Дика Девере. Теперь уже не важно сколько девичьих сердец он разбил. Всю оставшуюся жизнь он будет страдать гораздо больше. Она пришла в себя.