Ну и ладно. Ничего страшного. В конце концов…

Когда это началось? Месяц назад?

О, боже… Завтра ведь у нее премьера! Как она туда пойдет? На костылях?!

Однажды они лежали с Максимом в кровати — после секса, нежные, ласковые, как щенята, волосы у Насти сбились в жуткий ком — она вернулась со съемок и не успела помыть голову, и Максим увиливал от ее жестких колючих волос, но она не давала ему уйти — прижималась к нему и целовала в шею.

— Настя, а ты бы могла мне изменить? — спросил он.

— В смысле с другим мужчиной? — уточнила она.

Он кивнул.

— Не подумай, что я увиливаю, но почему ты спрашиваешь? — она оторвалась от его шеи и подперла голову рукой.

— Ну… — он пожал плечами. — Мы с тобой сколько вместе?

— В общем и целом?

Он снова кивнул.

— Почти полтора года. И что?

— Ну, я подумал, а вдруг тебе встретится мужчина… Ты же девушка темпераментная. И эти съемки, партнеры…

— Ма-акс… — она прижалась к нему. — Я тебя умоляю! Это же работа. Ра-бо-та. Да и я давно не девушка. Я хочу только тебя.

— Это честно?

— Честно!

Настя умела любить, пока человек находился в пределах видимости. К тому же она к нему привыкла. В самом лучшем, замечательном, возвышенном смысле слова. Даже далеко от него Настя помнила его запах. Знала каждый миллиметр его кожи. Могла узнать каждую родинку.

Но, главное, секс — уже почти семейный, рутинный секс становился все лучше и лучше. Если у нее возникало желание, она представляла только Максима. Ну, позже в фантазии мог внедриться Роберт Карлайл или Билли Айдл — но вначале только он, Максим Гранкин, известный писатель.

Максим стал звездой. Новую книгу выпустили стартовым тиражом сто тысяч экземпляров. Допечатывали. У него был фан-клуб. Его снимали для «GQ», «Плейбоя», «Максима», он даже попал на обложку «Эсквайра» — а уж что может быть круче?

Максим рекламировал японский внедорожник и швейцарские часы.

Он уже не стеснялся фотографироваться для светской хроники — они с Настей были на равных.

И, надо признать, они замечательно смотрелись.

А когда поговаривали, что это она его «раскрутила», Настя морщила нос, но про себя признавала: «Да, это так!» Конечно, Макс — талантище, но где бы он был без нее? На одной пятой пути к славе.

А он ведь даже и не понимал толком, как много она для него сделала. И для себя, конечно, — фильм-то ей продавать, но все же… Может, это у нее нереализованный материнский инстинкт?

Если они расстанутся, сможет она изъять все то, что вложила, или же не скорбеть о том, что все это уйдет вместе с ним? Или превратится в фурию, орущую дурным голосом: «Я столько для тебя сделала!»?

— А что ты будешь делать, если я тебе изменю? — настаивал Макс.

— Черт, ну что ты привязался? — раскипятилась она. — Не знаю! Ничего! Я сторонница свободной любви!

В конце концов, у нее же был Паша. И еще один… эпизод.

Фу-у… Стыдно признаться. С дитем одного миллиардера. Макс был в деловой поездке. А Настя напилась на дне рождения этого самого миллиардера… И главное, погода шептала о любви: потрясающая яхта, бархатное небо, слишком много устриц и коктейлей — ну, разве можно удержаться от секса? Они взяли катер и отплыли подальше от берега — искупаться голышом, а потом все как-то само собой случилось, так естественно… Он был младше ее лет на пять — смуглый, мускулистый, настойчивый. Так, случайность.

Разве можно было не использовать эту летнюю ночь для секса с красивым страстным любовником?

Главное, что никто не узнал. То есть Макс. Раз не знает — значит, ничего не было.

Может, он ей тоже изменяет. У каждого человека должно быть личное пространство, в которое не следует совать нос даже самым близким людям. И что ты там, в этом своем пространстве делаешь, касается только тебя.

— Макс тебе изменяет, — взорвалась трубка голосом Гали.

— С тобой, что ли? — усмехнулась Настя, которая, на самом-то деле, едва не свалилась со стула, но взяла себя в руки.

— Нет! Угадай, с кем?

— До свидания.

— С Машей! — выпалила Галя.

— Что?! — расхохоталась Настя. — А я-то думала с нашей домработницей, Ольгой Ивановной!

— Я не шучу!

— Галя, я тронута до глубины души заботой о моей личной жизни, но…

— Как хочешь, — буркнула Галя и отсоединилась.

Щеки пылали. Спокойствие! Настя одним махом выпила бутылку холодной минералки и приложила ее к лицу. Галя врет. Она ревнует. В любом случае она, Настя, не будет поднимать кипеж. Она сначала все выяснит.

— Ты что, трахаешь Машу?! — через десять минут ворвавшись к нему в квартиру, заорала она.

По дороге Настя нарушила сто или триста правил дорожного движения, чуть не сбила пешехода — и это было ужасно, но все-таки каким-то образом живая и невредимая добралась до его квартиры.

Максим побледнел.

Все.

Можно больше ни о чем не спрашивать.

— Настя! — он бросился к ней. — Присядь!

— Не надо только меня хватать, мне больно! — сопротивлялась она.

Максим, действительно, крепко в нее вцепился — пальцы, казалось, застряли в ее коже.

— Прошу тебя… Хочешь выпить? Воды? Виски?

— Воды, виски… Тащи все! — Настя, как болванчик, качала головой. — Так это правда, — она поставила диагноз, едва он вернулся из кухни.

Максим опустил голову.

— Я хотел тебе сказать, — признался он.

— Давно… это у вас? — Настя залпом выпила виски, ощутила, как взрывается горючее в пустом желудке, и в секунду захмелела.

— Ну… — Максим повертел пальцами. — Несколько месяцев.

Настя ахнула.

— То есть ты уже несколько месяцев… Охренеть!

— Помнишь, мы говорили об этом, и ты сказала, что не против свободных отношений…

— Слушай! — прикрикнула она. — Одно дело разговор, и другое дело… встречаться с кем-то несколько месяцев!

— Это просто секс, — оправдывался он.

— Но почему этот «просто секс» длится столько времени?! У нас ведь тоже… просто секс! А? Или тебе чего-то не хватает?

Макс вдруг расслабился. Он пожал плечами.

— Не знаю. Ты занята.

Ладно, изображать из себя поруганную невинность смысла не имеет — это будет отпетое лицемерие. Но несколько месяцев!..

— Это что-то значит для тебя? — полюбопытствовала Настя.

— Нет, — Максим развел руками.

— Что будем делать?

Он метнул в нее испуганный взгляд.

— А ты что… предлагаешь?

На Настю вдруг навалилось тяжелое, сонное опьянение.

— Я домой хочу, — сказала она и выкарабкалась из кресла. — Макс, потом подумаем, ладно?

— Я тебя довезу, — всполошился он.

У своего подъезда она чмокнула его в щеку. «Если у вас все хорошо, значит, вы мертвы», — подумала Настя, привалившись к стенке в лифте.

А правда, что ей теперь делать? Открыть коммуну хиппи, выращивать марихуану и принимать участие в групповухах?

Скоро все будут знать, что Насте изменяет ее мужчина. Галя наверняка растрезвонит, узнает Маша — и, получится, будет пользоваться Максом почти на законных основаниях.

Ладно, главное тут не гордость. Но это и не последнее. Хочет ли она оставаться с ним? Че-еерт… Спать с ее сотрудницей — хоть и бывшей… Сюжет — мечта Вуди Аллена.

Почему она? Что такого в этой Маше-замараше? Видимо, Макс разглядел ее скрытые достоинства. Интересно, Галя чувствовала то же, что и она, Настя?

Кстати, что она, Настя, ощущает, кроме того, что перебрала с виски?

Голод! Надо срочно что-то съесть!

И она устроила пир. Она никогда ни в чем себе не отказывала — никаких диет, разве что чуть меньше сладкого — строго по расписанию, два-три раза в неделю, и поменьше жареного — для цвета лица.

Просто она всегда останавливалась раньше, чем испытывала насыщение, — вот и вся хитрость.

Но сегодня, сейчас она наестся до отвала. Что там есть? О-о! Щавелевый суп с яйцом, свежий хлеб из частной пекарни, рыба в кляре, креветки в кляре, рис с овощами и пророщенным зерном — надо в него майонеза добавить, печенье из «Волконского», оладьи с завтрака… Ура!

Поставив дивный фильм «Предместье» с Томом Хэнксом, Настя развалилась на диване перед телевизором и начала есть. Через час, макая оладушку в земляничное варенье, она ощутила такой восторг, такую легкость — душевную, несмотря на тяжесть в животе, что все эти смешные беды, дурацкие измены и прочая, и прочая показались ей фантомами, чудищами из снов. Обжорство — лучший наркотик на земле!

У нее впереди ужин и премьера. Жизнь удалась. А о Максиме и его любовнице лучше сейчас не думать. Лучше подумать о том, не заказать ли суши на ужин.

Следующим вечером Настя расплатилась с визажисткой и залюбовалась на себя в зеркало. Какой правильный оттенок они нашли! Волосы стали темные-темные, на грани с черными. Очень ей идет — лицо выступает, как из роскошной рамы. И макияж правильный — черные тени с серебристым блеском, словно немного потекшие, накладные ресницы и вишневые губы.

А уж платье! Хорошо все-таки быть звездой — только для тебя делают уникальное платье, одно-единственное, и еще и рады, что ты обратилась именно к ним. Правда, Лариса, дизайнер марки «Персонаж», особенно не распиналась — они же были подруги, да и платье она делала с удовольствием — это же был настоящий «от кутюр», а не массовое производство, которым занималась марка.

Художник ведь всегда мечтает о единичных творениях — а уж в том, что Калистратова настоящая художница, сомневаться не приходилось. Платье было ее Джокондой. Черное. Вихры шифона и атласа. Ручная вышивка черными матовыми блестками. Черный цвет, казалось, преломлялся и переливался, как бриллиант, расходясь тысячей оттенков. Оскар де Ля Рента закрывает модный дом. Вера Ванг красится в блондинку. Валентино выбирает между веревкой и бритвой.