— Настюша! — обрадовалась та.

— Поздравляю, дорогая! — Настя вручила ей подарок, сумку от «Ральф Лорен», а Максим передал букет бледно-розовых роз.

— Аня, познакомься, это Максим Гранкин, знаменитый писатель, — представила его Настя.

— Очень рада, — немного растерялась Аня.

От Максима Насте передалось неприятное волнение. Ой! Может, плохо, что она не сказала «Это Анна Баскакова, тыры-пыры…»? Но ведь и так ясно, что это — Баскакова, ее же все знают, она суперстар. И пишет она уже лет пятнадцать, извините. Ладно, это мелочи. Но как выяснилось — не мелочи.

— Не надо говорить, что я — знаменитый писатель, — чуть позже прошипел ей на ухо Максим. — Она ведь понятия не имеет, кто я такой.

— Что? — растерялась Настя.

Вот ведь в чем дело!

Поэтому он не хотел фотографироваться вместе с ней — его унижало, что Насте приходится сообщать фотографам реноме спутника.

— Макс, послушай, ты — молодой писатель…

— Не такой уж и молодой, — усмехнулся он.

— Как писатель — молодой! — отрезала Настя. — А писателей по телевизору каждый день не показывают, так что все это происходит именно так — тебя фотографируют, публикуют снимки в журналах тиражом триста тысяч экземпляров в месяц, и тебя узнают в лицо, а потом приглашают сняться в рекламе «Тиссо».

— Получается, ты — мой пресс-агент, — вяло улыбался он.

— Получается! — Настя всплеснула руками.

— Мне не очень нравится выставляться за счет твоей славы, — сомневался он.

— Терпи, — заигрывала она. — Хочешь быть знаменитым?

— Не уверен, — буркнул он и ушел в другую комнату.

Настя, разумеется, обиделась, похватала вещи и уехала к себе. Что за финты ушами?!

Мало того, что у него просто комплексы, так эти «простокомплексы» усиливает чувство неловкости, возникшее на том основании, что настоящие крутые парни не раскручиваются за счет женщин — своих женщин.

Надо его перепрограммировать.

Конечно, легко ощущать собственную значимость рядом с Галей, а вот поди-ка докажи, кто ты есть, если твоя женщина — Анастасия Устинова.

Настя знала, чем это заканчивается.

Ее подруга, режиссер, подобрала где-то растрепанного журналиста — он притащился вроде интервью у нее брать. Помыла, отстирала, накормила — напоила, два года лечила от запоев, с руками вырывала сигареты с травой, сводила с нужными людьми, которых достать простому человеку и даже непростому журналисту не было никакой возможности — если только ты не Познер, снимала его с каких-то вшивых девок, отбивалась от него, пьяного и злого, вафельницей, приодела, расчесала, а когда этот засранец стал редактором глянцевого мужского журнала, в знак благодарности она получила: «У меня на тебя не стоит — потому что я тебя боюсь. Ты не женщина — ты мужик!»

И даже обижаться на него не имело никакого смысла — заранее ясно было, что все закончится именно так.

Но, с другой стороны, реклама Максима — часть съемочного процесса. Молодой, красивый, талантливый — отличный информационный повод, а ко всему прочему — ее любовник. Да они за год на ровном месте такой пиар построят, что люди, как зомби, толпами пойдут в кино!

Вечером, по телефону, Настя все это пыталась ему объяснить, но Максим лишь повторял каждые тридцать секунд: «Не знаю. Я этого не понимаю. Я так не могу» — в итоге она на него накричала, сказала, что он ничего не хочет для нее сделать, ему наплевать — пусть она, Настенька, хоть треснет от натуги, а если его не волнует, что она из-за него рискует большими деньгами, то и до свидания, скатертью дорога, мир его праху!

Спустя пару суток — умеет, скотина, держать паузу, Максим притащился с цветами, дорогим кольцом от «Булгари» и мольбой о прощении.

— Ты хотя бы понимаешь, как мне тяжело? — отвернувшись, прикрыв глаза рукой, спросила она.

В ответ он выдал какой-то невнятный «хабр-хабр».

— Максим, пойми, вся моя жизнь — это работа. И не та работа, которую ты ненавидишь — я знаю, ненавидишь! — не продюсирование, не бизнес, а роли! Я — актриса, и я хочу играть, и я слишком много сделала для того, чтобы ни от кого не зависеть, чтобы иметь возможность выбора! Ты даже не представляешь, как мне трудно, чем мне приходится жертвовать, и неужели я не имею права просить своего любимого о помощи?! — Настя умела жалеть себя, а потому горячие слезы заструились из глаз. — Я не ломовая лошадь, я — женщина, а если ты считаешь, что у меня нервы из железа, просто наберись мужества сказать об этом прямо сейчас!

Монолог имел успех. Опытная Настя знала, что единственное, чем можно пронять обычного мужчину, — это жалость. На них действуют слезы, мольбы и причитания — да ради бога, получите двойную порцию!

Если доводы рассудка не работают — дамы и господа, к вашим услугам отличная, профессиональная, по нотам разыгранная истерика с легкой импровизацией!

Максим раскис, смилостивился и пообещал фотографироваться хоть в обнаженном виде для гей-журналов, лишь бы Настя была счастлива.

На следующий раз разругались из-за сценария.

Писал Максим мастерски. Но в его книге больше было психологии, размышлений, переживаний, а вот с действием обнаружился некоторый напряг.

Они с Машей и Гришей не спали несколько ночей, сочиняя интригу, заплатили пребольшие деньги Виктории Токаревой за доработку идеи, а когда счастливая Настя, раздувшись от гордости за результат, отдала сценарий Максу, тот ей перезвонил в час ночи и сказал, что им срочно надо увидеться.

Настя спешно вскрыла бутылочку вина, припудрилась, подкрасилась, влезла в короткое шелковое кимоно — предназначенное для таких вот ночных визитов, но в постель Максима затащить не удалось.

Он приехал усталый и мрачный, достал из сумки распечатанный сценарий.

— Насть, это не моя книга, — заявил он.

— Ну… — растерялась Настя. — Точно. Это сценарий. Тебе не нравится?

— Дело даже не в этом… — он передернул плечами. — Просто там все по-другому.

— Ну, не все! — оживилась Настя, которой померещилось, что гроза прошла стороной. — Ты же понимаешь, сценарий — это коллективный труд…

— Не понимаю! — он всплеснул руками.

— Макс, в чем дело?! — завелась Настя. — В любом случае кино снимаем по твоей книге, в сухом остатке ты получишь неплохую прибавку к зарплате и рост продаж…

— Настя, послушай, если люди посмотрят этот фильм, а потом купят книгу, они получат совсем не то, чего ждали!

— Да не наср… ли тебе на это, Максим, раз книга у тебя отличная, и фильм будет хорошим, а если мы еще и пару призов за него возьмем, ты в ближайшие лет десять сможешь не волноваться, на какие шиши запивать шампанским черную икру! Ты будешь брендом!..

— А я не хочу быть брендом! — разорался Максим. — Я хочу быть писателем, любви которого добиваются, а не покупают на базаре!

— Что?!

— То!

— Отлично! — Настя развела руками. — Замечательно поговорили! Макс, ты с ума сошел?

— Нет, Настя, это ты сошла с ума, — он покачал головой. — Ты хочешь продукт, на котором можно заработать, а я хочу, чтобы меня любили таким, какой я есть, и чтобы книги мои любили такими, какие они есть, — без участия Маши, Гриши, Виктории Токаревой, которую я, конечно, уважаю, но вот тут… — он схватил сценарий и потряс им. — Чисто женская логика, а книга у меня написана от лица мужчины, герой — мужик…

Настя смотрела на него и не верила глазам своим.

Конечно, она может просто выставить его, показав контракт, в соответствии с которым все права переданы, условия обговорены — и права у Максима разбухать нет ни малейшего. Но он ведь еще и ее любовник! Не поставит она на место сценариста — потеряет любовника. Замкнутый круг.

— Макс, ладно… — Настя отмахнулась и приняла самый изможденный вид на свете. — Я все поняла.

Она налила себе вина, ушла на кухню за льдом и вернулась с опрокинутым лицом.

— Максим, извини, давай завтра продолжим, у меня голова болит.

Он посмотрел на нее так, словно хотел что-то добавить, но передумал и просто уехал.

А Настя бросилась в гардеробную и измолотила боксерскую грушу в виде мужского торса, на котором в мирное время висели шарфики и шляпки. Настя даже наподдала Арнольду (так звали торс) ногой, но не рассчитала и потянула сухожилие.

— Сука! — обозвала она Максима и поковыляла на кухню за кремом от растяжений.

На следующий день Настя отправила Максима к Маше. Точнее, велела Маше с ним пообщаться. Встреча не имела положительных последствий.

Наоборот, Маша скисла и даже как-то оправдывала Максима — мол, а вдруг он прав, и не стоит вот так вот…

— Маш, запомни, автор всегда не прав, — оскалилась Настя. — Но если ты думаешь, что Гранкин лучше меня разбирается в кино, может, вы с ним организуете собственную маленькую ловушку для денег — только не думай, что я приду на ваши похороны!

Вот так значит! Заговор!

О’кей, она готова поддаться на уговоры и снять картину, которой восхитятся критик Кособокова из города Припять, взросшая на прелестнейшей панораме ядерного реактора, и искусствовед Криворукова из Анапы, которая по совместительству разводит петрушку и сдает комнаты с удобствами на улице. На «Кинотавре» все напьются и поставят высший балл ее, Насти, платью. Отличная перспектива.

И Настя натравила на Максима журналистов.

Была у нее девушка Инна, менеджер по связям с общественностью, у которой имелись свои люди во всех журналах и газетах. По непонятной причине Инна умела так говорить с журналистами, что те просто не в состоянии были ей отказать. Она не давала взяток. Ничего им не сулила. Просто они делали то, что ей было нужно.

Настя наняла ее на месяц с просьбой разместить о Гранкине столько статей, сколько будет возможно.

Инна сказала журналистам «Ату!», и те набросились на жертву.