– Лупоглазка! Давай слезай! – заорала Тэнди, потому что на коз только и можно кричать.

Коза, которую и на самом деле звали Лупоглазка, подняла хвост. Дождем полились катышки. Тэнди отпрыгнула назад.

– По-моему, она застряла, – сказал Хан.

Мы остановились и вытянули шею. Верхушку древнего дерева все время подрезали, и шишковатые ветки опускались к земле. В раскрытой кроне и устроилась Лупоглазка, как будто она белка, а не коза.

– Они редко застревают настолько безнадежно, как кажется, – заметила я.

– Я говорю не о том, застряла она или нет, – возразила Зи. – Я говорю о том, стал бы мир лучше, если бы им управляли козы? У них есть определенная сноровка.

– Козы – это проклятие, – заявила Тэнди.

Сидней бы тут вступил. Поддразнил бы Тэнди за любовь бросаться обвинениями. А потом бы, наверное, вскочил на дерево и спихнул козу, как мешок с грязным бельем.

Вот только Сиднея нет. Уже пять недель прошло с тех пор, как Лебединая Всадница забрала его в серую комнату. Где-то там, далеко, на губернаторском корабле, стоящем близ Батон-Ружа, приспустили флаги. Произносили речи о жертвенности. А здесь, в Четвертой обители, среди людей, которые знали Сиднея и по-своему любили его, – нам здесь было тяжело даже произносить его имя.

– Проклятие – это, пожалуй, слишком, – скептически отозвалась я за навсегда ушедшего.

– Они – экологическая угроза. Ты представляешь хотя бы приблизительно, сколько миллионов акров земли козы превратили в пустыню?

– А я сыр люблю, – сказал Хан.

– Вдруг она и впрямь застряла? – спросила я. – Смотрите – копыто! У нее правое заднее копыто попало в промежность между вон теми ветками. Если она застряла, нам нужна садовая пила.

– И лестница, – ухмыльнулся Грего – может быть, оттого, что я сказала «промежность».

Но к счастью, на этот счет он промолчал, и они с Аттой пошли за инструментами.

Близился полдень – жаркий, сухой и ветреный. Яблоневые листья выглядели золотыми от пыли сверху и серебряными снизу. Солнечные блики падали сквозь них кружащимися монетками, а за садом расстилалась прерия, полная стрекота кузнечиков.

Коза сопровождала все наши действия комментариями. Ходили слухи, что Талис и его люди проводят эксперименты с загрузкой животных – сканируют их мозг и затем копируют данные в машины, чтобы усовершенствовать процесс загрузки людей, которые по-прежнему редко после него выживают. Говорят, такие животные-компьютеры порой разговаривают. В общем, я и так могла бы примерно перевести бесстрастное блеяние Лупоглазки: «Я коза. Я могу дотянуться до яблок. Я коза. Я на дереве».

Несмотря на жару и сыплющиеся сверху катышки, это были блаженные мгновения передышки. Яблони заслоняли нас от немеркнущего взгляда Паноптикона. Сквозь листву было видно, как он возвышается над главным зданием, весь хитиновый и блестящий, будто возведенный неким насекомым. В серебристой сфере на верхушке мачты помещался некий компьютерный разум – не человеческого типа, как у нашего аббата, но нечто совершенно машинное, не имеющее личности и никогда не спящее.

«Извиняюсь за постоянный жесткий надзор и все остальное», – говорит Талис.

Мы это знаем из Изречений – книги цитат великого Искусственного интеллекта, собранных в священное писание одной сектой из Северной Азии. Если ты Дитя перемирия, тебе подобает выучить Изречения наизусть. Глава пятая, стих третий: «Извиняюсь за постоянный жесткий надзор и все остальное. Но вам положено учиться управлять миром, а не строить заговоры, чтобы захватить его. Эту работу однозначно сделали без вас».

За четыре века Дети перемирия выучились не строить никаких заговоров. Но при этом мы научились искать потайные места и ценить маленькие радости. Укрытые от Паноптикона яблонями и пользуясь вызволением застрявшей козы как предлогом увильнуть от бесконечной работы в саду обители, мы принялись плохо себя вести, пусть и совсем скромно: сели в тенечке и стали есть яблоки.

– А еще козы дают масло, – сказал Хан. – Масло я тоже люблю.

Тэнди набрала было воздуха, словно собираясь пуститься в изложение следующей главы трактата «Козы: проклятие человечества». Но только вздохнула.

Мы о многом могли бы говорить: о работе в саду, об учебе, о недавно произошедших революциях в той части света, откуда родом был Сидней, – они привели к власти новых вождей и скоро дадут новых заложников. Но мы не стали разговаривать. Так редко бывает возможность помолчать. К тому же что может быть милее летнего яблоневого сада? Ровные ряды серых стволов, кисло-сладкий вкус чуть недозрелых яблок… Мы не стали противиться колдовству, навевающему на нас ощущение покоя и безмятежности.

Эти мгновения длились недолго – иначе и не могло быть. Между рядами яблонь уже шли мальчики, неся стремянку. Зи распрямлялась, вставая с земли, Тэнди потянула Хана, чтобы тот поднимался на ноги, и вдруг…

Акустический удар.

Он обрушился на нас, как мощная оплеуха. Коза на дереве мекнула. Со всех яблонь разом попадали созревшие яблоки. Грего рванулся в сторону края сада, оставив Атту с лестницей одного.

Нам, конечно же, всем захотелось пойти с ним, но…

– Погоди! – крикнула я ему вслед. – А коза?

Мои товарищи остановились и обернулись на меня. Раздражение, огорчение и почтительность, смешанные в разных долях, сменились на лицах согласием и повиновением. Это я и называю «говорить по-королевски». Даже обращаясь к другим особам королевской крови.

– Наша обязанность – разобраться с козой.

Не потому, что мне не хотелось посмотреть, кто к нам приехал, – еще как хотелось! – но долг превыше всего. Атта, с выражением скорее раздраженным, чем послушным, глухо стукнул стремянкой о дерево.

А Лупоглазка, с непередаваемой иронией и безупречным чувством юмора, свойственными всей их козьей породе, именно в этот момент решила продемонстрировать, что ее свободу ничто не ограничивает. Она без труда спрыгнула с дерева, чуть коснувшись лестницы, потом легонько оттолкнулась от моего плеча. Я рухнула на колени, совсем не легонько, и осталась, отдуваясь, стоять на четвереньках. Лупоглазка подняла голову и проблеяла мне в лицо, дохнув свежими яблоками и старой недопереваренной травой. «Коза-а», – сказала она.

Зи помогла мне подняться с земли.

– Наша обязанность – разобраться с козой? – процитировала она, ухватив означенную козу за один рог.

– Ну, была.

Я взялась за второй рог, а свободной рукой оценила размеры болезненного пятна у себя на плече. После Лупоглазки осталось несколько синяков, но кожу она не повредила.

Зи покачала головой:

– Грета, только ты можешь…

– Идите сюда! – послышался голос Грего с края сада. – Это корабль!

Зи посмотрела на меня, а я посмотрела на нее. Мы пошли к Грего, с поспешностью, которую только позволяли приличия, а козу потянули за собой, встав слева и справа. Выйдя из-под деревьев, мы увидели над головой безупречно круглое облачко. В его центре уже можно было разглядеть искорку света.

Корабль.

– Что это? – спросила Да Ся у Грего.

Он любит корабли – на самом деле любит все, где мелькают огоньки.

– Думаю, суборбитальный шаттл, – ответил Грего, глянув через плечо.

Внутри глаз у него блеснули микропроводники и линзы.

Грего требуются киберустройства в глазах – он альбинос, из-за этого природная радужка у него плохо фильтрует свет, и потому при ярком освещении Грего слепнет. Вживленные искусственные диафрагмы призваны это компенсировать, но он с ними повозился и заставил делать еще больше: брать крупный план, приближать удаленные объекты и прочее. Не охватывая, конечно, всего диапазона (как, судя по слухам, работает сетчатка у Лебединых Всадников), но как встроенный бинокль – сойдет.

Мы столпились вокруг него и чуть не хватали за руки. Хан так и буквально хватал. Он вцепился Грего в локоть, как восторженный ребенок.

– Он маленький. – От нарастающего волнения Грего стал говорить с еще большим акцентом: «ма́лэнки». – Человека на два? Четыре максимум.

– Новые заложники? – спросила Зи.

– Новые заложники, – согласилась я. – По меньшей мере один.

Не меньше одного и не больше четырех. Дети лидеров и генералов нового американского государства на границе Панполярной.

– Могли бы отправить их всех в какую-нибудь другую обитель, – сказала Зи. – Не пойму, почему…

Ее речь прервал долгий и низкий удар колокола. Для тройного звонка, который созывал нас внутрь, на обед, было еще чуть рановато, но наши учителя явно хотели заставить нас, для пущего спокойствия, держаться подальше и ясно давали это понять, ударив в колокол. Стало быть, шанса увидеть новых заложников у нас не будет.

– Еще коза осталась, – напомнила Тэнди.

– Вообще-то, я не забыла про козу.

Да и едва ли смогла бы забыть. Я ее сжимала коленями.

– Я просто сказала, – пояснила Тэнди, – что наша обязанность – разобраться с козой.

Она передразнивала меня, но не просто так. Козы находились в ведении старшей когорты нашей общины. Они формировались по возрасту, и старшей были мы. Мы и на самом деле не могли уйти с улицы, пока коза не привязана. По сути дела, Тэнди говорила (соблюдая осторожность, поскольку мы были на виду у Паноптикона, а его мощный интеллект, надо думать, умел читать по губам): может быть, нам все-таки удастся увидеть, как приземляется корабль.

– Всем же не обязательно вести козу, – простодушно сказал Хан.

Тэнди поджала губы, но кивнула. Когда требовалось прикинуть, какие рамки мы можем переступить, а какие нарушения границ приведут к наказанию, с Тэнди не мог сравниться никто. Все остальные справедливо принимали ее суждение как рекомендацию эксперта. Всем оставаться на улице было нельзя. Колокола уже умолкли, и корабль подошел близко. Надо было идти.

– Грета, забери ее ты, – предложила Зи.

Тэнди с чувством прижала руку к груди:

– Ты так близко к сердцу принимаешь нашу обязанность ухаживать за козами!