– А как же лекарства? Мы же их принимаем.

– Есть способы обойти лекарства.

– Но…

– Но нас обнаружили. Естественно. Атта думал, что меня отошлют домой, но… Но они решили по-другому.

– Зи… – прошептала я. Два года назад ей было пятнадцать. Пятнадцать! – Боже мой, Зи…

Той осенью она была молчаливой, тусклой, как луна во время затмения. Я подумала, что Зи заболела или что ее тревожит какое-то домашнее задание или угроза войны, о которой она знает, а я – нет. В поисках этой мнимой войны я прошерстила все новостные распечатки. Помогла Зи написать работу по философии. И сдать греческий. Уметь читать по-гречески и упустить такую вещь! Мне показалось, что я много лет ходила с закрытыми глазами.

– Я не люблю его, – сказала Зи. Ее голос был такой тихий и отстраненный, словно она обращалась к луне. – Наверное, раньше… тогда… еще любила, но сейчас… Сейчас нас объединяет только общее горе.

– Но по крайней мере, общее.

Она снова подняла на меня взгляд.

– По крайней мере, общее.

Я сделала три шага и встала рядом с нею в дверях. Узкое пространство. Край ее туники скользнул по моим босым ногам. Я чувствовала запах грубого мыла у нее на руках и еще чего-то более мягкого, вроде мускуса и клевера. Ощущала дуновение ее дыхания.

– Возьми меня с собой, – попросила я. – Давай выйдем отсюда.


Нельзя управлять человеком, если отобрать у него все. Обязательно надо что-то оставить, чтобы ему было что терять.

Поэтому в обители допускались определенные вольности, в том числе – играть в койотов, то есть убегать ночью на улицу. Все разумно, давно убеждала я себя. Лучше в койотов, чем в вооруженное восстание, лучше секс, чем вилы. Поэтому вполне логично, что выбираться наружу не представляет сложности. Для обители это способ выпустить пар, и предохранительный клапан блокировать лучше не стоит.

И все же легкость, с которой мы покинули здание обители, меня тревожила. Слишком уж просто. Зи провела меня через трапезную, мимо длинных блестящих столов. Мы крадучись миновали причудливые тени на кухне и спустились на один пролет вниз. В погребах царила кромешная тьма и пахло другим временем года: холодной землей, сыростью, картошкой. Я наткнулась на что-то живое и подпрыгнула от неожиданности – но оказалось, это всего лишь Зи обернулась и протянула мне руку.

Потом несколько ступенек вверх. Паутина и пыль. Что-то скрипнуло, и над головой у меня появился темно-синий прямоугольник неба. На его фоне, словно в раме, стояла светящаяся Зи. Она придержала плечом дверь погреба, и мы выбрались в ночь.

Только и всего.

Выйдя на открытый воздух, Зи потянулась.

– Здесь есть тоннели. К сараю, потом к молочне, даже до посадочного индуктора и загона Красавчика Чарли.

– Тоннели, говоришь? – протянул из темноты Элиан Палник. – Хочу карту.

– Кто не хочет! – рассмеялась Да Ся.

– Элиан! – Я, пожалуй, рассердилась. Как мне его спасать, если он так рискует? – Одной ночи в кельях для тебя оказалось слишком много?

– А для тебя слишком много – это пять тысяч? – колко парировал он. Но вздохнул и сменил тон: – Я просто хотел взглянуть на небо.

Где же все-таки он был? До того как ему выделили келью, – где он был, что не видел неба?

– Тоннели – это ерунда, – сказал Атта.

Мы с Элианом разом обернулись. Атта. Молчаливый Атта. Голос у него был густой, как пыль. Или как мед.

– Это иллюзия. Они читают наши мысли. Они повсюду за нами следят.

– Атта, – прошептала Зи и с изумлением дотронулась до него, словно он был из золота.

«Я не люблю его», – несколько минут назад сказала она. Может, и так. Но я ее знала – она бы дала ему все, что в ее силах. Она бы заботилась о нем, если бы могла. Не обязательно из любви.

Поэтому ли она меня поцеловала?

Я смотрела на них, пока Элиан не взял меня за локоть и не увел.

– Пусть они считают, что их никто не видит, и наслаждаются своей иллюзией, ладно? – Уходя, он показал пальцем через плечо. – Значит, вот так?

– Это… – Я смутилась и кивнула. – Да, вот так.

Он тихонько рассмеялся.

– Ты только послушай себя. Ты стала говорить почти как человек!

Мы брели куда глаза глядят, вдоль террас, через сад. Ночью здесь было все по-другому, черное с серебром, как на древних фотографиях.

– Если хошь, поучу тя грить попроще. – Элиан нарочито усилил свой акцент, как у него бывало, когда он нерв ничал. – А потом попробуем и сленг.

– Элиан, как говорю, так говорю.

– Да пожалуйста, – мягко сказал он.

От каждого нашего шага в воздух взмывали кузнечики. Вдалеке было слышно койотов – настоящих, а не детей, которые в них играют. Судя по звуку, полуподросшие щенки, пробующие тявкать, выть и хохотать почти по-человечески, как это умеют койоты. Как ни странно, мне это напомнило звук вечеринки, если слушать из-за угла в тихом коридоре – звук из Галифакса.

Элиан вздохнул и потянулся, внезапно оказавшись очень высоким.

– Как думаешь, нам позволят дойти до реки?

– Сомневаюсь.

Надзирателя, которого «случайно» уничтожила Зи, наверняка заменили или отремонтировали. И он стоит наготове.

Впереди был обрыв, террасы закончились. Внизу петляла река, блестящая, как стекло. Даже не оборачиваясь, мы чувствовали темную массу здания обители и присутствие мачты Паноптикона, темной и причудливой, как экзоскелет сверчка.

«Это иллюзия, – сказал Атта. – Они читают наши мысли». Не читают. Или все же…

Что-то такое мог бы уметь аббат, но что бы ему дало это умение? Я и сама не знаю, что я думаю.

– А мне все равно, притворяются они или нет, – сказал Элиан, словно отвечая на мои мысли, а не на последние слова Атты. – Вот совсем наплевать. Чтобы часок провести без этих пауков – я согласен.

– Они ушли от тебя?

– Просто отпали. Как насосавшиеся клещи. Когда я снял рубашку.

– И поэтому ты сразу пошел пробовать, что тебе еще дозволено?

– А как же! – засмеялся он. – Они на меня давили, чтобы я сломался, вот я и сломался. Мечтаю прогуляться, держась за руки с принцессой Гретой.

– Мы не держимся за руки.

Он взял мою руку.

– По залитому лунным светом саду.

– Луна еще не взошла.

Он остановился и повернулся ко мне:

– А я не мечтаю.

– Элиан, надо быть серьезнее. Камберлендский альянс…

– Я знаю. – Он взял мою вторую руку, погладил большими пальцами костяшки. – Мы будем воевать. А это значит, что нас убьют. Знаю.

– Тогда зачем ты делаешь так, чтобы они тебя…

Его пальцы замерли.

– Я делаю?! – переспросил он. – О господи, Грета.

Он отпустил мои ладони. Несколько секунд мы стояли посреди темного сада и смотрели друг на друга. Потом Элиан отошел от меня на пару шагов и сел на большой валун, поддерживающий террасу.

– Ну а ты? – сказал он, и голос его резко похолодел. – Готова умереть?

– Может быть, до этого и не дойдет. Панполярная конфедерация – сверхдержава.

«А Камберлендский альянс, – не решилась сказать я Элиану, – непонятно чем объединяемые остатки государства, предшественник которого только что проиграл войну, стыдно сказать, с Конфедерацией Миссисипи». Я решила ответить так:

– Если Камберленд бросит нам вызов… для него это будет война с превосходящим по уровню вооружения противником. Может быть, и не нападут.

Аббат в это не верил. Моя мама в это не верила. Я не верила. Но сейчас я старалась крепко держаться этой мысли.

Элиан порушил мои планы.

– Может быть, вы превосходите нас по уровню вооружения, – сказал он, так сильно подчеркнув последние два слова, что сарказм переливался через край. – Но не в смекалке. Возможно, мы не победим, если выстроим войска шеренгами, которые удобно расстреливать, – поэтому так мы делать не будем.

– Нельзя изменить законы войны.

– Ты не знаешь мою бабушку. Она могла бы изменить даже законы физики, если бы сурово на них посмотрела.

– Но Талис…

– Молчи. Мы будем воевать. Я не сомневался в этом, еще когда попал сюда, и теперь не сомневаюсь. Мы с тобой, принцесса, должны будем умереть, – произнес он с каменной уверенностью.

Я тихонько – и изящно, ведь я же принцесса – присела на террасу рядом с ним.

– Значит, ты точно знаешь? Арментерос тебе сказала когда?

Он ответил не сразу.

– Считаешь, она бы мне сказала? Даже не подумала бы. – (Я только что царапнула ему сердце. Как воочию видела эту ранку.) – Нет, мне ничего не говорили. А тебе?

– Думаю, моя мать считает… что милосерднее скрыть от меня, когда именно это произойдет.

– Понятно. Это сострадание.

Можно было подумать, что он сказал «со страданием». Со страданием сострадание. Так ли? Не знаю. Может, и на самом деле со страданием.

– Я читала распечатки.

– Еще бы. Штудировала наверняка, – засмеялся Элиан легким, как звездный свет, смехом. – И какие предположения? Долго еще?

– Вопрос недель. Дипломаты дошли до эндшпиля. Не больше нескольких недель.

– Или дней?

– Возможно, дней.

Он закрыл глаза.

– А я ничего не могу придумать, кроме нескольких способов запустить коз в библиотеку.

Я подавила смешок, и он вышел у меня через нос – в облагороженной королевской манере, разумеется.

– Я люблю тебя, – сказал Элиан.

– Что?

Столько рассуждений о смерти, но все же именно эти слова заставили меня вскрикнуть.

– Я люблю слушать, как ты смеешься. Я просто… – Он потянулся ко мне. Я сжалась. Он замер, и его руки остановились в воздухе на полпути. – Просто… Ты выглядишь совсем другой. Когда у тебя волосы распущены.

Поспешив за Зи, я так и оставила волосы в хвосте. Он свисал ниже пояса.

– Другой?

Я не знала, хуже это или лучше. И как нелепо, на пороге смерти, что мне хотелось это знать.

Но мне хотелось.

– Еще как. – Элиан кивнул. – Можно, я только…

Он завел руки мне за голову, и я почувствовала, как его пальцы шарят у меня на затылке. Ночь была теплой, но я вздрогнула всей кожей. Он был близко, и я чувствовала запах мыла – такого же, как на руках у Зи, – и представляла, каковы будут эти руки на вкус. Наверное, щелочь – как электрический разряд на языке. Элиан сумел развязать узел, поднял волосы у меня со спины и расправил по плечам, как накидку. В волосах нет нервных окончаний, но от прикосновения каждой волосинки к шее я вздрагивала и вспыхивала искрами.