Они поднялись по широкой лестнице на третий этаж, проигнорировав лифт. Маша, если честно, впервые видела лифт в пятиэтажном доме, но здесь он был. А ещё этот подъезд мог похвалиться настоящей парадной, высоченными потолками и отполированными дубовыми перилами на лестнице. На стенах причудливые бра, на лестничных площадках кадки с цветами, а вот квартир на этаже всего по две, и это явно не было задумано изначально. С некоторых пор в домах вокруг жили люди обеспеченные, не лишённые славы и жажды комфорта. Дмитрий Харламов был одним из таких, и не скрывал этого факта ни от кого.

- Ты один живёшь? – отчего-то шёпотом спросила Маша, когда Дима распахнул перед ней дверь своей квартиры.

- Странный вопрос, - удивился он.

Маша вошла, остановилась в темноте прихожей. Харламов был прямо за её спиной, Маша чувствовала его тело, его дыхание, казалось, что даже сердцебиение чувствует. Он руку над её плечом протянул, включил свет.

- Проходи, не бойся. Жены дома нет.

- Смешно, - проговорила Маша и, наконец, скинула с ног туфли. От облегчения захотелось застонать, но она сдержалась, только позволила себе зажмуриться на секунду. А Харламов взял и шлёпнул её по попе.

- Проходи, я тебя приглашаю в святая святых.

Маша оглянулась на него в сомнении.

- Всё-таки нужно быть немного скромнее, Дмитрий Александрович.

- Да ладно, ты привыкнешь.

Маша сняла с плеч его пиджак, Дмитрию вернула и прошла в гостиную. Там свет зажёгся, а Харламов привалился плечом к стене и за ней наблюдал, очень внимательно. Маша осматривалась, осторожно ступала по ковру перед диваном, потом руки в бока упёрла, обратив внимание на картины. Картины были выдумкой дизайнера, не Диминым выбором, оттого всегда было интересно наблюдать за реакцией гостей на них. Ведь по этим картинам, странному набору хаотично выполненной абстракции, некоторые умники старались сделать выводы о нём самом. Выводы всегда были ошибочные, приводившие к досадным ошибкам в его отношении, и Харламова это устраивало. Раскрывать всем душу, даже приятелям, он нужным не считал.

В кармане пиджака беззвучно завибрировал телефон, Дима автоматически залез рукой в карман, уверенный, что телефон его, но, как оказалось, Машин. Уже и забыл, как сунул его себе в карман в клубе. А теперь он звонил, а на экране высвечивалась фотография племянника. Умильная улыбка на симпатичной физиономии, и глядя на неё, Дима примерно представлял, что Маша услышит от Стаса, если он сейчас передаст ей телефон. Дима продолжал держать его в руке, ладонью чувствовал вибрацию, а сам в задумчивости наблюдал за Машей. А та вдруг проказливо улыбнулась, у неё явно появилось что-то на уме. Куда более интересное, чем разборки с женихом.

- Хочешь выпить? – громко спросил Дима, звонок отклонил, телефон выключил и незаметно опустил его обратно в свой карман.

- Ты знаешь, зачем я пришла к тебе?

- Очень интересно узнать. – Харламов прошёл к бару, достал бутылку вина и бокал.

- Я пришла за твоими секретами.

- Не скажу, что ты оригинальна. И до тебя бывали любопытствующие.

- И что? Ты их любопытство удовлетворял?

- Какое хорошее слово. – Он протянул Маше бокал вина, улыбнулся и попросил: - Выпей.

- Я сегодня слишком много пью.

- Это без сомнения. Но я тебе уже говорил, что ты нравишься мне пьяная.

Она замерла, едва заметно нахмурилась.

- У меня макияж размазался?

- Ты чудо, - заверил он, но не выдержал и рассмеялся.

- У тебя есть детские фотографии? Я бы хотела взглянуть.

Харламов глотнул коньяка из пузатой рюмки.

- Есть, но они все на хранении у Ани.

Маша расстроено вздохнула.

- Ясно, я их никогда не увижу.

- Зачем тебе мои детские фотографии?

- Интересно, был ли ты вообще маленьким. Или родился таким.

- В костюме и с портфелем? Вряд ли. По крайней мере, я себя маленьким помню. А ты какой была?

- Я была очень красивой, - тут же сориентировалась Маша. – У меня были банты, хорошие оценки в дневнике, а ещё я была послушной.

Дима наклонился вперёд, облокотился на барную стойку. Машу слушал с улыбкой.

- Не верю.

- Почему?

- Разве ты можешь быть послушной? Ты же спорить любишь больше всего на свете.

- Вот уж глупости! Я очень послушная и примерная. И не скандальная. И не истеричка.

- Да?

- Могу доказать.

- Валяй.

- Я не дала твоему племяннику по морде сегодня, когда он назвал меня дурой. И тебе тоже не дала, кстати.

- Может, ты просто драться не умеешь?

Маша сунула ему прямо под нос кулак. Правда, на большее её воинственности не хватило, из груди вырвался странный вздох, она убрала с шеи растрепавшиеся волосы и тихо пожаловалась:

- Жарко. Кажется, я снова опьянела.

- Это замечательно.

Дима улыбался ей, проникновенно, а Маша нахмурилась, приглядываясь к нему. А потом спросила:

- Дима, что мне делать дальше?

Он руку протянул, погладил её по щеке.

- Мань, ты отлично всё знаешь. Ты же умная девочка. А умные девочки не бредят несбыточными мечтами, они берут от жизни то, что она им предлагает. И используют это в свою пользу.

- И что она мне предлагает?

Харламов сделал удивлённые глаза.

- Меня. Дорогая, за последние два дня я сделал тебе столько предложений, что у самого голова кругом. А ты всё спрашиваешь меня, что делать. Бери и пользуйся.

Она разглядывала его, очень внимательно и неожиданно трезво.

- Я тебе не нужна, Дима.

После этого как-то расхотелось шутить. Дмитрий пустую рюмку поставил, от Маши глаза отвёл, необходимо было собраться с мыслями, потом к Маше подошёл. Она смотрела на него в растерянности и раздумьях. Пришлось и у неё бокал забрать, потом попросил:

- Дай мне время в этом разобраться.

Даже сознанием, затуманенным алкоголем, Маша не поверила его словам. Разобраться? В чём он собрался разбираться? Непонятно почему, но это обещание, или просьба, показались обидными, что-то задели в её душе, и горло перехватило, сбивая дыхание, но Харламов уже целовал её, целовал её шею, заставив Машу закинуть голову назад. И его губы были тёплыми, мягкими, нежными, и тогда Маша сдалась и просто закрыла глаза. Клялась себе, что на минуту, она просто позволит даже не ему, а себе немного расслабиться, даст себе ощутить чужое прикосновение и желание сделать ей приятно, а потом всё закончится, она простится с Дмитрием Александровичем и уйдет из его квартиры. От него.

Нежные поцелуи довольно скоро сменились настойчивыми и жаркими. Кровь, словно вино, забурлила в венах, разгоняя огонь по телу, и окончательно затуманивая рассудок. Харламов целовал её со страстью, настойчивостью, незнакомым Маше огнём, а она как девчонка лишь хваталась за него, понимая, что ей его не остановить. От неё уже ничего не зависело. Словно весь их вечер, прогулка, болтовня ни о чём, уловки, которыми они изучали друг друга, и были прелюдией. Долгой, неспешной, порой смешной, они подбирались друг к другу, вот к этому моменту, а сейчас терпению и сдержанности места уже не было. Маша даже не сразу осознала, что полураздета. Димка дёрнул молнию платья на её спине, стянул его с плеч и целовал её грудь, а Маша лишь задыхалась, боролась с головокружением и жаром, который становился нестерпимым. Конечно, она давно взрослая и прекрасно знала, что подобное тоже случается. И именно это называется страстью. Когда неважно где, неважно как, лишь бы добраться до тела желанного человека, коснуться, поцеловать, ничего не анализируя и не планируя, а главное, не сомневаясь в том, что делаешь. Потому что на сомнения не остаётся никаких внутренних сил. Но раньше с ней подобного не случалось. Даже со Стасом. Со Стасом всё было обдумано, взвешенно… и здорово, с той самой страстью, как ей всегда казалось. Но никогда так, чтобы она бездумно отдалась ему на кухне или на ковре в гостиной. Со Стасом всегда было красиво и вкусно, как в кино. А Харламов…

От его поцелуев она теряла голову, она себя рядом с ним потеряла. Он словно менял её под себя каждым прикосновением, ни о чём не спрашивал, не улыбался, глядя ей в глаза, как любил делать Стас. Маша просто-напросто боялась открыть глаза, боялась, что встретит Димкин взгляд, и небо в тот же миг рухнет на землю. Потому что ей станет стыдно за себя, за то, что он просто захотел и взял её, прямо у барной стойки в своей квартире, и она не вынесет его понимающего, насмешливого, самодовольного взгляда. Но всё остальное она ему позволяла, не в силах была остановить своё буквально грехопадение. Чёрт возьми, это же Харламов! И ещё пару часов назад она кричала ему в трубку, что он сломал ей жизнь. И ведь была в этом права. А сейчас она стонет в его объятиях, она отвечает на жадные, не сдержанные поцелуи, позволяет ему касаться её, и опять же стонет, на этот раз откровенно, прижимаясь лбом к его лбу и глядя ему прямо в глаза. И в его взгляде нет и тени насмешки, в них жидкий лёд, Дима словно испытывает её, ловит её дыхание и стоны, а планку поднимает всё выше. И минуты бесконечные, тягучие, приносящие только удовольствие и путающие сознание. Ещё поцелуй, горячая ладонь на её груди, снова стон и удовольствие. Острое, бесстыдное, короткими вспышками врывающееся в мозг. И желание удержать его…

Не удовольствие, нет, а мужчину, который его дарит. Вот прямо сейчас, в этот момент, прижаться к его груди, отдаться его рукам, желаниям, сделать что-то, что помрачит и его рассудок. И снова вспышка, вскрик, судорожно сжавшиеся пальцы в его волосах, и долгий-долгий стон наслаждения.

Маша носом уткнулась Харламову в шею, пережидая. Он тяжело дышал, вздрагивал, но её удерживал. Пальцы впились в её бедро и медленно расслаблялись. Думать не хотелось, ругать себя не хотелось. Она повисла на мужском плече, и просто наслаждалась моментом. Влажной горячей кожей под своей щекой, сумасшедшим биением сердца в его груди, даже рукой на своих ягодицах наслаждалась, как никогда. Это была минута отдыха от всего мира, от себя самой, от реальности. А затем воздух ворвался в её лёгкие, отрезвил голову, Маша глаза открыла, осознавая происходящее. И в тот же миг ощутила и осознала всё. В первую очередь неудобство от своей позы, упирающийся ей в спину край столешницы, качающийся под ней высокий табурет и тяжесть мужского тела на себе. Следом пришло удивление, растерянность и даже стыд. Будто со стороны увидела их с Дмитрием, и снова захотелось застонать, но уже совсем по-другому поводу. Правда, Харламов разрастись её стыду не дал, поцеловал, видимо, в благодарность, и тогда уже отстранился. Маша же постаралась аккуратно сползти с табурета. Лицо рукой закрыла, но Димка рассмеялся, и она следом за ним. Смеяться было куда лучше, чем впасть в отчаяние от содеянного. По крайней мере, прямо сейчас.