Спал он один.

Правда, узенькая койка в общей каюте совсем не располагала к созданию романтической обстановки, но Пилар была уверена, что Рефухио это вообще не нужно. По отношению к ней он вел себя вежливо — и только. С тех пор как они покинули Гавану, Рефухио заметно отдалился от Пилар, хотя иногда она ловила на себе его внимательный взгляд, который волновал ее до глубины души. Некоторым утешением было то, что более приветливым с доньей Луизой Рефухио тоже не стал. Пилар очень интересовало, доволен ли Рефухио тем, что теперь у него была возможность избегать свиданий с вдовушкой. Пилар хотелось, чтобы это было именно так.

Около полудня корабль бросил якорь в бухте на подходе к Новому Орлеану. Ближе к вечеру со всеми формальностями было покончено: довольно беглый таможенный досмотр был позади, разрешение высадиться на берег получено. Отряд быстро покинул корабль и добрался до города, когда уже почти совсем стемнело. Владения доньи Луизы находились немного в стороне от основного поселения, рядом с протокой, носившей название Сен-Жанской.

Дом, который вдова унаследовала после смерти супруга, представлял собой довольно неказистое, выбеленное снаружи строение, построенное в смешанном французско-вест-индском стиле. В нем было два этажа, по шесть комнат на каждом, и навесы по бокам над верандами, окружавшими верхний и нижний этажи со всех четырех сторон. Здесь также была пристройка, которую называли «холостяцким крылом». Она по традиции отводилась старшему сыну в семье или использовалась для проживания бедных родственников и гостей. Стены состояли из вертикальных балок со множеством щелей между ними, заткнутых комьями глины, перемешанной с конским волосом и мхом.

Их встретила экономка-мулатка и двое ее девочек-подростков. Они занимали комнатку на первом этаже дома. По-испански они, похоже, совсем не понимали, но донья Луиза на вполне сносном французском языке живо растолковала бывшей любовнице своего мужа, кто она такая и зачем сюда приехала. Мулатка поначалу заупрямилась, но скоро ей пришлось смириться с тем, что нужно прибрать в комнатах, подогреть воду для купания и приготовить ужин.

Донья Луиза быстро почувствовала себя как дома и даже вошла во вкус, стремительно носясь взад и вперед по анфиладе комнат и распределяя помещения. Для себя она выбрала угловую спальню, для Рефухио отвела апартаменты, сообщающиеся напрямую с ее собственными. Пилар была выслана в одну из комнат в передней половине дома, отделенную от спальни Рефухио гостиной. Балтазара и Исабель Луиза поселила в «холостяцком крыле», вместе с Энрике и Чарро. Распределив все так, что лучше всего устроенной оказалась она сама, донья Луиза приказала мулатке и ее дочерям перетаскать багаж в приготовленные комнаты.

— Нет.

Это возражение, простое, но решительное, исходило от Рефухио.

— Что такое? — Донья Луиза повернулась к нему, и ее брови удивленно приподнялись.

— Прости меня, но я не согласен. Все это очень мило с твоей стороны, ты заслужила нашу горячую благодарность за оказанное нам гостеприимство. Но, к моему глубокому прискорбию, я вынужден отменить твои распоряжения. Я отвечаю за своих людей и прежде всего должен позаботиться об их безопасности.

Любезности доньи Луизы как не бывало. Она сделала нетерпеливый жест.

— Так что тебя не устраивает?

— Я предпочел бы, чтобы рядом был тот, кто зависит от меня и во мне нуждается.

— Например? — резко спросила хозяйка.

— Мы с Пилар будем жить в одной комнате.

— Да, но…

— Никаких «но». Мне также кажется более разумным разместить остальных в главной части дома. Я наметил для Энрике комнату рядом с твоей. Спальню напротив — для Балтазара и Исабель. Чарро займет оставшуюся спальню на передней половине дома.

— Что за наглость! Не бывать этому! Того и гляди, ты начнешь еще приказывать мне.

— Вовсе нет. Ты вольна в своих поступках. Если наше присутствие в твоем доме тебе неприятно, мы найдем другое жилье.

Рефухио и Луиза, стоя в противоположных углах грязноватой, слабо освещенной комнаты, сверлили друг друга взглядом. В это время остальные переминались с ноги на ногу и развлекались тем, что рассматривали корявые стены, бугристый пол, окна, наглухо закрытые ставнями, разномастную, грубо сколоченную мебель и одинокие предметы оловянной и фаянсовой посуды, предназначенные для украшения убогой, невзрачной обстановки. Пилар старалась не поднимать головы, однако украдкой переводила взгляд с настороженного лица Рефухио на бледную физиономию вдовы. Пилар, конечно, знала о размолвке между Эль-Леоном и Луизой, но не подозревала, что эта размолвка настолько серьезна.

Вдова не выдержала первой. Ее даже передернуло от злости.

— Да делай что хочешь! — завопила она. — Год назад ты был совсем другим. И, насколько я могу судить, изменения в тебе произошли далеко не в лучшую сторону.

— Значит ли это, что я обвинен в непостоянстве? Ты ранишь меня в самое сердце. — Если бы его слова не звучали так угрюмо, их можно было бы принять за попытку сострить.

Вдова смерила его уничтожающим взглядом:

— Хотела бы я, чтобы это действительно было так. Но, похоже, тебя ничем не прошибешь.

После обеда все удалились в предназначенные для них комнаты. Их волновало сознание, что цель, ради которой они предприняли это изнурительное путешествие, близка и что уже завтра они приступят к выполнению своей миссии.

Пилар стояла посреди комнаты, которую она теперь делила с Рефухио, и глядела на простую кипарисовую кровать, окутанную мягким воздушным покровом противомоскитной сетки, когда появился Эль-Леон. Он немного замешкался на пороге, потом медленно вошел в спальню и прикрыл за собой дверь.

Пилар повернула голову и в упор посмотрела на него. Затем произнесла ледяным тоном:

— Ты здорово разозлил нашу хозяйку тем, что помешал ей осуществить свои планы по расселению гостей. По-твоему, это было разумно?

— По-моему, это была жестокая необходимость.

— А я считаю, что следовало приложить все усилия, чтобы доставить ей удовольствие. Что тебе это стоило?

— Для этого я должен поселиться здесь на правах комнатной собачки и терпеливо ждать, когда меня соизволят приласкать? Донья Луиза предоставила нам кров, но это далеко не означает, что она получит за свое великодушие особые привилегии.

— Только не особые?

Он кивнул.

— Луизе нельзя давать лишней воли. Она может помыкать мной, но не тобой.

— Да уж, это ты предпочитаешь делать сам.

Он подошел ближе, двигаясь с кошачьей грацией, его темно-серые глаза смотрели испытующе. Он мягко произнес:

— Тебе что, совсем не нужна моя защита?

— А, значит, это теперь так называется? — осведомилась она с наигранным удивлением, не собираясь сдаваться так просто. — А ты не думаешь, что все обстоит как раз наоборот, что это я постоянно защищаю тебя?

— Иногда — возможно, но не так уж часто.

На его лице промелькнула тень улыбки. Кровь бросилась ей в голову, когда она вспомнила свою отчаянную попытку остановить поединок Рефухио с молодым Геварой.

— Ты прекрасно понимаешь, что я не это имела в виду!

— Разве? Но если это действительно не так, то мне остается думать, что причина твоей теперешней досады — в задетом самолюбии, а то и в чем-то похуже.

Намек — прозрачнее некуда. Рефухио подозревает, что она ревнует! Не надо было вообще затевать с ним эту перепалку. Теперь Пилар совсем запуталась. Нужно попытаться спасти положение. Гордо вскинув голову, она объявила, стараясь, чтобы это звучало убедительно:

— Мне от тебя ровным счетом ничего не нужно.

— Конечно, ты считаешь ниже своего достоинства быть обязанной мне. Это я уже понял.

— Ничего ты не понял. Я просто пытаюсь втолковать тебе, что нет никакой необходимости нянчиться со мной. Я попросила тебя о помощи в ту ночь в саду, не задумываясь о последствиях, о том, к чему может привести мое сумасбродство. Мне пора самой научиться отвечать за свои поступки.

Лицо Рефухио ничего не выражало, но глаза искрились весельем.

— Какое благородство. Но думаю, что ты поступаешь несколько опрометчиво, так решительно освобождая меня от принятых обязательств. Ты забываешь, что в настоящее время мы с тобой связаны такими тесными узами, которые не так-то легко разорвать.

— Ты имеешь в виду мою попытку вернуть тебя к жизни, когда ты вбил себе в голову, что должен умереть?

— И должен признать, что в деле воскрешения мертвых ты преуспела.

Эти слова раскаленными иглами впились в мозг Пилар, но она изо всех сил пыталась держать себя в руках.

— Ты прав. Все именно так и есть. И я не собираюсь отрицать, что сама сделала свой выбор.

— Я тоже. Ты не задумывалась о том, что я легко мог отвергнуть твою трогательную жертву. Это могло грозить мне потерей рассудка и душевного спокойствия, но таким уж невозможным не было.

— Верю. Однако ты этого не сделал. Почему?

— Ну, во-первых, отказывать даме неприлично, во-вторых, у меня было так мало радостей в жизни. По-моему, это достаточно веские причины.

— Скотина, — пробурчала она.

— Прошу также учесть отчаяние, тоску, одиночество. Все это смягчает мою вину или усиливает ее?

— Что? — Она смотрела куда-то поверх его левого плеча, ее мысли были далеко.

— Делает это мое покровительство более приемлемым для тебя или же нет?

Пилар встретила немного насмешливый взгляд его серых глаз, пытаясь понять, к чему он клонит.

— Очень любезное предложение. Означает ли оно, что за меня уже все решено?

— Ты очень проницательная женщина.

— Тогда зачем эта игра?

— Иногда бывает приятно немного помечтать.

Призвав на помощь все свое мужество, она спросила:

— Кто это мечтает, хотелось бы знать?

— Конечно же, я, — ответил Рефухио без малейшего колебания. — Ты ведь будешь великодушной и позволишь мне это?