Минут через пять он удовлетворенно огляделся. Из всего этого барахла ему удалось отобрать две пары грубых домотканых штанов и две рубашки, выкрашенные краской, полученной из орехов, — это как раз то, что им нужно. Одетые как штатские, они не будут выделяться во время своего путешествия…

Джон вручил Айре одежду и приказал переодеться, но южанин неожиданно заявил, что его рабы выглядели лучше, и отказался примерить крестьянские вещи.

— Им не приходилось дезертировать, — с мрачным видом резонно заметил Джон.

Ньюкомб нехотя разделся и брезгливо натянул на себя чьи-то обноски.

— Ты выглядишь, как изнуренный непосильным трудом бедняк, — не смог удержаться от комментариев Джон. — Думаю, что этот наряд идет тебе больше, чем серый мундир конфедератов.

В глазах Кьюкомба зажегся недобрый огонек, но он сдержал свой гнев и молча перенес оскорбление.

Квейд от души потешался и над своим видом — руки торчали из рукавов, брюки тоже были слишком коротки. В общем, он выглядел еще хуже, чем конфедерат. Усмехнувшись, Джон поднял с пола их прежнюю форму и вышел наружу. Указав Айре на обмундирование, он предложил:

— Нам лучше закопать это. Если какая-нибудь из армий наткнется на него, они легко найдут нас.

На лице бывшего офицера отразилось смущение — ему следовало бы подумать об этом первому. Закончив седлать лошадь, он проворчал:

— Я как раз собирался заняться этим.

— Конечно, конечно, — согласился Джон, бросив на Ньюкомба презрительный взгляд.

Они положили одежду в небольшую ямку, а сверху набросали комки глины и камни; после этого вскочили на коней и тронулись в путь.

Прошло еще три дня. Они были похожи один на другой. По ночам Джон и Айра промышляли в садах, подстреливали в лесу мелкую дичь, спали в амбарах, а если таковых не встречалось у них на пути, то и просто на голой земле.

За время скитаний произошло то, о чем Ньюкомб и не догадывался: с каждым днем Джон старался уйти все дальше и дальше на север. Он не интересовался намерениями южанина, потому что ему это было совершенно безразлично. Джон хотел только одного — поскорее расстаться с Айрой Кьюкомбом и чувствовал, что ждать придется недолго. Окружающая природа и климат заметно изменились: воздух стал суше, ночи — холоднее. Со дня на день Квейд ожидал увидеть, наконец, знакомые места…

Неприязнь между мужчинами постепенно переросла во взаимную ненависть. Бывали дни, когда они не произносили ни единого слова; а если кто-то из них заговаривал, другой тут же находил в его высказываниях что-нибудь оскорбительное. По обоюдному молчаливому соглашению, они старались общаться только в случае крайней необходимости.

Наконец, наступил день, когда беглецы оказались на распутье: одна дорога вела прямо на восток, другая — на север.

Джон придержал коня, и Ньюкомб бросил на него вопросительный взгляд.

— По какой дороге ехать, янки?

— Выбирай какую хочешь, — равнодушно пожал плечами Квейд. — Здесь мы и расстанемся, южанин, — добавил он, направляя свою лошадь на север.

В глазах Ньюкомба появилось удивление, смешанное с отчаянием. Оглянувшись вокруг, он впервые за это время осознал, что местность ему совсем не знакома. Бесцветные глаза Айры гневно сверкнули — этот янки обвел его вокруг пальца! Внезапно к нему пришла блестящая мысль, и с наигранным добродушием он произнес:

— Может быть, я тоже поеду той же дорогой. Мне всегда хотелось побывать в этих местах. Как ты думаешь, мне там будут рады?

— Ты в своем уме? — Джон презрительно скривил губы. — Да местные жители съедят тебя на завтрак, — продолжал он потешаться над южанином.

Ньюкомб покраснел от гнева, но постарался ответить как можно высокомернее:

— Разумеется, это всего лишь шутка. У меня нет ни малейшего желания видеть ваши синие мундиры. И хорошо, что мы прощаемся навсегда.

— Да, конфедерат! — усмехнулся Джон. — Я это понял, когда сказал, что покидаю тебя.

В узких бесцветных глазах Ньюкомба полыхнула ненависть.

— Когда-нибудь мы еще встретимся, Квейд и рассчитаемся друг с другом. Я не забуду твои оскорбления, а ты заплатишь за каждое из них.

Он тронул коня, но Джон схватился за поводья и пригнулся к Айре. В его синих глазах плясали чертики, когда он доверительно произнес:

— Я хотел предупредить тебя насчет невесты, Серены Бэйн. Мне неприятно говорить от этом, но она уже больше не девственница.

Айра ошеломленно уставился на Джона, а тот, как бы с сожалением, кивнул.

— Боюсь, что это так, старина. Я как-то затащил ее в постель и хорошенько подготовил для тебя. Ты же знаешь все эти штучки, что проделывали для тебя рабыни? Так вот, твоя маленькая птичка неплохо порезвилась со мной. Тебе не придется ее ничему учить.

Ньюкомб продолжал тупо смотреть на него. Джон пришпорил Джейка и, немного отъехав, крикнул через плечо:

— Если появится малютка, обращайся с ним хорошо!

Дальше он ехал не оглядываясь, словно не желая иметь ничего общего со своим ненавистным попутчиком. Лицо Джона стало серьезным. Он понимал, что выходка была глупой, но надеялся, что теперь гордость не позволит Айре Ньюкомбу жениться на Серене Бэйн. Джон рассчитывал хоть таким образом спасти незнакомую девушку от этого подлеца и труса.

Жеребец скакал во весь опор, и уже через два дня они достигли подножия холма, за которым лежала долина Шейди. Джон поднялся на его вершину и долго смотрел на небольшое поселение внизу.

Ничего не изменилось: те же грубоватые постройки, разбросанные по склонам холма, те же побеленные пеньки по обеим сторонам извилистых дорожек, ведущих к торговым местам. Джон облегченно вздохнул. Именно сейчас ему было так необходимо что-то постоянное, не меняющееся с годами, то, на что можно опереться…

Лицо Джона смягчилось. Он любил этот дикий край и никогда не жалел, что оказался здесь. Воспоминания нахлынули на него. Джон мысленно словно вернулся на семнадцать лет назад…

Его мать, добрая и кроткая женщина, умерла, когда Джону было двенадцать лет. Предоставленный самому себе, без ласки и дружеских наставлений, он вырос своевольным и грубым. Его отец работал, не покладая рук, но едва сводил концы с концами. Однажды он решил, что не может больше выносить дикие выходки сына и ранним весенним утром отправил его к соседнему фермеру.

До шестнадцати лет Джон работал на хозяина, который был не прочь постегать его ремнем. Однажды ночью, когда все крепко спали, юноша собрал свои вещи и ушел, навсегда распрощавшись со штатом Нью-Йорк.

Спустя две недели усталый и голодный Джон стоял на вершине холма и смотрел вниз. Вдалеке он заметил дома и через час уже шагал по грязной извилистой улице, совершенно сбитый с толку, не зная, как ему жить дальше… Джон ни о чем не спрашивал редких прохожих, опасаясь, что они быстро распознают в нем беглеца и обратятся к властям.

Продолжая бесцельно брести вперед, юноша увидел высокого мужчину в штанах из оленьей кожи и в мокасинах. По одежде Джон принял его за охотника. На это указывало и кремневое ружье, болтавшееся за широкими плечами.

Должно быть, голод и отчаяние были написаны у Джона на лице, потому что незнакомец вместо того, чтобы пройти мимо, вдруг остановился и низким голосом произнес:

— Послушай, юноша, как насчет того, чтобы разделить ужин с одиноким человеком?

Джон и Сэм Додж сразу понравились друг другу, Сэм, действительно, оказался охотником, но он ставила капканы. За год, что они были вместе до того дня, как Доджа убили ножом в драке, Джон узнал все о капканах, лесных тропках и об индейцах. Тогда же он впервые познал женщину…

Это случилось вечером, сразу после ужина. Его новый друг подозвал местную шлюху и сказал:

— Поднимись с ним наверх и сделай из него мужчину.

У Джона от удивления глаза полезли на лоб, но он все же последовал за женщиной, правда, немного нервничая. Для своего возраста юноша был довольно рослым и крепким, а когда проститутка стянула с него домотканые штаны, из ее груди вырвался удовлетворенный смешок. Она прижалась к Джону, бормоча:

— Какой же он у тебя огромный… У большинства мужчин, сидящих внизу, они намного меньше, — женщина хитро подмигнула: — Ты его часто трогаешь, да?

От этих слов Джон покраснел — она попала в самую точку…

Проститутка научила Квейда всевозможным способам удовлетворения желания, которое постоянно терзало его молодое тело. Но она ничего не сказала ему о нежности и ласке, которые так необходимы, когда занимаешься любовью. И в тридцать четыре года Джон Квейд все еще ничего не знал об этом. Он спал с женщинами с полнейшим безразличием: они были лишь средством удовлетворения его желаний и ничего более…

Внезапно жеребец радостно заржал, вернув тем самым Джона к действительности. Он потрепал гриву лошади и направил ее вниз, в долину.

— Не только я рад возвращению домой, да? Глаза Джона весело блестели, когда он подъезжал к длинному зданию, в котором размещались таверна и магазин. Каждое заведение имело отдельный вход, а внутри они сообщались между собой еще одной дверью. Как и прежде несколько стариков сидели на крыльце, жевали табак и рассказывали свои бесконечные истории. Звон подков привлек их внимание; они прервали беседу и подняли на Джона выцветшие слезящиеся глаза.

Узнав его, старики заулыбались беззубыми ртами. Раздался хор голосов:

— Да это же Джон Квейд!

Джон спрыгнул на землю и поприветствовал каждого из них, осторожно пожимая узловатые пальцы. Он сам не ожидал, что будет так рад встрече. Старики буквально засыпали Джона вопросами о войне, и он терпеливо отвечал на каждый. Когда же один из старожилов предположил, что Джон, наверное, не прочь выпить, он догадался, что они хотят обсудить между собой все то, о чем услышали, и зашел в таверну.

Его заметили не сразу, и некоторое время Джон стоял в сторонке и с интересом разглядывал просторное помещение, в котором когда-то проводил многие часы.

Бен, хозяин заведения, облокотился на стойку, лениво болтал с четырьмя посетителями. В углу около открытого окна пять его девушек коротали время за игрой в карты.