— Ты слышишь, Эдита? Я хочу услышать от тебя еще одно слово: «Прощай»… и я добьюсь этого!

Девушка продолжала молчать. Рональд бросился к ней и схватил за руку.

— Не серди меня! Я желаю услышать от тебя всего одно лишь слово…

Эдита не пыталась даже освободить свою руку и произнесла это единственное слово:

— Вор!

Рональд отпрянул, смертельно побледнев. Ни звука не сорвалось с его губ, но последний взгляд, брошенный им на бывшую невесту, заставил ее задрожать. В нем не было угрозы, в нем была смертельная мука!

Рональд ушел, даже не обернувшись. Когда Эдита осталась одна, из ее груди вырвалось не то криком отчаяния, не то вздохом облегчения:

— Свободна! свободна! Но, Боже праведный, какой ценой!

17

Начало конца! Так назвал Марлов судебное разбирательство, Но конец наступил гораздо скорее, чем все предполагали. Рональд прибегал к крайним средствам, чтобы спасти то, что было возможно; он сдержал слово и боролся, действительно, как человек, доведенный до отчаяния. Все, находившееся в его распоряжении: золото, прежнее могущество, влияние и связи, — было пущено в ход, и если бы крупнейшие предприятия, в которые он вдохнул жизнь, были сами по себе более прочны, то он, вопреки всему, спас бы их. Но Раймар не напрасно бросил всем клич: «Посмотрите и на остальные предприятия этого злосчастного человека, они все несут в себе начало разрушения!»

Теперь каждый был очевидцем и судьей. Предприятия работали с миллионным оборотом, так как общество имело к ним безграничное доверие, приток средств не иссякал, пока во главе них стоял Феликс Рональд. Теперь же, когда доверие к нему рушилось, для всех стало очевидным, что гигантские предприятия очень непрочные и не имеют будущего. Штейнфельд разорился первым, а за ним последовали другие; и не прошло и года со дня судебного разбирательства, как наступил конец — имущество Рональда было передано в конкурсное управление.

Был хмурый сентябрьский вечер. Небо заволокло тучами, и дождь пронизывал своим холодом. В доме Рональда царили тишина и мрак, и только из-под опущенной занавески углового окна на втором этаже пробивался свет. Там в своем кабинете был Рональд. Завтра он должен был покинуть этот дом, уйти нищим из-под развалин своего когда-то несметного состояния.

Разумеется, он мог бы уехать из Европы искать себе счастья в другой части света, но с той минуты, как он в последний раз переступил порог дома Марловых, силы словно оставили этого человека. Он чувствовал себя совершенно разбитым.

После свадьбы двоюродной сестры Эдита Марлов в сопровождении одной дальней родственницы отправилась путешествовать по Италии и еще не вернулась, вероятно, тоже в ожидании «конца». Горькая усмешка скривила губы Рональда — она ведь была права. То, что случилось с ним, никто не может простить и забыть, даже любящая женщина, а ведь Эдита никогда не любила его. Теперь он был одинок, льстецов и приверженцев у него было великое множество, друзей же — ни одного. Все покинули его!

«Заклятое золото»! Именно он стал подтверждением этих роковых слов. Он продал за него свою душу, и оно прибывало к нему в изобилии. Но вот чары разрушились, и золото превратилось в его руках в прах, а вместе с ним погиб и он сам. А тут еще перед ним встал давно знакомый призрак его бывшего патрона, виновником смерти которого, несомненно, был он.

Раймар даже не подозревал своего поверенного; но после своего ужасного открытия он вообще потерял способность здраво мыслить. Он чувствовал лишь, что его честь загублена, и не мог этого вынести. Рональд как сейчас видел его в рабочем кабинете, когда он проводил его до порога и сказал на прощание: «Спокойной ночи, Рональд». Затем послышался звук поворачиваемого ключа в замке двери, и Феликс Рональд понял, что должно было за ней произойти. У него было непреодолимое желание броситься к дверям, позвать на помощь, чтобы предупредить несчастье, но в этот миг в его голове мелькнула мысль, что в Раймаре заключается его спасение, и он не поддался порыву. Когда же несчастье случилось, то этим покойный как бы сам подтверждал свою вину, и дальнейшие расспросы и расследования уже казались излишними. Со смертью Раймара исчезли доказательства, которые легко можно было выявить при его жизни.

«Он или я!» — эти ужасные слова оказались роковыми… и за дверью грянул выстрел.

Теперь этот призрак с кротким и бледным лицом опять предстал перед Рональдом, который знал, зачем он являлся к нему; он требовал возвращения чести и незапятнанного имени для сына, мстившего теперь за отца. Покойник в последнее время часто являлся к Рональду, даже слишком часто. Сегодня он пришел к нему в последний раз, ведь когда он сегодня будет уходить… то уйдет не один!

Рональд вскочил с места и начал беспокойно ходить взад и вперед по кабинету. Он насмеялся над мыслью о самообличении, «этой романтической глупостью», точно так же как и над карающей рукой Немезиды; но в разгар кипучей жизнедеятельности об этом думают иначе, чем в предсмертный час. Теперь Рональд осознавал, что над ним тяготела какая-то темная мстительная сила. Но какое ему дело до того, что за его спиной раздаются проклятия тех, кто вовремя не ушел от него и из-за него потерял свое состояние. Он всегда с презрением относился к судьбам людей, а загробного мира для него не существовало.

Рональд медленно подошел к письменному столу и вынул из ящика портрет, хранившийся там уже несколько месяцев. Он долго смотрел на красивое лицо, которое было для него всегда таким холодным, но могло излучать нежность для другого. Теперь он не чувствовал ненависти к этому другому; и это прошло, умерло, только его страсть к Эдите умрет вместе с ним, так как она была роковой в его жизни.

При последней встрече Эдита словно ударом хлыста поразила его словом, брошенным ему на прощанье в лицо. Оно навсегда запечатлелось в его памяти! Когда-нибудь, после того, как он оставит ей свое завещание, оно будет омыто, омыто ее слезами. Почему ему было бы и не купить ее слез?

Рональд сел к письменному столу, и вскоре все было готово. Письмо к Эдите заключало в себе всего лишь два слова: «Прощай. Феликс». Второе, адресованное Эрнсту Раймару, было тоже коротким, но более содержательным. Он вложил оба письма в один большой конверт и, запечатав его, адресовал банкиру Марлову. Сделав все это, Рональд обрел, наконец, желанный покой, и его не тревожила теперь даже и тень старого шефа.

Вслед за тем он подошел к камину и бросил портрет в пылающий огонь. Пламя охватило его и через несколько секунд превратило в пепел. Тогда Рональд запер дверь… Ключ, как и тогда, тихо щелкнув, повернулся в замке, и Немезида выполнила свой долг.

18

Прошло три года, и снова наступила весна. Гейльсберг по-прежнему продолжал наслаждаться идиллическим спокойствием и уединением. Здесь ничто не изменилось, только из города уехал нотариус, и его обязанности стал выполнять другой.

Между тем в Штейнфельде и Нейштадте произошли крупные перемены. Штейнфельдские заводы, находившиеся сначала в ведении конкурсного управления, перешли к новому хозяину; он приобрел их за ничтожную цену и не намеревался вести производство в прежнем объеме. Все эти массы рабочих, гигантские постройки и дорогостоящее оборудование оказались обманом. Действительный доход был возможен только при ведении небольшого производства, что и подтвердилось на деле. Большая часть рабочих получила расчет, лишние строения были проданы или сданы в аренду, а производство было сведено к размерам второстепенного или даже третьестепенного предприятия.

Нейштадт, получивший известность только благодаря штейнфельдским заводам, разумеется, сразу ее потерял. Большая часть квартир рабочих в его предместье пустовала, оживленное сообщение с этими районами, весьма выгодное для интересов города, значительно сократилось, а связи с Берлином и заграницей и вовсе прекратились. Цветущее время промышленного местечка кануло в Лету.

Эрнст Раймар переселился в Берлин, что вызвало общее недовольство гейльсбергцев. Ведь весь город как бы купался в лучах его славы. Его брошюра «Заклятое золото» и блестящая защитительная речь на громком процессе о ней сразу поставили его в ряды знаменитостей. К тому же не успело его имя прогреметь в связи кс этим, как о нем заговорили по поводу другого события. Умирая, Рональд признал себя виновным в похищении вкладов в банкирском доме Раймара; перед гробовой доской он хотел совершить акт величайшего самоотречения и снять позор с имени и чести покойного Раймара.

Теперь Эрнст мог расправить долго связанные крылья. Перед ним открылись все двери, и все, кто знали отца и были несправедливы к сыну, поспешили теперь загладить свою вину и выказать ему высшее расположение.

Как ни странно, все эти перемены отразились только на старшем брате Раймаре. Тем не менее, Макс жил в свое удовольствие и продолжал считаться талантливым художником, хотя ничем не подтверждал этого. Правда, после известного разоблачения он воспользовался популярностью брата и выставил свои этюды. Их заметили, и критика снисходительно отнеслась к ним, но только потому, что они были написаны Раймаром. Эрнст был выдающейся личностью и потому сумел упрочить за собой положение, Максу же пришлось отойти на задний план, тем более что цель всей его жизни — женитьба на богатой невесте — до сих пор не осуществилась.

Гернсбах по-прежнему сдавали в аренду. Господский дом большую часть года пустовал, но дни отпусков майор Гартмут со своей семьей неизменно проводил здесь.

Вот и теперь на террасе сидели Вильма Гартмут и нотариус Трейман. Сегодняшний визит последнего был связан с ожидавшимся приездом в Гернсбах его племянника Эрнста и его «племянницы» Эдиты. Молодые люди возвращались сюда из свадебного путешествия.

В конце аллеи, ведущей к террасе, показался майор верхом на отличном коне и рядом с ним Лизбета на маленьком пони. Они заметили сидевших на террасе и, свернув с дороги, быстро погнали лошадей прямо через лужайку. Белокурые волосы девочки развевались на ветру от быстрой скачки, но она уверенной рукой управляла поводьями.