Услышав эту фразу, майор вздрогнул и быстрым взглядом окинул своего друга, между тем как тот продолжал стоять у роз, повернувшись спиной к собеседникам.

— Как горячо, искренне написана эта статья! — продолжал восхищаться Трейман. — Лучшие выдержки я прочел Максу, и он в полном восторге от брошюры.

— Великолепно написано! — подтвердил Макс, очень довольный тем, что изобличен «нарушитель его счастья».

— Оставьте мне на несколько часов эту книжку, — каким-то странным тоном попросил старика майор. — Я интересуюсь брошюрой больше, чем мой приятель Эрнст.

— С удовольствием, с большим удовольствием! У доктора есть еще один экземпляр, который передается из рук в руки по всему Гейльсбергу. Кроме того, я сейчас выписал из Берлина еще десяток экземпляров. Эту книгу нужно распространить среди народа, чтобы все познакомились с ее содержанием. Пойдем, Макс, и выпьем бутылочку самого лучшего вина за здоровье автора брошюры, этого смелого человека! Да здравствует автор на многие лета!

Старый нотариус сиял от счастья. Он взял под руку тоже чрезвычайно довольного Макса и направился с ним в ресторан.

В саду воцарилась полная тишина. Эрнст все еще стоял у куста роз, а майор не спускал с него пристального взгляда.

— Почему же ты не поблагодарил своего дядю? — наконец произнес он, подходя ближе к молодому человеку.

— За что? — удивленно спросил Эрнст.

— За то, что он называет тебя смельчаком, и пошел пить за твое здоровье!

— Что ты выдумываешь, Арнольд?..

— Ах, так ты и передо мной желаешь играть комедию? — перебил его майор. — «Все падают ниц перед этим кумиром маммона»! Разве это не твои собственные слова, которые ты произнес, когда мы возвращались из Гернсбаха? Так вот почему ты все время торчал то в Штейнфельде, то в Нейштадте! Ты собирал там материал для своей брошюры. А я-то оплакивал тебя, что ты превращаешься в мумию, выполняя изо дня в день неинтересную канцелярскую работу. Тебе не стыдно было скрывать от меня правду?

— Ты сегодня вечером узнал бы об этой истории, — спокойно ответил Эрнст. — Дело обстоит гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Мне придется вести борьбу с необычным противником. Я ставлю на карту вопрос жизни. Рональд пользуется громадным влиянием в тех кругах, которые здесь затронуты. Он не остановится ни перед чем, чтобы уничтожить меня. Да иначе и не может быть. Если бы он пощадил мою особу, то погиб бы сам. Между нами идет борьба не на жизнь, а на смерть.

— Но ты, конечно, не начал бы этой игры, если бы в твоих руках не было всех козырей? Ведь правда на твоей стороне?

— Несомненно! Но вопрос в том, поверят ли моей правде? Рональд пустит в ход все средства, чтобы очернить меня в глазах общества. Все, что может быть для него опасно, заранее будет подкуплено или уничтожено. Если бы не безумные деньги, разве он в состоянии был бы приобрести такую власть в Штейнфельде? Там про него знают много весьма нелестных вещей, но никто не смеет громко высказать то, что ему известно.

— Да, и до меня доходили кое-какие слухи, но они скоро утихли! — подтвердил майор.

— Потому что Рональд сумел заставить молчать общественное мнение. Пока дело касалось его одного и его приятелей, — людей, таких же богатых, как и он сам, — можно было не вмешиваться, оставаться в стороне. Но теперь, когда несчастные бедняки вкладывают последние гроши в дутые предприятия Рональда, было бы преступлением не предостеречь их, дать им погибнуть! Еще весной, в то время, когда Рональд разрабатывал проект своего акционерного общества, я принялся за свою работу.

— «Заклятое золото», — прочел майор еще раз заглавие брошюры. — Уже одно это заглавие звучит обвинением. Но скажи, пожалуйста, почему ты не подписался под статьей своим именем? Ведь рано или поздно, а тебе придется открыть свой псевдоним.

— Я и не думаю скрываться! — твердо ответил Эрнст. — Неужели ты думаешь, что я способен исподтишка напасть на врага? Мне нужно было на время скрыть, кто именно автор брошюры, для того чтобы она произвела более сильное впечатление.

— Для чего же тебе понадобилась эта тайна?

— Потому что я — сын своего отца. Статья за моей подписью сразу бы потерпела поражение. Невольно возник бы вопрос: кто такой этот Эрнст Раймар? «Ах, это сын банкрота, похитившего чужие деньги и пустившего себе пулю в лоб для того, чтобы избежать правосудия! Как же он смеет проповедовать честность, как смеет обливать грязью Рональда, когда у самого имя запятнано?» Наверное, так сказала бы толпа, и никто не стал бы читать мою брошюру.

Голос Эрнста дрожал от волнения, и Арнольд не мог не согласиться, что его друг прав.

— Да, пожалуй, твое предположение верно, — тихо пробормотал он. — Ты уверен, что твоя тайна не раскроется?

— Безусловно, действие моей статьи превзошло все ожидания. Мой издатель писал мне из Берлина, что брошюра нарасхват. Ею заинтересовались и весь финансовый мир, и печать, и публика. Теперь уже ничто не может помешать ее распространению. Рональду придется защищаться, и как только он выступит открыто, я сейчас же назову себя.

— Опять на сцену всплывет несчастная история с твоим покойным отцом! — воскликнул майор. — Ты снова начнешь мучиться и волноваться. Будь уверен, что тебя не пощадят в этом отношении.

— Я знаю, — спокойно ответил Эрнст, — Рональд настроит против меня всю прессу. Память моего отца будет запятнана. Но что делать? Я все это взвесил, когда писал статью. Теперь жребий брошен — я стою на поле битвы.

Эрнст гордо выпрямился. Вся его фигура и лицо выражали непреклонную волю, безграничную энергию.

— Ну, вот, теперь ты опять стал прежним Эрнстом! — радостно заявил Гартмут, — Каким бы ни был исход борьбы, я все же благословляю ее, так как она вернула мне моего друга. Однако дай же мне твою брошюру, я горю нетерпением прочесть ее.

— Изволь, читай ее наедине, — улыбаясь, сказал Эрнст. — Я должен непременно сегодня же отправить письмо в Берлин, а потому оставляю тебя. Через час я вернусь и тогда услышу твое мнение о моей статье.

Прошло более часа, а Арнольд все еще сидел на одном месте, погруженный в чтение. Внимательно прочитав статью до последней строки, он закрыл, наконец, книгу и тихо произнес:

— Однако, черт побери! — Достав из кармана платок, он вытер влажный лоб. — Подумать только! Эрнст десять лет просидел в этом медвежьем углу и не только не уподобился всем здешним филистерам, а написал такую огненную статью, такую пламенную речь, что от Рональда и других грабителей только клочья полетят! Какие смелые обвинения бросает он в лицо этому миллионеру! Да, господа денежные тузы, придется вам выслушать горькую правду! Интересно, что вы скажете в свое оправдание! — Арнольд взволнованно вскочил с места и начал быстро ходить взад и вперед по дорожке. — Воображаю лица дяди Треймана и других гейльсбергцев, когда они узнают, кто автор чудесной брошюры! Да, Эрнст недолго проживет в этом историческом гнезде. Теперь перед ним открыта широкая дорога! О, он далеко пойдет, вспомните слова Арнольда Гартмута. Да здравствует Эрнст! — вдруг громко закричал майор.

— Ура, дядя Арнольд! — внезапно отозвался звонкий детский голос, и с крыльца балкона быстро сбежала маленькая Лизбета.

Она размахивала в воздухе соломенной шляпой и заразительно смеялась.

— Откуда ты взялась, шалунья? — радостно воскликнул майор, поднимая девочку на руки. — А твоя мама тоже здесь?

— Да, мама сидит в конторе у нота…ри…уса! — с трудом выговорила Лизбета. — Дядя Эрнст послал меня к тебе в сад, а потом придет сюда с мамой. Как я рада, что ты приехал!

— И я тоже очень рад! — с чувством ответил Арнольд и, опустившись на скамейку, посадил девочку к себе на колени.

— Ты знаешь, с меня пишут портрет, — с гордостью заявила Лизбета. — Это будет большая красивая картина. Я одета в белое платье и у меня в руках большой букет цветов.

— Да, я знаю об этом. Твой портрет пишет Макс Раймар. Ты любишь это «восходящее светило», Макса?

— Вовсе нет! — решительно ответила Лизбета, сердито надув губки. — Он все хочет быть с мамой; говорит только с ней. Со мной он никогда не играет. Ужасный дурак!

— Как ты хорошо понимаешь людей, моя крошка! — восторженно воскликнул майор. — Неужели Макс разговаривает с мамой даже в то время, когда пишет твой портрет?

— Да, постоянно, и притом делает такие страшные глаза! — Лизбета закатила глаза вверх, желая сделать их похожими на мечтательный взор художника.

— Подумай, какой урод! Но не беспокойся, я живо сверну голову этому дураку! — сердито проговорил Арнольд, совершенно позабыв в эту минуту о присутствии Лизбеты.

— Нет, нет, — серьезно остановила майора девочка, — не делай этого, а то он не окончит моего портрета.

— Я сам его окончу, — нисколько не смущаясь, заявил майор, — этот глупый Макс нам совершенно не нужен. Ты увидишь, как он вылетит из вашего дома.

Лизбета искоса взглянула сначала на Арнольда, как бы не доверяя его художественному таланту, но при словах майора, что Макс вылетит из их дома, звонко рассмеялась, так как живо представила себе эту картину.

Через десять минут Арнольд и Лизбета играли в очень интересную игру. Девочка, вооружившись палкой, маршировала перед майором, прекрасно выполняя его команды. Гартмут был восхищен успехами своей ученицы и все время повторял:

— Молодец, Лизбета!.. Тебе непременно следовало бы быть дочерью военного!

Оба были так заняты игрой, что не заметили, как Вильма Мейендорф в сопровождении Эрнста вышла на балкон.

— Что это, Арнольд? Ты обучаешь нового рекрута? — смеясь, спросил молодой нотариус.

— Ах, простите! — вспыхнув, воскликнул майор. Вильма улыбнулась. Извинение было излишним; какая мать не чувствует радости, когда ее ребенку доставляют удовольствие?

— Мама, — закричала Лизбета, подбегая к Вильме, — дядя Арнольд говорит, что мне следует быть дочерью военного! Почему я не дочь военного?