– Я не заблудилась, – тихо сказала Айдына. – Я была на озере. Там живет Хыс Хылы [13] Она подлетает к берегу и разговаривает со мной. На своем языке, но я его понимаю.

– И что же она тебе говорит? – смерил ее насмешливым взглядом Киркей. – Только камы умеют разговаривать с птицами и зверями. Все ты выдумала! Сколько раз я был на том озере и никакой Хыс Хылых не видел. Никто ее не видел!

Айдына сердито выдернула руку из его ладони.

– Раньше ты верил мне. Уходи, я тебя видеть не хочу!

– Айдына, – укоризненно посмотрел на нее Киркей, – не сердись! Я не против посмотреть на Хыс Хылых! Может, она и впрямь живет на озере?

– А если она улетела? Вдруг кто-то спугнул ее? И ты снова станешь смеяться надо мной?

Айдына перевела взгляд на темный лес. Там, за горным ущельем, среди деревьев скрывалось озеро, на котором она несколько раз видела Хыс Хылых. Но никто почему-то не верил ей. Все говорили, что розовые птицы давно перевелись в их краях. Видно, обиделись на людей и стали кочевать в других местах.

Она ни разу не бывала на озере ночью, потому что с пеленок знала: это не лучшее время для прогулок. С наступлением темноты на охоту выходили не только звери, но и злые айна, а в новолуние горные и лесные люди искали себе невест, поэтому девушкам не стоило появляться в лесу и приближаться к большим камням. Горные люди любили прикидываться обломками скал, а лесные – пнями или крупными корягами.

– Понятно, ты все-таки струхнула и не хочешь в этом признаться? – плутовато усмехнулся Киркей.

Он знал, хитрец, как заставить Айдыну сделать что-то даже против ее воли. Нужно было заподозрить ее в трусости. Подружка тогда расходилась не на шутку: щеки ее краснели, глаза превращались в щелки и метали искры в негодника, посмевшего оскорбить ее. В этом состоянии она совершала отчаянные поступки, узнай о которых Ончас непременно сошла бы с ума от ярости. Правда, Киркей редко решался на это. Айдына не прощала обид и могла крепко огреть камчой, которую, как Ончас трубку, всегда носила за голенищем сапога. Вот и сейчас она выхватила плетку и замахнулась на Киркея, но тот ловко увернулся и схватил ее за запястье.

– Погоди, – Киркей виновато улыбнулся. – Мы поедем верхом! Так быстрее! И горные люди вряд ли нас догонят…

Он продолжал удерживать ее за тонкие пальцы, и Айдына, негодующе фыркнув, выдернула руку, но камчу на место не вернула.

– Ты тоже боишься айна, – сказала она ворчливо. – Но у тебя в голове дует ветер. Если айна проникнет в твое ухо, то свободно вылетит в другое. Тебе нечего бояться!

– Тем лучше, – Киркей лукаво прищурился. – Я отвлеку айна на себя, и ты будешь в безопасности.

Он сделал шаг в сторону и свистнул. Тут же из кустов, всхрапнув, выступил конь. Айдына с удивлением узнала в нем Чильдея – лучшего скакуна в отцовском табуне.

– Киркей! – испуганно вскрикнула она. – Отец убьет тебя, если узнает, что ты взял Чильдея без спроса.

Киркей подвел коня к Айдыне.

– Дочери бега не положено ездить на посхи. Никто не узнает, что я взял Чильдея. Табунщики напились харачина и спят без задних ног. А собаки, что сторожат табун, разговаривать не умеют.

Он взял Айдыну за плечо. Глаза его смотрели строго.

– Если Ончас хватится тебя, она поднимет дикий крик, поэтому нужно спешить!

– Спит Ончас, – сухо заметила Айдына и птичкой взлетела в седло. – И до утра не проснется! – Затем сверху вниз посмотрела на Киркея. – А ты побежишь рядом с Чильдеем?

Она резко свистнула и дернула за поводья. Чильдей заржал и поднялся на дыбы. Айдына едва не вывалилась из седла. Киркей перехватил у нее поводья и похлопал жеребца по шее:

– Спокойно, Чильдей! Спокойно!

Жеребец снова заржал, но уже не так гневно, лишь недовольно скосил глаз и нервно переступил ногами.

– Ему не нравится, что в его седле женщина. Он ведь не знает, что ты дочь его хозяина.

Киркей схватился за луку седла и ловко вскочил на коня. Теперь он сидел за спиной Айдыны, обнимая одной рукой ее за талию, а другой – удерживая поводья.

– А если я тебя украду? – тихо сказал Киркей и теснее прижал Айдыну к себе. – Увезу в горы, и там ты станешь моей женой. – Его рука скользнула ей под рубаху и легла на грудь.

Айдына замерла. Впервые рука мужчины касалась ее тела. Она была горячей и влажной от пота, эта рука. Но Айдыну пробрал озноб. Она сжалась в комок, не зная, как поступить. Чильдей недовольно фыркал и перебирал ногами. А прикосновения Киркея стали настойчивее и бесстыднее. Он сжимал и больно тискал ее грудь. Айдына ойкнула, прикусила губу, но почему-то не оттолкнула его, а, наоборот, прильнула к Киркею спиной и только тихо постанывала, когда его губы прижались к ее шее и юноша стал покусывать тонкую нежную кожу. У нее перехватило дыхание. И Айдына еще сильнее приникла к Киркею.

В глубине леса резко прокричала ночная птица, а потом забубнила, заныла, словно оплакивала покойника. Эти звуки вмиг привели Айдыну в чувство.

– Отпусти, – тихо сказала она и отвела руки Киркея. – Ты плохое задумал. Адай тебя загрызет, если снова приставать будешь.

И тряхнула головой, отчего ее сорок косичек пришли в движение, а перламутровые пуговицы в накосниках процокали: чок-чок-чок!

Легкий на помине пес выбежал из кустов и недовольно гавкнул.

– Тише, Адай! – Киркей спрыгнул с коня и потрепал пса за загривок. – Никто твою хозяйку не обидит.

Чильдей опять переступил ногами, фыркнул и потянулся губами к кусту. Киркей перехватил его за уздцы и тревожно посмотрел на Айдыну:

– Ты мне не ответила. Что будет, если я тебя украду и увезу в горы?

Айдына уже пришла в себя окончательно и, спрыгнув с коня, весело рассмеялась.

– Ты совсем глупый, Киркей? Батыры отца догонят нас еще до того, как солнце поднимется на конский повод. Тебя зарежут, освежуют, как барана, а череп повесят на дерево, чтоб глаза выклевали птицы.

– Я знаю, – со вздохом произнес Киркей, – но я все равно убью того, кто возьмет тебя в жены, а сам сбегу к мунгалам. Твой отец еще попомнит меня. Я его оставлю без скота и табунов.

– Нет, ты вовсе дурак, – рассердилась Айдына. – Я разве сказала, что хочу замуж за тебя? Мне еще рано! Даже Ончас не заводит об этом разговор.

– Заведет! – с тоской сказал Киркей. – Я вчера нечаянно услышал, как Ирбек разговаривал с Чайсо. Кам говорил, ойроты хотят, чтобы наш улус платил в два раза больше албан. А то пойдут войной…

– Они каждый год воевать хотят, – прервала его Айдына, – но отец умеет договариваться. Отвезет подарки контайши. Как в прошлом году: халат с золотой вышивкой, соболью доху и пять лучших жеребцов. Ойроты ценят наших кирче.

– Ты не дослушала, – с упреком посмотрел на нее Киркей. – Мунгалы тоже требуют албан. По пять соболей с каждого лука, то есть с каждого взрослого мужчины, охотника. А еще котлы, таганы, стремена, удила, наконечники для стрел, ножи, тавра… Очень много требуют. Говорят, давно не платили. Большой албан накопился.

– Отец никогда не станет платить дань алтын-ханам, – гордо вскинула голову Айдына. И усмехнулась: – Как много ты узнал! Неужто Чайсо не заметил тебя?

– Ну-у, – Киркей смущенно улыбнулся. – Ирбек злых духов отгонял, жеребят арчином обкуривал… В жертву барана принесли, харачина напились…

– Понятно, – усмехнулась Айдына, – от харачина в голове туман, а язык, как лента, на ветру развевается.

– Ты долго будешь смеяться? – обиделся Киркей. – Я ведь главное не сказал.

– Так говори, – рассердилась Айдына, – а то вдруг Ончас проснется. Хватится, что меня в юрте нет…

– Чайсо сказал, – Киркей отвел взгляд, – что твой отец хочет породниться с ойротами. Он решил отдать тебя в жены Дангур-тайше.

– Дангур-тайше? Он же старик! – изумленно вскрикнула Айдына. – У него пять жен. – И с подозрением уставилась на Киркея. – Зачем смеешься надо мной? Этого просто не может быть!

– Я не смеюсь, – с горечью произнес Киркей и посмотрел на Айдыну. В глазах его блестели слезы. – Это сказал брат твоего отца. Другому я не поверил бы. И еще он сказал, что за тобой приедут, когда Ульгер поднимется на неб [14] и табуны вернутся с пастбищ. Сваты привезут много дорогих подарков, а у меня нет ничего, чтобы посвататься к тебе. Да и кто отдаст дочь бега за бедного кыштыма?

– Я не верю тебе! – Айдына гордо вздернула подбородок. – Отец всегда говорил, что выдаст меня замуж в ближний улус.

– Ну, когда это было! Наверно, передумал, – скривился Киркей. – Отдаст тебя шестой женой хромому старику, зато меньше албана платить станет. И мунгалы не посмеют нападать на родственника тайши.

– Ты хочешь сказать, что отец променяет меня на вонючие шкуры? – Айдына вся подобралась и сжала рукоятку камчи. – Единственную дочь?

– Не веришь? Спроси у отца, – пожал плечами Киркей.

– Я спрошу, – Айдына задохнулась от злости и намотала камчу на кулак. – Я у Чайсо спрошу. С чего вдруг он разговорился? И с кем? С Ирбеком, которого ненавидит…

– Ирбека все боятся, – тихо сказал Киркей и отвернулся. – Салагай говорит, что он никогда не был белым шаманом. Белой шаманкой Арачин была твоя мать. Очень сильной шаманкой. Девять шаманских кос она имела и девять бубнов, а у Ирбека только одна косичка, и бубен тоже один. Ирбека она даже в помощники не брала. Но ее забрала Суг ээзи – Дух воды. И тогда Ирбек сказал, что тёси Арачин перешли к нему и велели шаманить. Но я ему не верю.

– Я не боюсь Ирбека, – фыркнула Айдына. – И отец не боится!

– Салагай говорит: Ирбек – чех-кам, плохой шаман, пожиратель душ, а еще он знается с албысами и шулбусами, – насупившись, продолжал Киркей. – Кто с ними встретится в тайге или в степи, в зверя превращается, в людоеда.

– Не мог Салагай такое сказать! Его глаза только солнце видят, – не сдавалась Айдына. – Чудищ многие встречали, даже Ончас, но она ж не стала людоедкой? Ирбек – хитрый, и глаза у него злые. Но он ничего плохого не сделал. Людей и скот лечит. Салагай ошибся, наверно.