В тишине, нарушаемой лишь свистом ветра и капелью подтаявшего снега, Елизавета взяла небольшую ладонь королевы в свои руки и, повысив голос, проговорила так громко, что ее расслышали все собравшиеся поблизости:

– Я покидаю ваше величество с тяжелым сердцем, повинуясь требованию обстоятельств и слабого моего здоровья. Однако же я во всеуслышание объявляю себя вернейшей из ваших подданных, любящей вас превыше всякого другого. Я молю вас не верить тем, кто сеет дурные слухи обо мне, не оказав мне милости дозволением лично, собственной персоной доказать вам злодейскую природу подобных оговоров, ибо только вам одной искренно я вверяю свою честь.

Это была превосходная речь, пронизанная природным даром Елизаветы к риторике. Марию она, безусловно, впечатлила; бледные тонкие губы ее сжались так, что рот превратился в едва заметную ниточку. Все ждали, что будет дальше, и я вместе со всеми затаил дыхание. Елизавета бросила осторожный взгляд на Ренара, который стоял в нескольких шагах позади королевы. Низко надвинутая шляпа скрывала его лицо, но я не сомневался, что он смотрит на принцессу и в глазах его горит неукротимая ненависть. Будь на то его воля, отъезд Елизаветы выглядел бы совершенно иначе.

Мария отняла руку. Смутное выражение скользнуло по ее лицу, неосязаемое, но вместе с тем пронзительное. Она попыталась улыбнуться, но движение губ более напоминало бескровную гримасу; внезапно она, повинуясь порыву, подалась к Елизавете и обеими руками сжала ее руку будто бы в сожалении.

Затем она позвала своих дам.

Леди Кларансье выступила вперед, неся на руках нечто похожее на зверька. Принцесса приняла загадочный предмет, развернула – и на руки ей хлынул роскошной волной соболий мех. То был плащ со вставными рукавами и капюшоном, пошитый из мягкого бархата и превосходного русского соболя.

– В Хартфордшире холодно, – сказала Мария, – а у вас, как вы сами говорите, слабое здоровье. Мы не желали бы, чтобы вам по недосмотру случилось продрогнуть и заболеть.

Глаза Елизаветы влажно заблестели, она хотела что-то сказать, но тут королева подала знак, и к ней подошел монах в облачении францисканца – ряса и пелерина с капюшоном; пояс его, по обычаю ордена, был подвязан веревкой с тремя узлами. При виде монаха глаза Елизаветы потускнели.

– Вы заверили нас, что желали бы ближе узнать пути нашей истинной веры, – продолжала Мария. – Этот святой отец поедет с вами в Эшридж, дабы наставлять вас. Он берет с собою догматы истинной веры, так что вы сможете видеть их каждый день и познать их утешение. Мы молим Господа, чтобы вы вскорости осознали, что, лишь отбросив еретические заблуждения юности, возможно делом доказать нам преданность, о коей вы столь пылко объявили.

С этими словами она отступила на шаг. Волна собольего меха ниспадала с рук Елизаветы. Повернувшись к мистрис Парри, принцесса отдала ей подарок и вновь присела в реверансе, прежде чем направиться к носилкам. У нее была внушительная свита – приближенные дамы, охрана из тяжеловооруженных всадников, Кантила – арабский скакун – и Уриан.

– Мы решили пока поверить вам на слово, – прозвучал громкий голос Марии, и Елизавета замерла на полушаге. – Живите в Эшридже тихо, не учиняя беспорядков, и мы примем во внимание вашу искренность.

Елизавета помедлила, обводя взглядом собравшихся. Вряд ли она заметила меня в такой толпе, но все же я надеялся, что она почувствовала мое присутствие.

Под щелканье кнутов и звон подкованных копыт кортеж выехал из-под дворцовой арки. Толпа рассеялась, придворные спешили присоединиться к тем, кто торчал в окнах галерей, чтобы поделиться своими наблюдениями, все обсудить, взвесить и сызнова заключить пари об участи Елизаветы.

Завернувшись в плащ, я смешался с толпой.

Настало время взяться за свой собственный отчаянный и безрассудный план.

Саутуарк

Глава 18

Через замерзшие сады и ристалище я прошел к конюшням. Шафран приветствовал меня из своего стойла радостным фырканьем; несколько минут я не мог угомонить его. Вновь перебираться на тот берег верхом по мосту было рискованно, к тому же, сидя в седле, я представлял бы собой чересчур заметную цель. Если Ренар намеревается послать за мной своих подручных, пускай на сей раз идут по следу пешком.

Щедро заплатив Тоби, я дал ему подробные указания, как поступить с Шафраном, если я не вернусь:

– Доставишь его в Эшридж в качестве подарка ее высочеству принцессе Елизавете. Она тебя наградит.

Услышав на выходе из конюшен, как заржал Шафран, я подавил болезненный приступ страха. Кто знает, увижу ли я еще своего коня, да и всех, кто мне дорог?

Выскользнув в промозглую темноту, я направился к реке. Совсем недалеко от спуска к воде я вдруг услыхал, что кто-то идет за мной. Я метнулся к ближайшему дому и затаился на пороге, обнажив шпагу. Шаги приближались, сопровождаясь странным тягучим звуком, который отдавался скрежетом в ушах. Я стиснул рукоять шпаги, готовясь броситься на врага, и тут мимо моего укрытия проковыляла нищенка, что-то бормоча себе под нос; ее изуродованные ноги были обмотаны тряпьем. Она не заметила ни меня, затаившегося совсем рядом, ни блеска обнаженной шпаги. Я настороженно огляделся по сторонам и двинулся дальше.

Лед на Темзе уже начал трескаться, вспучиваясь огромными кусками после нескольких умеренно теплых дней. Судоходство пока еще оставалось опасным, но я рассудил, что, если стольким лодочникам приходится голодать без работы, кто-то из них наверняка уже не выдержал и вернулся к привычному занятию. Одного такого смельчака я обнаружил у спуска к воде; чтобы хоть как-то согреться, он усердно тер друг о друга корявые узловатые пальцы.

Лодочник алчно упрятал мою монету, и я осторожно спустился в его утлое суденышко. Я уселся на открытой скамье, подавляя страх, который преследовал меня всю жизнь – страх перед темной водой, – и лодка отчалила от берега. Куски льда бились о борта; перевозчик огибал их, отталкивая веслом те, что покрупнее. Я не мог отогнать мысли о том, что, если хоть один из этих острых обломков врежется в корпус, мы камнем пойдем ко дну.

Переправа завершилась благополучно, хоть я и продрог до костей на промозглом ветру. Приплатив лодочнику, чтобы тот подождал меня, я по грязным извилистым улицам пустился бежать к «Соколиному гнезду».

Окна борделя были наглухо закрыты ставнями, преграждавшими путь стылой ночи. При виде знакомого дома меня охватило чувство, будто с тех пор, как я приходил сюда в прошлый раз, миновала целая вечность. Я постучал в дверь; отчего-то мне пришло в голову, что Скарклифф тоже может оказаться внутри.

– Слуга графа здесь? – спросил я привратника, вывернув в его мясистую ладонь остатки денег из кошелька.

– Какой еще слуга? – Он сунул монеты в карман. – Понятия не имею, о чем ты лепечешь, красавчик.

Должно быть, его прикончили тогда на дороге и бросили труп там, где ему и валяться теперь, пока не станет добычей бродячих псов или пьяного сброда. Хотя Скарклифф не сделал ничего, чтобы я питал к нему жалость, мне все равно было его жаль. Никто в мире не заслуживает подобного конца.

Я целеустремленно двинулся вперед, но тут привратник схватил меня за рукав.

– Куда? Гони пошлину, дружок, и сдавай оружие.

Вместо ответа я круто развернулся и ударил его рукоятью кинжала в лицо. Из носа привратника хлынула кровь. Я опять ударил его в лицо, потом в пах. Привратник взвыл, скрючился, хватаясь за мошонку, и рухнул на пол.

– Скотина! – услышал я его сиплое шипение. – Дерьмо поганое…

Я оглушил его новым ударом, и он затих. Входя в бордель, я надеялся, что не вышиб из него дух.

В общем зале было почти безлюдно. Лишь несколько посетителей в масках сидели за столами, пили либо играли в кости; пара мальчиков, обслуживавших их, даже не трудились зазывно вилять бедрами. Я глянул на отдельный стол у лестницы, где в прошлый раз сидел Скарклифф: там было пусто.

Поднявшись по лестнице, я остановился, прислушался к знакомым звукам бордельных удовольствий. Две-три кошки шмыгнули в темноту, однако по ту сторону дверей было тихо. Неужели сюда так скоро дошли новости из дворца?

Я пнул дверь в комнату Кортни, даже не подумав постучать. Граф был один. Он сидел у стола, перед ним стояли кувшин и кубок. Вздрогнув, он поднял голову, и лицо его стало мрачнее тучи.

– Бесчестный сукин сын! Ты предал меня!

Я захлопнул за собой дверь и привалился к ней, скрестив на груди руки. Мне безумно хотелось схватить Кортни за грудки и тряси до тех пор, пока он не выложит всю правду, но ничего не поделаешь – я нуждался в его помощи, и предпочтительно добровольной.

– На самом деле, – проговорил я, – предали нас обоих, и сделала это мистрис Сибилла Дарриер. Вы ведь именно с ней здесь встречались?

Ничего не ответив, Кортни потянулся к кувшину. Я в два шага пересек комнату и убрал кувшин у него из-под носа.

– Упейтесь хоть до смерти, если хотите, но только после того, как расскажете все, что мне нужно знать.

Вблизи стало видно, что налитые кровью глаза Кортни обведены темными кругами. Судя по этой примете, он уже был изрядно пьян, что отнюдь не облегчало мне дела.

– Королева подписала ордер на ваш арест, – сообщил я. – Сейчас, в эту самую минуту, вас ищут.

Кровь отхлынула от лица Кортни. Шатаясь, он выбрался из кресла и подался вперед и дыхнул мне в лицо винным перегаром.

– Да, и почему же так вышло? Потому что ты лгал! Ты обещал, что со мной ничего не случится! Ты сказал, если я тебе помогу, ты не спустишь на меня псов Ренара… а сам отдал им эти письма. С какой стати мне верить твоим словам?

– С той, что нас обоих обманули, – ответил я. – Все это задумала Сибилла. Она украла письма Дадли (только я тогда не знал, что это была именно она), а потом вернула, объявив, что взяла их у Ренара. Я должен был что-то отдать королеве, прежде чем Ренар навлечет гибель на принцессу. Выбор был таков: либо ее голова, либо твоя. По крайней мере, так я тогда считал.