Выйдя в длинную галерею, я увидел, что навстречу порхающей походкой движется придворная парочка в усыпанных драгоценными камнями нарядах. Я завихлял ногами, притворяясь пьяным, и женщина захихикала, а мужчина сердито крикнул: «Прочь с дороги, болван!» Едва они прошли мимо, я ускорил шаг. Кортни наверняка шел этой же галереей, однако, выйдя из нее и спустившись по лестнице в более узкий коридор, я заподозрил, что свернул не туда. Уайтхолл представлял собой сущий лабиринт, секретами которого я едва начал овладевать, и сейчас понял, что направляюсь в самые недра дворца, где от голых каменных стен веет заплесневелой сыростью.

Я беззвучно выругался и решил повернуть назад. Кортни мне, скорее всего, уже не догнать, и…

До моего слуха донесся слабый отзвук голосов.

Я попятился назад, к тому месту, где коридор совершал поворот. Стылый свет, сочившийся из кое-как навешенной задней двери, отчасти высвечивал двоих людей. Тот, что повыше, стоял ко мне спиной, уперев руку в бедро, но я сразу распознал черно-белые складки плаща, обшитого по краю галуном с серебряными наконечниками. Вторая фигура, закутанная в черный плащ, была ниже на голову и тоньше. Кровь моя лихорадочно застучала в висках, когда я различил алебастрово-бледный овал женского лица, обрамленный меховым капюшоном.

Я отступил в темноту, чувствуя, как неистово колотится сердце.

Елизавета. Наедине с Кортни.

– Мы должны быть осторожны, – услышал я ее голос, подхваченный и усиленный эхом сводчатого коридора. – Игра становится чересчур опасной.

– Игра? – Кортни грубо хохотнул. – Это давно уже не игра. С тех пор как эта старая карга, твоя сестрица, вознамерилась запродать нас испанцам, мы больше не играем – мы бьемся за свою жизнь.

– Ты забываешь, что моя сестра пока не сделала объявления, – парировала Елизавета. – Вполне возможно, ее помолвка с Филиппом Испанским так и не состоится. Подобные дела скоро не делаются. Существует добрая сотня причин, которые могут стать помехой…

– Вопрос лишь в одном: велит она отрубить тебе голову до венчания или после, – перебил Кортни так бессердечно, что я похолодел. – Разве ты не слышала, как она говорила с тобой сегодня в зале? Перед всем своим чертовым двором! Пойми, угождать и вашим и нашим больше не выйдет. Мария тебя не пощадит. Она отправит тебя на эшафот, даже если ради этого ей придется казнить всех до единого протестантов Англии!

– Осторожней со словами, кузен. – Голос Елизаветы посуровел. – Ты говоришь о моей сестре. К тому же она пока не сделала мне ничего дурного. Я по-прежнему наследую трон согласно последней воле нашего отца.

Кортни расхохотался:

– А после тебя, согласно воле того же Генриха, трон наследуют ваши тетки и их дети! Мария добьется твоей казни либо лишит тебя права наследования и назначит на твое место кислолицую ведьму Леннокс – до тех пор, пока не обзаведется потомством от Филиппа. Ты не хуже меня знаешь, что это так. И что же, ты покоришься? Уступишь свое священное право нечестивому союзу Марии с Габсбургом?

– Господь свидетель, с меня довольно! – воскликнула Елизавета и, помолчав, понизила голос до свистящего шепота: – Что, по-твоему, я должна сделать? За мной день и ночь следят ее шпионы, дамы, которых она назначила в мои покои, даже прачка, которая стирает мое белье! С тех самых пор, как я прибыла ко двору, я хожу по краю пропасти. Нет, я не покорюсь… но и головы лишаться не намерена. Если уж до того дойдет, я сделаю все, чтобы остаться в живых.

– И что же именно? Станешь лизать задницу папе и Филиппу Испанскому заодно?

Голос Кортни звучал так дерзко, что я, не выдержав, рискнул снова заглянуть за угол. И увидел, что Кортни подался к Елизавете, словно собирался взять ее за руки, а она отпрянула.

– Ты добиваешься, чтобы я собственными руками выстроила себе эшафот!

– Я тебя ни к чему не принуждаю, – отозвался он. – Только ты ведь сама слышала, что сказала твоя сестра: время уклончивости и промедлений прошло. Доверься хотя бы мне и Дадли. Только мы сумеем тебя уберечь.

Я застыл, словно оледенев. Дадли! Роберт Дадли, мой бывший хозяин, любимый сын Нортумберленда и друг детства Елизаветы, которого Мария заключила в Тауэр вместе с его братьями… Роберт Дадли, осужденный за государственную измену.

Елизавета замерла, казалось, даже не дышала. Мгновения тянулись, словно годы, отягченные безмолвными раздумьями принцессы. Наконец она негромко сказала:

– Вот, возьми.

С этими словами Елизавета распахнула плащ и, достав из кармана небольшой сверток, вручила его Кортни. Затем, вновь закутавшись в плащ, указала на заднюю дверь:

– Теперь позови своего слугу, и пусть проводит меня в мои покои. Вот-вот разболится голова, нужно отдохнуть.

В смятении я смотрел, как Кортни алчно прячет сверток под собственным плащом. Я стоял недвижно, словно парализованный, пытаясь осознать смысл того, что произошло на моих глазах, и почти не обратил внимания на третьего участника сцены, который появился из-за задней двери. Человек уверенно шагнул вперед, рука в перчатке поднялась, остановив Елизавету. Затем та же рука указала на место, где я затаился. Принцесса, недоуменно хмурясь, повернулась к Кортни. В этот миг я вспомнил слова Перегрина: «В черном плаще с капюшоном. Огромного роста. Лица я не смог разглядеть, но облик у него был недружественный».

Я окинул взглядом внушительную фигуру незнакомца, просторный плащ с капюшоном, который скрывал его с головы до пят, – и понял, что ошибался. Ренар не приставлял ко мне соглядатая. Тот, кто следил за мной в зале, кто сейчас стоял здесь, указывая на мое укрытие, был не кто иной, как наемник Кортни. Услышав, как граф изрыгнул ругательство, а Елизавета негромко вскрикнула, я развернулся и опрометью бросился тем же путем, каким пришел сюда. Собственный топот отдавался в моих ушах, точно раскаты грома.

В длинной галерее было темно, одинокий масляный факел, чадивший высоко на дальней стене, почти не давал света. Я задыхался, хватая ртом воздух. Очертя голову я нырнул в ближайшую оконную нишу и замер там, принуждая себя дышать через нос, чтобы не выдать своего присутствия.

Секунду спустя в галерее появился Кортни; за ним, набросив на голову капюшон, спешила Елизавета.

– Ты уверен? – взволнованно спросила она.

– Да, он был здесь! – Кортни вертелся на месте, ожесточенно вглядываясь в темноту галереи. – Клянусь всеми бесами преисподней, он подслушивал, а теперь удрал!

– О ком ты говоришь? – спросила Елизавета. – Я никого не видела.

В голосе Кортни зазвенела злоба:

– Тот самый выскочка, что в зале устроил целое представление, спасая пса Джейн Дормер! Он, должно быть, следил за нами.

Не дожидаясь ответа принцессы, он развернулся к своему подручному, который, заметно хромая, ковылял к ним с обнаженным кинжалом в руке. Судя по кинжалу, человек в черном был наемным солдатом.

– Кретин! – прошипел Кортни. – Ты должен был нас охранять!

Он замахнулся было на слугу, но Елизавета решительно встала между ними.

– Прекрати! – велела она. – Ты забыл, что сам приказал ему остаться снаружи, чтобы мы могли поговорить с глазу на глаз? Как он мог нас охранять?

– Жалкий сукин сын! – проворчал Кортни и ткнул пальцем в слугу. – Вернись в зал и найди его. Если он услышал достаточно, чтобы разболтать Ренару или, боже упаси, королеве, нам не придется ждать, когда Филипп Испанский отправит нас на костер. За него это сделает Мария.

Голос Кортни дрогнул, губы скривились, обнажая недобрый оскал:

– Я сам провожу ее высочество. Сделай то, за что я тебе плачу, и избавься от этого безродного щенка, прежде чем он все погубит!

У меня перехватило дыхание. Я услышал, как Елизавета вновь возразила; затем Кортни без церемоний повел принцессу прочь, и ее голос стих. В наступившей тишине я услышал неумолимо приближавшиеся шаги. Не стоило мне прятаться в первой попавшейся нише! Мое укрытие находилось как раз по дороге к залу, и подручный графа неизбежно должен был пройти мимо меня.

Я извлек из-за голенища кинжал, направив его острием вниз, чтобы лезвие случайно не отразило тусклый свет факела. Я не питал никаких иллюзий. Этакий верзила раздавит меня, глазом не моргнув, даже если мне как-то удастся увернуться от его клинка. И все же я был намерен стоять до конца. Если выйдет затянуть драку и поднять шум, у него не хватит времени меня прикончить. Вряд ли графу понравится, если его слуга окажется замешан в прилюдном убийстве…

Меня пробрал озноб, когда в нескольких дюймах от моего укрытия возникла уже знакомая черная тень. Вблизи человек оказался не так высок, как мне почудилось вначале, но достаточно, чтобы я пожалел об оставленной в комнате шпаге. Лица его я не видел – лишь безобразный нос, торчавший из-под капюшона. Время остановилось. Сердце мое грохотало, как кузнечный молот. Подручный Кортни остановился так близко, что я бы мог, протянув руку, дотронуться до его плаща. Голова в капюшоне медленно повернулась в мою сторону. Стиснув пальцы на рукояти кинжала, я приготовился нанести удар…

Человек в черном двинулся дальше.

Я задержал дыхание, все мое тело напряглось, изготовившись к смертельному броску. Происходило невероятное. Как он мог меня не увидеть? Не настолько уж здесь темно. Неужели он страдает ночной слепотой? Я не шевелился, слушая, как затихают вдали шаги. Быть может, он решил подкараулить жертву, притворившись, будто дает ей уйти. Едва я вынырну из укрытия, он рванет ко мне, точно бешеный бык, набросится сзади и задушит… но время шло, мучительно медленно тянулись минута за минутой, и все было тихо. Я различал лишь шипение догорающего в настенном гнезде факела да невнятные звуки музыки и смех, доносящиеся из зала.

Наконец я осмелился выглянуть из оконной ниши. Галерея тянулась в темноту.

Ни души.

Я соскользнул с подоконника и, спрятав кинжал за голенище, поспешил к себе в комнату.

Перегрин ждал меня в компании Уриана, устроившегося на кровати. Горела сальная свеча. Когда я вошел, Уриан зарычал и тут же, узнав меня, завилял хвостом.