Видимо, этим только и можно объяснить мое легкомысленное поведение…

Лина поняла, что он говорит о тех женщинах, с которыми имел связь. Они привлекали его, но он всякий раз быстро уставал от них и бросал, как бросил Дэйзи, Эви, Китти…

— Не надо, я понимаю…

— Я знаю, что ты все понимаешь, — сказал герцог, — но могут найтись люди, которые захотят задеть тебя, говоря о моей дурной репутации, о том, что у меня были другие женщины… Я хочу, чтобы ты твердо знала, что к тебе я испытываю иные чувства, настолько иные, что лишь ты способна понять, как велика эта разница.

— Я… я понимаю…

— Мое любовное плавание было долгим, очень долгим, — продолжал он. — Я уже начал думать, что оно никогда не кончится. Но теперь я у цели. Я нашел Шангри-Ла, эту волшебную страну, которую ищут все люди, и получил великий дар, которого я не заслуживаю, — твою любовь.

Лина застонала от счастья.

— Неужели ты говоришь это мне?

— Говорю и буду говорить!

— Мне нужно сказать тебе одну вещь… очень важную…

— Я готов тебя выслушать. Но сперва я тебя поцелую!

Лина отняла у него свою руку и уперлась ему в грудь, чтобы удержать его.

— Нет, подожди, — сказала она. — Сегодня утром, когда ты поцеловал меня, я уже не могла думать ни о чем, кроме любви. Сперва выслушай.

— Что может быть более интересного и важного, чем поцеловать тебя? — удивился герцог. — Впрочем, если тебе так хочется, изволь, я слушаю. Только говори побыстрее, а не то я умру от нетерпения. Ты так прекрасна, что слова, право же, излишни!

— То, что я скажу, не будет лишним, — настаивала Лина.

— Так я слушаю!

Но взгляд его был устремлен на ее губы. Герцог был так близко, что Лине было нелегко собраться с мыслями.

— Китти, наверно, сказала тебе, — начала она наконец, — что я только что приехала из провинции и хотела наняться к ней камеристкой, потому что ей была нужна камеристка, которая говорит по-французски, и что я никогда раньше не была камеристкой…

По выражению лица герцога было ясно, что он начисто забыл, что именно говорила ему Китти, и сейчас он думает не о Китти, а о ней, Лине.

— Да, — согласился он наконец. — Она, помнится, говорила что-то в этом роде… Впрочем, я не очень интересовался твоим прошлым.

— Она не сказала тебе мое настоящее имя? Не то, которое она придумала для меня, а то, под которым я ей представилась?

— Э-э… сейчас, сейчас… Кроумер, кажется, — вспомнил герцог. — По-моему, довольно серое имя для такой красавицы, как ты. Я буду очень рад, когда ты сменишь его на мое.

— Это фамилия одной из моих гувернанток, — объяснила Лина. — Настоящее мое имя — Лина Крессингтон-Коумб.

— Крессингтон-Коумб? — переспросил герцог. — Где-то я слышал это имя… Ах да, ну как же! Странное совпадение, право! Когда я учился в Оксфорде, в столовой напротив моего места висел портрет человека, которого звали Джордж Фредерик Крессингтон-Коумб, четвертый граф Уэллингем. Он тебе не родственник?

— Это был мой дедушка!

Герцог изумленно воззрился на нее.

— Ничего не понимаю!

— Сейчас титул графа Уэллингема носит мой отец. Я сбежала из дому.

— Как? Отчего? — Удивлению Фабиана не было границ.

— Папа решил выдать меня замуж за противного старика, который хотел жениться на мне только потому, что тогда бы его приняли в высшее общество.

— Слава богу, что ты сбежала! — воскликнул герцог. — Но, любовь моя, как же ты решилась отправиться в Лондон и искать там место служанки?

— Я сперва хотела наняться гувернанткой потому, что мне нужны были деньги, и еще потому, что хотела спрятаться ненадежнее. Но когда я пришла в контору по найму, я узнала, что леди Берчингтон нужна камеристка, которая говорит по-французски.

— Просто не верится!

— Мне очень стыдно, что я такая обманщица, но они мне предложили так много денег… целых двести фунтов… Я поняла, что отказываться было бы глупо… И потом еще представилась возможность съездить в Париж.

— Понимаю, — сказал герцог. — Но, клянусь тебе, звездочка моя, я больше никогда не позволю тебе так рисковать собой!

Внезапно он рассмеялся.

— Так Китти и не удалось мне отомстить! — воскликнул он. — Ты и в самом деле та, за кого я тебя принял, и даже более того!

— Я знаю, что поступила очень дурно, согласившись участвовать в этом спектакле, — смущенно сказала Лина. — Мне… мне очень стыдно…

— Тебе нечего стыдиться! — сказал герцог. — Самое главное, любовь моя, что мы нашли друг друга. Я женился бы на тебе, даже если бы ты была дочерью мусорщика, но моему семейству, разумеется, будет приятно узнать, что ты дочь английского графа и принадлежишь к древнему славному роду.

— Боюсь, твоя бабушка все же будет недовольна, что ты женишься на женщине, которая уступает тебе знатностью, — нерешительно сказала Лина. Герцог снова рассмеялся:

— Бабушка — она, кстати, живет в этом же доме, так что у тебя есть надежная дуэнья, — так благодарна тебе за то, что ты спасла мне жизнь, что будет только рада видеть тебя моей женой. Когда ты достаточно окрепнешь, чтобы встретиться с ней, она горячо поблагодарит тебя.

— А… а что стало с графиней? Лина произнесла это с трудом — она снова как наяву услышала безумный вопль графини и вновь испытала ужас, пережитый ею, когда она увидела револьвер, нацеленный в грудь герцога.

— Это я виноват, что ты чуть не погибла от ее руки, — вздохнул герцог. — Она всегда была довольно неуравновешенной особой. Она всего год была замужем, когда ее супруг скончался, и после этого сделалась немного не в себе. Она вбила себе в голову какие-то глупости и слепо верила им…

Он помолчал, потом продолжал:

— Со временем ей стало немного лучше. Но она осталась одержима идеей, что я должен жениться на ней. Разумеется, я об этом и не помышлял. Клянусь тебе, дорогая, что с нею у меня никогда не было ничего похожего на любовную связь!

Герцог всмотрелся в лицо Лины, как бы желая удостовериться, что она верит ему, и, убедившись в этом, продолжал:

— Никто, кроме меня, не знал, что Ивонна становится все настойчивей. Когда мы оставались наедине, она то и дело закатывала истерики, устраивала мне сцены…

— Какой ужас! — прошептала Лина.

— Я все яснее начал понимать, что с этим надо что-то делать. Когда она заинтересовалась балом, я подумал, что это хоть сколько-нибудь поможет ей, отвлечет ее. Поэтому я и позволил ей, как и прочим родственникам, устроить у себя большой прием перед балом.

— Но ведь ты поселил у нее Китти? — спросила Лина, вспомнив, что говорила графиня о Китти.

— Это была ошибка моей бабушки, — ответил герцог. — Она не знала, в каком состоянии находится Ивонна, и распорядилась о том, чтобы поселить Китти к ней. А меня тогда не было в Париже. Когда я вернулся, было уже поздно что-то менять.

— И ты решил оставить все как есть?

— Это было очень неосторожно с моей стороны, — признался герцог. — Но, знаешь, я, как и все мужчины, не люблю сцен…

Он вздохнул и продолжал:

— Увы, легкомыслие подчас карается более жестоко, чем настоящие грехи! Я едва не потерял тебя!

Его тон показал Лине, как глубоко затронуло его все случившееся. Впрочем, теперь все позади. Важнее было другое…

— Ты… ты уверен, что хочешь жениться на мне? — спросила Лина.

— Уверен! Абсолютно уверен! — воскликнул герцог. — Я женюсь на тебе, и никто и ничто меня не остановит!

— Наша свадьба будет самым большим чудом из всех, что случились со мной… — прошептала Лина.

— И со мной тоже! Мне потребуется вся жизнь, чтобы показать тебе, как я счастлив и как я обожаю тебя! Он придвинулся к ней поближе.

— Ну а теперь могу я поцеловать леди Лину Крессингтон-Коумб?

Лина счастливо улыбнулась в ответ и подставила щеку. — Нет, не так, — скапал герцог. — Ты — звезда! Звезда, которая казалась мне недосягаемой, столь совершенной, что простой смертный не может коснуться ее, не осквернив. Ее место — в небесах…

— А теперь я здесь, с тобой…

В голосе Лины звучала страсть, и герцог не мог не заметить этого.

Он обнял ее, очень бережно, чтобы не потревожить раненую руку, но его губы, прижавшиеся к ее устам, были горячими, пылкими и настойчивыми.

Соединившись с ним в поцелуе, Лина поняла, о каком пламени говорил он тогда, в саду.

Это пламя вспыхнуло где-то в глубине ее существа, охватило ее грудь, поднялось к губам и соединилось с огнем, пылавшим в ее возлюбленном.

Да, это была та всемогущая, неудержимая любовь, о которой он говорил. Перед ней нельзя было устоять, да им и не хотелось.

Любовь окутала их небесным светом и вознесла в рай, созданный лишь для них двоих и принадлежащий им навеки.