Китти помолчала, потом добавила с таким видом, словно ей не хотелось больше говорить на эту тему:

— Герцог дает бал в честь помолвки своей младшей сестры. Впрочем, герцог не нуждается в предлогах для того, чтобы делать приятное своим друзьям.

Получив эти сведения, Лина окончательно перестала что-либо понимать.

Если герцог дает бал, сравнительно молод, знатен, богат, почему он должен заметить ее, Лину, среди своих многочисленных друзей, которые съедутся к нему со всей Франции и Англии?

И тем не менее Лина знала, что ее нарядили и снабдили новым именем, титулом и обручальным кольцом именно затем, чтобы она разыграла какую-то шараду, предназначенную для глаз герцога.

«О, когда дело доходит до женщин, у Фабиана глаз орлиный!»— восклицала Китти.

«Фабиан говорит, что голос составляет немалую часть женского обаяния», — добавляла Дэйзи.

«Фабиан говорит, что по-настоящему прекрасная женщина скользит над полом, как эльф, а не топает, как солдат по мостовой», — вспоминала Эви.

Каждый раз, когда они обменивались подобными замечаниями, скорее предназначенными для ушей Лины, ей все больше становилось не по себе.

Если это спектакль для одного зрителя, что будет, если Фабиан его не оценит? Что, если он попросту не обратит на нее внимания?

«Боюсь, тогда меня с позором отправят обратно домой», — печально подумала Лина.

Но потом она вспомнила о ста фунтах, которые она положила в банк на Пиккадилли под своим собственным именем и которые все равно принадлежат ей, независимо от того, как обернется дело в Парижа.

А пока что ей все же очень хотелось понять, чего именно от нее ждут.

Очевидно, леди Берчингтон и ее подруги ожидают, что герцог увлечется ею. Но тогда зачем делать вид, будто она замужем? Сколько ни билась, Лина не могла отыскать ответа на этот вопрос.

Лина знала, что труднее всего будет говорить о своем несуществующем муже, который отправился в Шотландию удить рыбу вместо того, чтобы сопровождать ее в Париж.

Не понимаю!«— говорила она себе.

Она хотела знать, но почему-то не могла облечь это в слова и потому не могла задать вопрос напрямую.

Честно говоря, Лина просто побаивалась этих дам. В особенности леди Берчингтон. Лина слышала, как она разговаривает с новой камеристкой, которую ей прислали из бюро миссис Хант.

— Раз со мной едете вы, — говорила, она Лине, — мне не обязательно иметь, камеристку, которая говорит, по-французски. К тому же я начинаю понимать, что добыть такую камеристку почти невозможно. Удивительно, как необразованны наши низшие классы!

— Можете быть уверены, что я буду делать для вас все, что смогу, — сказала Лина.

— Ну разумеется! — сказала Китти. — Если понадобится что-нибудь купить, я пошлю вас в лавку вместе с горничной.

— С удовольствием, миледи.

Миссис Хант прислала леди Берчингтон камеристку, которая служила в нескольких знатных семействах и оставила прежнюю работу только потому, что ее хозяйка скончалась.

Это была нервная, на вид слабая здоровьем женщина. Лина пожалела ее, как только увидела.

— Если у вас будет слишком много работы, я вам помогу, — предложила она, когда камеристка явилась к ней с каким-то поручением от Китти.

Камеристка ошеломленно уставилась на Лину.

— Вы… вы так добры, миледи…

— Я знаю, как трудно собираться в дорогу, — сказала Лина. — Если будет очень трудно, вы мне скажите, и я сделаю, что смогу.

Она улыбнулась и добавила:

— Я неплохо шью, и мне нередко приходилось помогать в шитье моих собственных платьев.

Она чуть было не сказала это в настоящем времени, но вовремя спохватилась.

» Надо быть осторожнее, — подумала она. — Если я выдам себя, леди Берчингтон мне никогда этого не простит».

Когда Лина услышала, как леди Берчингтон разговаривает со своей камеристкой, которую звали Смит, она поняла, что ей и в самом деле крупно повезло. Со слугами Китти не церемонилась.

Впрочем, Смит действительно частенько заслуживала выговора. Она была ужасно нерасторопна и нередко забывала, что ей приказывали.

Но Лина по мере сил помогала ей, и к тому времени, когда они отправились в Париж, Смит была предана ей душой и телом.


Путешествие проходило весьма занятно. Разумеется, для леди Берчингтон и ее подруг в этом не было ничего удивительного, но Лина упивалась новыми впечатлениями.

Когда они высадились в Кале и сели в поезд, каждому из них был предоставлен отдельный вагон. Лина узнала, что это сделано по распоряжению герцога. Три камеристки и лакей лорда Берчингтона тоже ехали в отдельном вагоне. А господа предпочитали проводить время в уютной гостиной, где им прислуживали официанты. Кроме того, в каждом вагоне была спальня, где можно было прилечь вздремнуть.

Лине все время хотелось повторять:

«Какая роскошь!»

Но она благоразумно держала язык за зубами. Ведь ее спутники принимали это как нечто само собой разумеющееся.

Лина была немало удивлена, обнаружив, что лорд Берчингтон — единственный мужчина в их компании. Из общей беседы она узнала, что маркиз Хоулм и граф Пендок не стали сопровождать своих супруг в Париж, находя это чрезвычайно скучным.

И отчего-то оба они недолюбливали герцога Савернского — Лина только никак не могла понять за что.

В поезде разговор шел о людях, которых Лина не знала, и три грации, злорадно посмеиваясь, рассказывали друг другу двусмысленные анекдоты, касающиеся их знакомых.

Лине было неприятно слушать их разговоры, и это несколько отравляло ей замечательное путешествие. Поэтому она держалась немного в стороне и просиживала у окна, любуясь проносящимися мимо пейзажами.

Северная Франция оказалась в точности такой, какой Лина себе ее представляла: бесконечные плоские равнины без единой зеленой изгороди, которые так привычны глазу англичанина.

Вдоль дорог тянулись ряды кипарисов. Разноцветные поля были похожи на затейливое лоскутное одеяло, и Лина не уставала любоваться ими.

Когда стемнело, за окном ничего не стало видно, но зато в стекле появилось отражение Лины. Лина смотрела и не узнавала себя. На ней было прекрасное дорожное платье, принадлежавшее раньше графине Пендок. А шляпка, украшенная страусовыми перьями, казалась Лине верхом элегантности. Она и не думала, что когда-нибудь сможет надеть что-нибудь подобное!

Одежда должна была подчеркивать ее статус замужней женщины.

Прошло пять дней, а Лина все еще не привыкла носить обручальное кольцо. Каждый раз, как она снимала перчатки, кольцо бросалось ей в глаза, словно красный сигнал маяка на море.

«Что-то будет в Париже?»— думала она. А поезд все мчался сквозь тьму к столице Франции.

На небе загорались первые звезды, и кипарисы казались ей теперь темными перстами, угрожающе устремленными вверх.

Лина вздрогнула от страха. Она сама не знала, чего боится — то ли того, что ждет ее в Париже, то ли того, что леди Берчингтон останется ею недовольна…

Но потом она снова сказала себе, что нельзя же было упускать случай побывать в Париже! Такая удача выпадает раз в жизни. А самой бы ей никогда не накопить денег на поездку за границу.

Она вспоминала чудеса, о которых рассказывала ей матушка: Версаль, Эйфелева башня, набережная Сены, картины Лувра, Триумфальная арка, Вандомская колонна…

«И я все это увижу!»— думала Лина, трепеща от возбуждения.

Она вечно будет признательна леди Берчингтон за то, что та предоставила ей возможность совершить это путешествие.

Но тут ей угрожающей тенью явилось воспоминание о герцоге.

«Зачем мне обманывать его?»— в который раз спросила себя Лина.

Она уже поняла, что леди Берчингтон и ее подруги задумали разыграть его. Но зачем?


Прошлой ночью она почти не спала. Отчасти это было вызвано радостным возбуждением из-за того, что она едет во Францию. Но в то же время Лина томилась непонятным страхом. А что, если герцог, едва увидев ее, тотчас догадается, что она не та, за кого себя выдает?

Леди Берчингтон научила Лину, что ей следует говорить.

— Если герцог примется расспрашивать вас о доме и о муже, постарайтесь перевести разговор на другое. Попросите его рассказать о себе. Польстите ему, скажите, что вы наслышаны о его тонком вкусе, о коллекции редких картин, которыми он владеет..

— Да, вы уже рассказывали мне о его домах и поместьях, — сказала Лина.

— Попросите его рассказать вам о своих картинах, — посоветовала Китти.

— А вы не могли бы назвать какие-нибудь шедевры, которыми он владеет? Китти покачала головой.

— Я не разбираюсь в живописи, — сказала она. — Все, что я знаю, — это то, что коллекция Фабиана уникальна. Просто попросите его рассказать вам о ней.

Лина хотела спросить, не найдет ли герцог это скучным, но не решилась, боясь вызвать раздражение у леди Берчингтон.

Ехать в Париж, чтобы разговаривать со светским человеком о его картинах и владениях, о которых она, Лина, не имеет ни малейшего представления?

«Быть может, у него есть другие интересы?»— подумала Лина и рискнула спросить:

— А лошадей герцог держит?

— Еще бы! — воскликнула Китти. — В прошлом году он выиграл «Гран-при»! Лина знала, что это название знаменитых скачек. Если бы герцог был англичанином, ей легко было бы найти его имя в «Спортивной газете», которую ее отец получал каждую неделю.

Но, увы, о французских любителях скачек Лина ничего не знала. Не знала она и названий газет, в которых можно было бы почерпнуть необходимые сведения.

— А не могли бы вы немного рассказать мне о герцоге? — робко спросила она в последний вечер, когда они с Китти поднимались наверх перед ужином.

— Что вы хотите знать? — немного резко спросила Китти.

— Это ведь он дает тот бал, где мы будем в субботу. И, если я не ошибаюсь, я должна разыграть свою роль в первую очередь для него. Поэтому мне кажется, что мне стоит узнать о нем побольше…

— Не стоит, — ответила Китти. — Вот приедете во Францию и сами все узнаете. А теперь ступайте переодеваться, а не то опоздаете к ужину.