Она вздохнула и уронила голову на руку.

Через двадцать минут ее разбудил голос Стива и прикосновение к плечу:

— Ты как, Тилли?

— Все в порядке… просто задремала.

— Ничего удивительного. Лошади готовы. Пошли. — Он взял ее под руку и помог подняться.

Лошади стояли во дворе. Прикрепив лампу к седлу, Стив подошел к Тилли, которая уже вдела одну ногу в стремя. Он подставил ладонь под другой каблук и подсадил ее в седло.

У коттеджа Тилли остановила лошадь и сказала:

— Дальше не езди, Стив, ты совсем вымотался. Дай мне лампу, я поеду одна.

Он не проронил ни слова. Она присмотрелась к нему и с беспокойством спросила:

— В чем дело, Стив? — Когда она дотронулась до плеча, Стив поморщился и опустил голову. — В чем дело? — переспросила Тилли.

— Да ничего, поезжай. — Он уже хотел свернуть к коттеджу, но она наклонилась и схватилась за вожжи.

— Ты ранен. Где болит? Плечо? Слезай, слышишь? — Она сама спешилась, подошла к нему и потянула за полу пальто. — Слезай немедленно.

Стив нехотя повиновался. Ведя лошадь под уздцы, он прошел в калитку. Тилли последовала за ним.

Когда лошади были в сарае, Стив пробормотал:

— Надо бы их покормить.

— Иди в дом, я все сделаю сама.

Тилли удивило, что он безропотно послушался. Она быстро задала лошадям сена, принесла воды. Затем поспешила в дом. Стив сидел в старом кресле-качалке у потухшего камина. Он наклонился вперед, опершись руками о колени и сцепив руки. Без лишних слов она встала перед ним и спросила:

— Где болит?

— Спина, — коротко ответил он.

Она велела ему подняться и помогла снять пальто. Было заметно, что перед рубашки висит свободно, а сзади рубашка плотно прилипла к спине. Когда Тилли дотронулась до Стива, он сжал зубы.

— Почему ты не сказал? — сухо спросила она. — Тебе следовало поехать в больницу вместе с остальными и показаться врачу. Камнем зашибло?

Он поежился и ответил:

— Меня завалило на некоторое время.

Тилли быстро подошла к камину, взяла меха и раздула огонь. Потом приподняла крышку большого черного чайника, сунула туда палец и обнаружила, что вода все еще горячая. Пройдя на кухню, в потемках поискала таз, сразу нашла его, потому что он лежал там же, где и раньше, под раковиной — Стив действительно ничего не менял.

Вскоре Тилли уже ставила таз с теплой водой на коврик перед камином.

— Встань на колени, — приказала она.

Стив потихоньку опустился на колени.

Раз за разом Тилли отжимала полотенце и прикладывала его к спине Стива поверх прилипшей рубашки, чтобы ее можно было отодрать и заодно смыть угольную пыль.

Когда наконец Тилли удалось стянуть рубашку, она содрогнулась при виде спины Стива. Три глубоких раны, к тому же содрана кожа с плеч.

— Господи, какой же ты дурак, Стив. О чем ты только думаешь? Играешь в храбреца, а на спину смотреть страшно.

Он промолчал, но попытался подняться с колен. Однако она его остановила.

— Не двигайся. Эти раны надо промыть, или быть беде. Мне нужна чистая вода.

Когда она вернулась, он уже сидел у разогревшегося камина, на низкой скамейке. Тилли принялась обрабатывать раны. Стив замер. Она, было, хотела спросить, не делает ли она ему больно, но сообразила, что вопрос глупый. Разумеется, ему было дико больно, ведь ей приходилось тереть живую плоть, чтобы удалить грязь. Было бы сейчас лето, можно было бы пойти на речку полежать в воде. Но сейчас зима. Странно, она абсолютно забыла о Новом годе.

Когда более или менее раны были промыты, Тилли заявила:

— Нужен жир. У тебя что-нибудь есть?

— Есть гусиный жир в буфете. — Стив попытался было встать, но она его остановила.

— Прекрасно. Лучше не придумаешь… — Она осторожно смазала жиром раны. — Где у тебя чистые рубашки?

Он показал в сторону спальни и ответил:

— В комоде.

— Тогда мне придется на минуту забрать лампу.

Открыв комод, Тилли удивилась, увидев с полдюжины чистых, аккуратно сложенных рубашек. Он следит за собой, и это хорошо, ей нравится.

Вернувшись в комнату, Тилли хотела одеть рубашку на Стива, но он решительно запротестовал, встал и оделся сам. Сейчас он уже смог пошутить:

— Заправлять сюда не буду. — Шлепнув по грязным брюкам, он направился в спальню. На пороге он обернулся и спросил: — А ты не хотела бы умыться, Тилли?

— Да, конечно. — Она устало улыбнулась. — Сейчас займусь этим. А потом по чашке чая, хорошо?

— Это ты правильно придумала. Возьми лампу с собой на кухню, здесь хватит света от огня.

— Да, спасибо, Стив.

Через минут пятнадцать они сидели у огня и с удовольствием пили чай, щедро сдобренный виски. Стив, глядя на огонь, задумчиво сказал:

— Я по-разному встречал Новый год, но этот — самый странный.

— У меня тоже. А сколько времени?

Они одновременно обернулись к каминной доске, где стояли часы и хором сказали:

— Без десяти двенадцать.

— Скоро будут слышны гудки.

— Да. Я уже подзабыла, как гудят корабли… Как ты себя чувствуешь?

— Намного лучше. Ты зря беспокоишься.

— Зря! Хорошо, что ты не видишь собственную спину. Не представляю, как утром ты пойдешь на работу.

— Не волнуйся, утром я буду на месте.

— А я считаю, что тебе необходимо показаться врачу.

— После того, что ты для меня сделала? — Он улыбнулся. — Мне теперь никакой врач не нужен. И вообще, на мне все заживает, как на собаке. Через несколько дней я буду в полном порядке.

— Хорошо бы так. — Тилли поставила кружку на деревянный стол. — Но слушай внимательно: сегодня ты из этого дома не выйдешь. Я сама найду дорогу домой.

Она встала, он, последовав ее примеру, спокойно заявил:

— И ты слушай внимательно — домой одна не поедешь. А вдруг тебе на пути встретятся парни, вышедшие на свежий воздух продолжить веселье?

— Я буду дома через полчаса, вряд ли они к этому времени выберутся на улицу.

Тилли улыбалась, но улыбка сползла с ее лица, когда она заметила, как Стив смотрит на нее.

— Оставайся, вместе встретим Новый год, — тихо попросил он, и что-то в его голосе заставило ее опустить глаза.

Обычное предложение, ничего особенного. Но что будет, когда зазвучат церковные колокола, заревут гудки судов, и к ним присоединится рев заводских сирен? Вы жмете друг другу руки, смотрите друг другу в глаза, поздравляете с Новым годом и целуете тех, кого любите. И зная все это, Тилли не могла отказать Стиву. Тем более, что они все равно встретят Новый год вместе, если она разрешит ему проводить ее домой. Хотя в душе она понимала, что находиться в комнате за закрытыми дверями и ждать прихода Нового года, от которого все ждут счастья, работы и много денег, а именно об этом мечтает каждый северянин, никогда не устающий надеяться, это не тащиться к дому на лошади в темноте и холоде.

Тут ее колебания прервались — вдали раздался звук, похожий на звук охотничьего горна, затем загудела корабельная сирена. Стив, оглянувшись на часы, заметил:

— Очевидно, отстают. Пошли, Тилли. — Он взял ее за руку, повел к двери и распахнул ее.

Молодые люди стояли на пороге, глядя в звездную ночь, наполненную звуками сирен, гудков и колокольного звона.

Стив все еще держал Тилли за руку. Наклонившись к ней, он заглянул в ее глаза и тихо сказал:

— Счастливого тебе Нового года, Тилли.

— И тебе того же. С Новым годом, Стив.

Он поймал ее вторую руку, крепко прижал ее к своей груди и прошептал:

— О, Тилли, Тилли! — Она попыталась вырваться, но он еще крепче сжал ее руки и с дрожью в голосе произнес: — Каждый Новый год, сколько я себя помню, Тилли, я желал только одного, и ты знаешь, чего именно. Нет-нет, дай мне договорить, хотя бы сегодня. — Он провел ее в комнату, закрыл дверь ногой и сказал, обращаясь к ее склоненной голове: — Одна часть меня, разумная часть, не устает твердить, что все бесполезно. Сейчас еще хуже, чем раньше, ведь ты — хозяйка поместья, а я почти что простой шахтер… Слегка только вырос, но, скорее всего, таким и останусь. Забудь ее, говорил я себе. Женись, твердил я. И я пытался, один Бог знает, я пытался. Дважды я едва не женился, и дважды сбегал накануне свадьбы, потому что не хотел превращать жизнь другой женщины в ад. Одно дело самому жить в аду, и совсем другое — превращать в ад чужую жизнь. Но другая часть меня живет в мечтах. И эта часть — это другой человек, который не работает в шахте, умеет хорошо говорить, хорошо одеваться, вести себя в обществе. Этот человек может пойти к хозяйке поместья и сказать: «Я люблю тебя, Тилли. Всегда любил. Выходи за меня замуж». И этот человек просыпается только ночью. Но ведь сейчас ночь, Тилли… Нет, нет. Стой тихо. Разреши мне всего лишь подержать тебя за руку, пожалуйста! — Голос его звенел, он не молил, но требовал. Он как будто говорил: ты у меня в долгу за многолетнюю верность.

Что-то заставило Тилли поднять голову — в ее глазах стояли слезы. Она смотрела на этого мужчину, чья любовь раздражала ее в юности, а где-то в тайниках ее мозга раздавался тихий шепот: сколько раз нам дано любить? Этот же вопрос она задала себе, когда Мэтью признался ей в своей страсти. Тогда она была уверена, что любит его. Правда, раньше она любила его отца, а еще раньше — Симона Бентвуда. И сейчас это чувство всколыхнулось в ней вновь — теплота, желание обнять, быть обнятой — это стремление одновременно быть женой, матерью, любовницей, другом… Но она сказала себе, что для Стива может быть только другом. Правда, глаза говорили другое…

И Стив это понял. В следующий момент он крепко обнял Тилли. Она сквозь одежду чувствовала бешеное биение его сердца, его губы прижались к ее губам. Она не ответила на поцелуй, но и не сопротивлялась. Она вдруг в какой-то момент почувствовала желание обвить его шею руками, но остановила себя, вспомнив о его больной спине. И у нее уже не было сил говорить себе: ты не должна этого делать.