Рабочие откланялись и продолжили свой путь, а Тилли повернулась к управляющему, выражение лица которого ей совсем не понравилось. И тут она заметила Стива, в сопровождении троих шахтеров, идущего в ее сторону. Они оживленно разговаривали. Вдруг он заметил Тилли, но направился к ней не сразу.

— Добрый день, миссис Сопвит, — сказал Стив, касаясь рукой кепки.

Он впервые обратился к ней так официально, и она ответила в том же ключе:

— Добрый день, мистер Макграт, я слышала, у вас неприятности?

— О, ничего страшного. — Он взглянул на своего начальника и добавил: — Уверяю вас, вода больше не прорвется.

— Вы не считаете, что этот аварийный участок следует закрыть? — спросила она.

— Нет-нет. — Стив покачал головой и обратился к управляющему: — Вы согласны со мной, сэр?

— Я так сейчас и сказал мадам. — Управляющий повернулся к Тилли и добавил: — Извините, мадам, меня ждут дела. — Потом взглянул на Стива. — Я хотел бы, чтобы ты вышел в утреннюю смену.

Стив помедлил и ответил:

— Ладно. — Затем обратился к Тилли: — Мне помочь вам сесть в седло, миссис Сопвит?

— Если вам не трудно, мистер Макграт. — Уже сидя в седле, Тилли поблагодарила: — Спасибо. — Развернув лошадь, она направилась по грязной дорожке вдоль берега, мимо конюшен, лампового домика и конторы шахты.

От нее не ускользнуло колебание Стива, когда управляющий велел ему выйти в утреннюю смену. Как и все, он находился под землей часов шестнадцать. Утренняя смена, как Тилли это хорошо знала, начиналась в два. Стиву придется встать в час, чтобы успеть позавтракать и добраться сюда. И это нужно сделать обязательно. Ничего-то здесь не изменилось, ничего не улучшилось: ни зарплата, ни условия. Она слышала, что на других шахтах рабочие бастуют, и отчего это происходит, Тилли понимала очень хорошо.

Она неторопливо ехала и размышляла. У меня хватит денег, чтобы платить им больше, я могу укоротить их рабочий день. Но она понимала, что Джон, несмотря на свою доброту, будет активно возражать. Ведь любые такие изменения вызовут негодование владельцев других шахт, например Розьера. Рабочие под землей, те же рабы. Тилли вдруг вспомнила четырех рабов на ранчо в Техасе, которые жили гораздо лучше, чем ее собственные шахтеры.

Но что-то она все же сможет сделать, например, построить приличные дома и не брать арендной платы. Надо будет поговорить об этом с Джоном или, возможно, со Стивом.

Не успела Тилли о нем подумать, как услышала за спиной топот лошадиных копыт. Оглянувшись, она увидела Стива на старой кляче. Тилли остановила свою кобылу, чтобы он мог догнать ее. Он сидел на лошади без седла. Поравнявшись с Тилли, он сообщил:

— Это он впервые перешел на рысь. Знаешь, я думаю, он и галопом сможет, если захочет. В старичке еще есть огонь.

Она улыбнулась и сказала:

— Ты, наверное, страшно устал.

— Да нет, нормально. Во всяком случае, чашку чая тебе приготовить смогу, если зайдешь.

— Да нет, спасибо, Стив. Смеркается, а если я не вернусь до темноты, домашние начнут меня разыскивать.

Несколько минут они ехали молча, потом он произнес:

— Мне приятно, что ты интересуешься шахтой, Тилли.

— Да. — Она повернула к нему голову. — Но одно дело интересоваться, а другое — что-то сделать, что-то изменить.

— Так, так, — Он вздернул подбородок. — Ты о мистере Мидоузе? Он от правил ни на шаг. Конечно, мне не надо об этом говорить, но он так боится смерти, что, скорее всего, никогда не помрет. Думается, ему вообще не надо заниматься этим делом. Тут ведь как: или ты можешь, или нет. Вроде как в армии — выживают те, кто начал с азов, из солдат. Конечно, надо разбираться в технике, но ты не можешь знать, на что она способна, если сам не попробуешь, не коснешься шва там, внизу. Но меня все устраивает. Я присматриваю внизу, он руководит наверху. По большому счету, во всяком случае. Ты уверена, что не зайдешь и не выпьешь чаю? Это же пара минут.

Они уже были рядом с коттеджем, и Тилли отрицательно покачала головой:

— В другой раз с удовольствием. Мне ведь надо будет зайти и взять еще книг, если ты, конечно, не возражаешь?

— He глупи, Тилли… He возражаю… Это же твой коттедж. Кстати, — Стив слегка наклонил голову, — ты лучше выглядишь, веселее. Тебе полезно ездить верхом. И поскольку мы давно не виделись, хочу поздравить тебя по поводу одной из твоих поездок.

Она сделала вид, что не понимает, о чем он говорит, и спросила:

— Да? Какую поездку ты имеешь в виду?

Тот день, когда ты напугала их до смерти.

— Вот ты о чем? Ты так считаешь?

Стив рассмеялся.

— Нет, это не совсем так. Но одно могу тебе сказать, судя по обрывкам сплетен, которые до меня доходили, я теперь просто уверен, что они оставили тебя в покое надолго. Слава о тебе дошла аж до Пилау. На прошлой неделе, возвращаясь из Ньюкасла, я зашел в «Олень» выпить рюмочку. Я там впервые, поэтому они меня не знают. Посетители говорили свободно, и я понял, Тилли, что они в большинстве своем на твоей стороне. Ведь ты сама знаешь, как Шилдс относится к Ньюкаслу, так и Пилау относится к Шилдсу и другим деревням.

— Что же, приятно слышать, по крайней мере, мне не стоит ждать набегов из Пилау.

— Нет, и из других мест тоже — это мое мнение. А один парень сказал, что видел тебя однажды и ничего не имел бы против, чтобы такая ведьма сидела за его столом. Ох, Тилли, — Стив смутился и быстро добавил, — я только хотел успокоить тебя…

— Я знаю, что ты имел в виду, Стив. И не волнуйся, я уже не обращаю внимания на это прозвище, наоборот, оно меня устраивает. Да, — она кивнула головой, — именно так. И к тому же, они так давно называют меня ведьмой, что я начинаю думать, может они в чем-то и правы.

— Да будет тебе! В тебе столько же от ведьмы, Тилли, сколько во мне голубой крови.

— Ты так думаешь?

— Уверен.

— Тогда скажи мне, Стив, — уже серьезно спросила она, — почему это прозвище ко мне прилипло, почему меня преследуют?

— Ну, — он нагнулся и погладил грязную гриву лошади, — потому что в тебе что-то есть, какое-то редкое обаяние. Нет, — Стив покачал головой, — не то слово. Скорее привлекательность, — он еще больше понизил голос, — какие-то чары. Ага, — он снова кивнул головой, — вот это точнее — чары. И всегда в тебе это было. Не спрашивай, в чем это заключается, я не знаю.

Она ответила так же тихо и спокойно:

— Без этого определения я вполне могла бы обойтись, Стив.

— Другие с тобой не согласятся, Тилли.

Она опустила голову и долго молчала, заставив его почти что закричать:

— Слушай, мы тут сидим и спорим, а могли бы сидеть в тепле. Ты уверена…

Она уже выпрямилась и натянула поводья.

— Пока, Стив. Я как-нибудь загляну за книгами.

Он ничего не ответил, пока лошадь не проехала немного вперед, и затем прошептал:

— Обязательно, Тилли, обязательно.

Она пустила лошадь рысью, затем перевела в галоп, а в голове, в такт копытам, билась одна мысль: чары, чары. Тилли была уверена, что ее чары все еще действуют на Стива. И поэтому, ради него самого, ей надо держаться от него подальше, а в коттедж приехать во время его отсутствия. Но при этой мысли ее охватило чувство тоскливого одиночества. Из всех людей окружавших ее за исключением Бидди, в качестве друга она хотела иметь прежде всего Стива. Потому что нить, связывавшая их в детстве, все еще не оборвалась.

Глава 13

Рождество они встретили весело, и не только благодаря детям. В этом была заслуга и их нового дяди Люка. Этот высокий человек вызвал у них бурю восторга. Особенно нравилось детям, когда он изображал обезьяну, прыгал через диваны и кресла и бегал за ними на четвереньках. Но не только дети наслаждались его обществом: Джон, Анна и Тилли, да и все слуги в доме сразу полюбили его. Ведь Люк был солдатом, сражавшимся с русскими — этим ужасным народом, живущим на другой планете. Кроме того, он был истым джентльменом, вежливым и тактичным. Как говорили на кухне, вряд ли этот дом когда-нибудь до этого видел столько радости и веселья. Хотя старались для общего веселья все, начиная с Бидди и заканчивая Пибоди.

Только поздним вечером в доме смех стихал, Тилли, наконец оказавшись одна в постели, начинала шептать:

— Ох, Мэтью, Мэтью, если бы ты только был здесь!

Но в глубине души она сомневалась, что при Мэтью атмосфера в доме была бы столь открытой и жизнерадостной. Мэтью всегда хотел играть первую скрипку, верховодить, подшучивать над всеми. Но сам он, еще с раннего детства, терпеть не мог, когда подшучивали над ним.

Над Джоном, например, всегда смеялись из-за его заикания. Он к этому привык. А Люк, как выяснила Тилли за последние четыре дня, обладал легким и светлым характером. Он умел обращаться с детьми. Он позволял им лазить по себе, возился с ними. Для них это было ново, особенно для Вилли, ведь человек, которого он смутно помнил как своего папу, никогда с ним не играл, а на Жозефину и вовсе не смотрел. Новый дядя стал настоящим открытием и, как и все дети, они злоупотребляли его терпением — плакали и капризничали, когда их отправляли спать.

Тилли не могла вспомнить, чтобы Вилли открыто противился ей, а тут он заявил:

— Мама, я не хочу спать, я хочу остаться с дядей.

На что Люк ответил:

— Если ты не будешь слушаться маму, я немедленно упакую свои сумки, заложу карету, сяду на корабль, и ты никогда больше не увидишь меня.

Детская реакция обескуражила всех. И Вилли, и Жозефина со слезами бросились на шею Люку и принялись умолять:

— Нет! Дядя Люк, нет.

Когда мир был восстановлен, и четверо взрослых остались одни в гостиной, Джон, обращаясь к брату, развалившемуся в шезлонге, сказал: