— Около пятидесяти.

— Милостивый Боже! И все на диване валяется. Ну, так всегда бывает, я это часто видела. Если у женщины не было мужика, ей подавай чье-нибудь внимание. Вот они и притворяются немощными. Зато все остальные, как правило, родные, должны с ног сбиваться, чтобы угодить, и часто сами оказываются в могиле раньше, чем их подопечные.

— Ох, Бидди! — Тилли посмотрела на пожилую женщину, раскачивающуюся в кресле-качалке. Она ждала этих минут целый день. Дети уже спали, слуги разошлись по своим комнатам, кроме, возможно, Пибоди или Биддла. Это зависело от того, чья была очередь запирать двери. Тилли могла спокойно посидеть с Бидди и поговорить. Вернее, она слушала, а Бидди рассказывала ей о том, что случилось за день, перескакивая с одной темы на другую. Но это не было пустой болтовней — в ее словах всегда присутствовали мудрость и здравый смысл, а иногда, как сегодня, робкая просьба за одну из дочерей.

— Ничего хорошего нет в самокопании. Зачем думать, что могло случиться, да что еще может случиться. В этой жизни только в одном можно быть уверенным — это в смерти. А ведь большинство тащатся ей навстречу, даже иногда готовятся прям-таки в расцвете лет: шьют там смертную рубашку или сорочку для мужа. Потом садятся и ждут, когда смерть придет. Половина бед в этой жизни от людей, у которых есть время думать. Как мне моя мамаша говаривала: ум человека, как куриное гнездо, и на каждом яйце насечка. Если с яйцом все в порядке, цыпленок родится нормальным, а если нет, сиди ты на нем, лелей ты его, что выйдет? Одна вонь. Я что хочу сказать, неправильно жить одной, жить в прошлом… Вон Стив живет в коттедже совсем один. Это неправильно. Дай волю нашей Пег, он недолго бы тосковал в одиночестве. — Она кивнула Тилли и продолжила: — Ну да, конечно. Она была замужем, овдовела, но желание, оно сильное даже у вдовы. И разве не смешно? То же самое было и с Кэти. Она ради него прошлась бы по горячим углям, но он ни разу даже не взглянул в ее сторону. Правда, тогда была ты, Тилли. — Она снова кивнула. — Теперь все по-другому, вы в разном положении. Наша Пег стала бы Стиву хорошей женой, если бы у него хватило ума это заметить. Думаю, его надо немного подтолкнуть, кому-то намекнуть ему об этом. Ну ладно, — Бидди посмотрела на висящие на стене часы, — мне пора спать ложиться. Да. — Она встала и провела пальцем по блестящему боку медной кастрюли, одной из восьми в ряду. — Завтра заставлю я Бетти поработать над этими кастрюлями. Смотри, сколько пыли. — Бидди показала палец Тилли, но та ничего не заметила на заскорузлом пальце и с улыбкой сказала:

— Ты чересчур придираешься, Бидди.

— Ага, посмотрю я, что ты скажешь, если в кухне будет грязно, мэм. — Бидди произнесла слово «мэм» с усмешкой, и Тилли шутливо шлепнула ее по руке и ответила в том же тоне:

— Ладно, женщина, вели их завтра вычистить.

Они лукаво переглянулись и распрощались:

— Спокойной ночи, Бидди.

— Спокойной ночи, девочка. Кстати…

Тилли приостановилась, а Бидди, снимая свой белый фартук, спросила:

— Как ты думаешь, не пора ли получить письмо от нашей Кэти?

— Думаю, не стоит беспокоиться: ты получишь много писем к Рождеству и не только письма.

— Что ты хочешь сказать — не только письма?

— Не скажу. Потерпи, сама увидишь.

— Она не приедет, нет?

— Да я не об этом, Бидди. Я же сказала, может быть, на следующий год.

— Ну ладно. Спокойной ночи, девуля. — Она повернулась и вздохнула, а Тилли повторила:

— Спокойной ночи, Бидди.

У себя в комнате Тилли села у туалетного столика и принялась вынимать шпильки из волос. Застыв со шпилькой в руке, она уставилась в зеркало. Что ей делать, намекнуть Стиву, что Пег нужно только поманить? Возможно, он сам давно об этом знает. Кроме того, Тилли достаточно хорошо его знала, и поэтому прекрасно понимала, что ему не понравятся никакие намеки. Если ему что-то нужно, он справится сам. Если бы ему нужна была Пег, он бы давно получил ее.

Но в одном Бидди права: никто не должен жить в одиночестве. Но тем не менее, большую часть своей жизни ей придется жить одной. Хотя не совсем, ведь у нее есть сын, ее собственный сын. И у нее есть дочь, пусть приемная, которая со временем вырастет в темнокожую молодую женщину.

Глаза, смотрящие на нее из зеркала, расширились, и она сказала, как бы обращаясь к ним:

— Надо довольствоваться малым.

Глава 11

Ноябрь выдался мягким. По общему мнению, последние две недели погода была лучше, чем в середине лета. Два воскресенья подряд солнце сияло вовсю, и Тилли вместе с детьми ездила верхом по парку до того места, где когда-то стоял коттедж.

Она уже как-то рассказывала им, что давным-давно жила в нем. Теперь, каждый раз, когда они проезжали мимо, дети засыпали ее вопросами. Так случилось и сегодня. Вилли, гарцующий на своем пони, склонил голову к плечу и, глядя на полуразрушенные пристройки, заросшие кустарником, спросил:

— Мои дедушка и бабушка любили бы меня?

Тилли вопрос застал врасплох. Она взглянула на маленького сына и ответила:

— Да, разумеется, они бы очень тебя любили, Вилли.

— А они бы делали из меня дурака?

— Дурака? — недоуменно переспросила она. — С чего ты это взял?

— Ну, я слышал, как Джимми говорил, что дедушки и бабушки обычно делают из внуков дураков.

— Вот что. — Тилли облегченно вздохнула. — Джимми подразумевал, что все бабушки и дедушки портят своих внуков.

— Мама.

— Да? — Она повернулась к Жозефине.

— А меня бы они любили, Виллины дедушка и бабушка?

— Конечно, очень. Да, они бы очень тебя любили.

— Даже если мое лицо не похоже на Виллино? — Девочка отпустила вожжи и дотронулась ладонями до своих щек.

Улыбка сползла с лица Тилли.

— Они бы очень тебя любили, — заверила она твердо.

— Не потому, что ты моя мама?

Вопрос был странным, и Тилли замялась, прежде чем ответить этому слишком прозорливому представителю рода человеческого.

— Нет, не потому, что я твоя мама, а за то, что ты такая, какая есть.

Девочка, глядя прямо перед собой, прошептала:

— Какая я есть. — Потом она внимательно посмотрела на Тилли и поинтересовалась: — А люди всегда кидаются камнями в людей другого цвета?

— Нет, конечно, нет. А кто кидался камнями? — Тилли повернулась к молчавшему Вилли, потом снова к Жозефине и повторила: — Так кто кидался камнями?

— Кристина не велела тебя беспокоить. Она сказала, что они просто глупые мальчишки.

— Когда они кидались камнями?

Жозефина поджала губы и передернула худенькими плечами. Тилли повернулась к сыну и строгим голосом потребовала:

— Вилли, расскажи мне, кто кидался камнями?

— Какие-то дети, мама, из-за калитки.

— Когда?

Он немного подумал и ответил:

— В воскресенье.

— В прошлое воскресенье?

— Да, мама.

— А до этого?

— Тоже.

— Можешь вспомнить, когда?

— Ну… день был ясный, у них были каникулы, и они были одеты в выходные костюмы.

Протянув руку, Тилли отвела прядь над бровью сына, прикрывающую шрам — рваную линию, оставленную грубо зашитой раной, приведшей к его слепоте. Она моментально припомнила, что несколько недель назад, проходя через холл, видела, как Кристина о чем-то торопливо разговаривала с отцом. Дети стояли рядом, но когда она спросила, в чем дело, Пибоди ответил: «Хозяин Вилли наткнулся на ветку. Немного поранил бровь».

— Это от камня, Вилли?

Мальчик несколько раз моргнул и пробормотал:

— Да, мама. Но Кристина не виновата, она выбежала и прогнала мальчишек.

Тилли почувствовала, что сейчас свалится с седла. Но в ту же секунду она овладела собой и уже сидела прямо и уверенно. Всю свою жизнь она страдала от жителей деревни. И вот теперь из-за Жозефины у них появился новый повод для скандала. Но Жозефина — это одно, а ее сын — совсем другое. Деревня в лице миссис Макграт сделала мальчика слепым на один глаз, а этот камень мог лишить его остатков зрения в другом — ранка была глубокой и находилась как раз у виска. Полдюйма ниже, и они попали бы ему прямо в глаз.

Она ощутила знакомый прилив ярости, повернулась к детям и приказала:

— Поехали! Нам предстоит прогулка.

Малыши послушно повернули своих пони и двинулись за ней к дому. Причем ни один из них не воскликнул, как обычно: «Мы поедем далеко, мама?» Они молчали.

У сторожки Тилли натянула поводья и позвала:

— Джимми! Джимми!

Она знала, что у Джимми сегодня выходной. Когда он появился в брюках и рубашке, то, увидев ее, быстро застегнул все пуговицы и спросил:

— Да, Ти…, мэм?

— Не сходишь ли ты на конюшню и не попросишь Артура или Майерза, кто свободен, оседлать лошадь и поехать со мной, да побыстрее?

— Да, разумеется, мэм. В какую сторону надо ехать?

— Я еду в деревню.

Брови молодого человека поползли вверх, и он повторил:

— В деревню!

— Да, Джимми, в деревню. Иди скорее, я очень тороплюсь. — С этими словами Тилли вынула часы и взглянула на них.

Постояв какое-то время с открытым ртом, Джимми развернулся и побежал в конюшню.

Часы показывали половину одиннадцатого. Большинство деревенских жителей сейчас в церкви, дети тоже. Пастор Портман читает свою обычную проповедь, и через три четверти часа она окончится, церковь опустеет.

Джимми, торопясь выполнить ее распоряжение, забыл открыть ворота, так что ей пришлось спешиться и сделать это самой. Не страшно, в бриджах это делать легко.

Тилли повела свою лошадь по дороге. Молча пройдя некоторое расстояние, Вилли спросил: