— Я очень сомневаюсь, что войска выведут, — Маренн покачала головой.

— Я тоже не очень надеюсь на это, ваше высочество, — ответил Хорти, — раз уж их ввели. Но пусть фюрер ответит мне, пусть перестанет прикидываться. Я заставлю его прекратить игру и открыто признать оккупацию, насилие. Это развяжет мне руки, и тогда я смогу с полным правом, без обиняков, обратиться к правительствам Англии и Соединенных Штатов за поддержкой. Такой поворот только облегчил бы мне вывод Венгрии из войны — открытое признание германским фюрером насилия над Венгрией. Это имело бы и резонанс в мире.

— Я верю в то, что вам удастся ваш план, адмирал, — Маренн встала. — Я думаю, что и в рейхе найдутся люди, которые поддержат ваши начинания. И очень скоро в связи с обстоятельствами на Восточном фронте влияние этой группы людей усилится, я уверена. Как ни трагично настоящее, но будущее небезнадежно. Я больше не смею отвлекать вас от государственных дел.

— Благодарю, ваше высочество, — Хорти снова церемониально поклонился. — Я буду счастлив видеть вас сегодня вечером в кругу моей семьи.

— Я тоже рада такой возможности, адмирал.

— Мы пригласим лучших музыкантов, скрипачей. И хотя время неподходящее, пусть играют на закрытой веранде в зимнем саду, как это бывало прежде, когда король Венгрии приезжал в свою резиденцию. Пусть играют «Чардаш», чередуя темпы — лашшу и фриш. Это будет лучшим свидетельством того, что венгры не пали духом и не склоняют голову перед трудностями.

— Я полностью согласна, адмирал, — улыбнулась Маренн. — Услышать «Чардаш» в Гёдёллё — об этом я могла только мечтать.

— Я рад угодить вам, ваше высочество. Мы расстаемся ненадолго. До вечера.

Маренн хорошо знала, что габсбургский протокол предписывает при прощании подать для поцелуя руку, но сделать так, будучи одетой в немецкий мундир, казалось невозможным. На мгновение «её высочество» замешкалась, смутившись.

Поняв причину смущения, Хорти сам взял её руку и, наклонившись, поцеловал.

— Мундир — это только костюм, ваше высочество, — сказал он негромко, — кто как ни я хорошо знаю это. Он не меняет сущности человека. Он может либо подчеркивать, либо скрывать то, что у нас в душе. Я думаю, в самом ближайшем будущем вам представится повод распрощаться с этим мундиром, ваше высочество, хотя вы очень в нём красивы, не скрою. И я был бы счастлив, если бы такой случай вам предоставила Венгрия, ведь её корона и мантия пойдут вам куда больше.

— Уверена, что так, адмирал, — Маренн смутилась ещё больше. — Хотя не думаю, что достойна.

— Об этом уж не нам судить, — ответил Хорти уклончиво. — Обычно об этом судит история. Граф Эстерхази проводит вас, — он кивнул графу, и тот предупредительно направился к двери. — Я думаю, Илона уже ждет вас в машине.

— Да, ваши люди уже отправились в больницу Корхаз, — сообщил Эстерхази. — Машина готова. Графиня Дьюлаи сейчас спустится. Прошу вас, ваше высочество, — граф с поклоном раскрыл перед Маренн дверь.

— До встречи, ваше высочество, — адмирал Хорти, оставшийся в зале, стоял, заложив руки за спину, и вежливо улыбался уходящей гостье, но Маренн видела, мысли адмирала были далеко. Впрочем, из-за событий, случившихся за прошедшие сутки, это не казалось удивительным. Без сомнения, Хорти переживал тяжелейшие дни своей жизни, и Маренн искренне желала, чтобы у бывшего флигель-адъютанта Его Величества императора Франца Иосифа и командующего императорским флотом хватило сил выстоять в обрушившихся на него новых испытаниях. То, что происходило сейчас в Венгрии, было последним противостоянием блестящей габсбургской эпохи, так неожиданно продлившейся на небольшом европейском островке, в пределах маленького государства Венгрия, и новым железным веком, неумолимой поступью надвигавшимся на неё.

* * *

Едва Маренн прибыла в госпиталь Корхаз, как тут же выяснилось, что её ожидает штурмбаннфюрер СС Вильгельм Хеттль, только что назначенный уполномоченный Шестого управления СД в Венгрии. Маренн знала, что он пользуется доверием Шелленберга, а следовательно — именно его Вальтер выбрал для неё посланником, чтобы передать дальнейшие инструкции. Они разговаривали в небольшой комнатке в Корхазе, где обычно спал с няней малыш Илоны, но сегодня в связи с чрезвычайными обстоятельствами графиня оставила сына в Гёдёллё, под охраной преданных её свёкру военных.

— Бригадефюрер считает, что в самое ближайшее время в Венгрии не произойдет никаких событий, которые могли бы угрожать жизни и безопасности его высокопревосходительства адмирала, а также членам его семьи и приближенным, — сообщил Хеттль и не без гордости добавил: — Рейхсфюреру удалось почти невозможное. Ночью он по просьбе нашего шефа добился аудиенции у фюрера и в беседе с глазу на глаз убедил его, что для улучшения положения рейха на фронтах превентивной оккупации Венгрии пока достаточно. Не надо никаких резких мер, чтобы не возмущать население, и без того недовольное вторжением, никаких репрессий и депортаций. Необходимо, чтобы на территории страны действовало венгерское правительство, но под руководством нового премьер-министра Стояи, на которого согласились и немцы, и венгры. Это позволит сохранить стабильность в тылу и обеспечит постепенный, а вовсе не насильственный перевод экономики Венгрии на новые германские рельсы. Необходимо также принять во внимание и весьма неустойчивое положение в Румынии. Любой резкий поворот даже в соседнем государстве может спровоцировать там переворот и смещение лояльного нам генерала Антонеску, который и так уже не пользуется ни поддержкой населения, ни благосклонностью правящей монархии. Во время встречи с фюрером рейхсфюрер настаивал, что все решения в Будапеште, как и раньше, должны проходить через Хорти и визироваться им, а не подписываться напрямую Вейзенмайером. Это создало бы впечатление в средних и низших слоях власти, что иерархия сохранилась, и всё идет, как прежде. Не стоит и говорить, что такое положение позволило бы нам, то есть рейхсфюреру Гиммлеру, а не Риббентропу и Кальтенбруннеру, — Хеттль усмехнулся, — влиять на положение в стране, избегать эксцессов и перегибов. Хотя, конечно, фюреру он ничего подобного говорить не стал. Но и того, что рейхсфюрер сказал, оказалось достаточно, чтобы фюрер смягчил позицию. Единственное непреклонное требование Гитлера — Хорти не должен сменить правительство. Фюрер прямо выразил угрозу, что если Хорти по своей инициативе решится даже на самое малейшее изменение в правительстве Стояи, «его ждет суровая расправа», это я цитирую дословно, фрау.

Хеттль помедлил мгновение и задумчиво наклонил голову:

— Как вы понимаете, фрау, мне поручено довести итоги совещания с фюрером до сведения адмирала. Это не самая приятная задачка. Боюсь, что Хорти может в должной мере не оценить достижений рейхсфюрера по венгерскому вопросу. Хорти может не понять, что нынешняя ситуация — меньшее из зол, — он вздохнул. — Бригадефюрер считает, что пока можно на это согласиться. Временно. Чтобы всё улеглось. Хотя не думаю, что мое сообщение улучшит адмиралу настроение.

— Я могу избавить вас от этой неприятной миссии, Вильгельм, — предложила Маренн. — Я сегодня вечером обедаю в семье адмирала. Я постараюсь объяснить ему всё это как можно мягче. Так и передайте Вальтеру.

— О, вы меня очень обяжете, фрау! — Хеттль явно обрадовался. — Хорти даже трудно себе представить, какая ожесточенная подковёрная схватка за Венгрию идет сейчас в Берлине. Как только стало известно о результатах ночной беседы Гиммлера с фюрером, Риббентроп пришел в ярость, а Кальтенбруннер — тот вообще онемел, точно палку проглотил. Однако пока они всё это переваривали, рейхсфюрер, пользуясь заверениями, которые он получил от фюрера, тут же отдал приказ о возвращении Скорцени и его подчиненных в Берлин. В обход Кальтенбруннера и даже не поставив того в известность. Это был дополнительный удар, который сильно задел самолюбие его заместителя. Но будет знать, — Хеттль усмехнулся. — Он же не стесняется водить шашни с Риббентропом и действовать в обход рейхсфюрера. Кстати, Вальтер хочет, чтобы вы тоже как можно скорее вернулись в Берлин, — сообщил он. — Рейхсфюрер особо напомнил ему на счёт вас. Теперь, когда чаша весов склонилась в нашу сторону, Кальтенбруннер и Скорцени пока не решатся предпринять что-то значительное против самого адмирала, его семьи и приближенных. И ситуацию вполне можно будет регулировать из Берлина. К тому же здесь теперь постоянно буду находиться я с весьма обширными полномочиями, которые бригадефюрер специально попросил для меня у рейхсфюрера, чтобы противодействовать Вейзенмайеру и держать гестапо в узде. Хотя вы сами знаете, фрау, что Мюллер не так уж рьяно рвется в бой. Ему совсем не нравится идея противостоять рейхсфюреру. Так что он точно не будет торопиться. А Эйхману пришлось слезть с поезда, сняли прямо с колес, на промежуточной станции, его самого и всю команду, — сообщил Хеттль иронично. — Вернули на место. Кальтенбруннер был очень зол. Но кто его уже спрашивал? Рейхсфюрер убедил фюрера, что вместе с адмиралом они решат еврейский вопрос на территории Венгрии постепенно. Возможно, евреям придется надеть желтые звезды и перебраться в гетто. Меньшего фюрер не потерпит, но депортации, массового уничтожения не будет. А это в сложившихся условиях, согласитесь, фрау, уже победа.

* * *

Двенадцать скрипачей в ярких национальных костюмах вдохновенно играли на застекленной отапливаемой террасе в зимнем саду среди пальм, цветущих орхидей, гортензий и рододендронов. На овальном столе, покрытом белой скатертью, стояли семь высоких канделябров, будто сплошь состоявшие из сплетения золотых веток и листьев, и смягчали теплым розоватым светом свечей равнодушный и холодный блеск электрических ламп. В хрустальных бокалах, обвитых золотой нитью, искрилось красное венгерское вино. На широких блюдах старинного мейсинского фарфора, расписанного сценами охоты на медведя первого императора из династии Габсбургов Рудольфа, источали аромат национальные венгерские угощения — обильно сдобренный перцем говяжий гуляш, тушеный салат с баклажанами, лапша с творогом. И, конечно, самое знаменитое угощение венгров, которым они всегда гордились — чирке-паприкаш, то есть нежное мясо цыпленка, тушенное с салом, луком, сладким перцем и помидорами в соусе из сметаны со сливками. Персон, собравшихся за столом, было не так уж много — только члены семьи регента и несколько приближенных, в том числе граф Эстерхази. Лакеи в красных ливреях стояли за стулом каждого участника обеда, готовые исполнить любое желание. Ещё несколько лакеев перемещались от стола к дверям, подавая и меняя кушанья. «Все как положено при габсбургском дворе, — в очередной раз заметила про себя Маренн. — Адмирал не изменяет привычкам молодости. Да это и неудивительно. Кто бы захотел изменять таким привычкам, имея возможность им следовать?»