– Наконец-то, хвала Господу! Ты уже дома! Таунсенд подняла взор к галерее, где на отделанных панелями стенах висели портреты предков Греев. Цветные стекла высоких решетчатых окон пропускали достаточно света, чтобы она могла различить отца, перегнувшегося через балюстраду.

—Где ты была, черт возьми? – сходя по лестнице, продолжал сэр Джон Грей. Он был уже одет к вечеру: черный камзол, отделанный серебром, и соответствующие камзолу бриджи, тщательно завитой и напудренный парик. Глаза его метали молнии. Таунсенд была потрясена, редко случалось ей видеть на красивом, умном, невозмутимом лице отца такое негодование. Он был адвокатом, двадцать лет прослужившим в Королевском суде в Вестминстере, славился своим красноречием и мог нагонять страх как на ответчиков, так и на истцов, когда появлялся перед ним в своем алонжевом парике и развевающейся черной мантии. Но дома он был всегда приветлив, добр и спокоен. Была ли герцогиня Войн повинна в необычном его настроении?

– Немедленно поднимайся наверх, – сказал сэр Джон, бегло целуя дочь. – Твои гости скоро будут, и Кейт считает, что у тебя мало времени, чтобы одеться. Мне бы хотелось, чтобы ты доказала, что она ошибается.

– Хорошо, папа, – Таунсенд знала, что возражать бесполезно. Его голос остановил ее на ступенях лестницы.

– Удалось ли тебе, по крайней мере, выцарапать свое бальное платье у этой людоедки Бартон?

Таунсенд утвердительно кивнула.

– Ну, я надеюсь, что это в последний раз, – проговорил он вдогонку, но тут же прервал себя: – Ради Бога, что это такое, Бейли?

Таунсенд воспользовалась возможностью и поспешно убежала.

«Не может быть!» – думала она, взбегая наверх и позабыв об отце. Она отказывалась верить. Геркуль просто дразнил ее. В парадных помещениях не было герцогини Войн и не было красавца-герцога, способного по неосторожности погубить ее репутацию, узнав ее. Ясно, что это приезд Лурда, его жены и четырех их крошек вызвал ту суматоху, которую она наблюдала внизу... Ничего больше. И отец ее расстроен не потому, что незваная капризная родственница неожиданно появилась в доме, он просто, как и Кейт, волновался, что она не будет готова к началу бала. Конечно же, он бы упомянул о присутствии герцогини, если бы та была здесь. «Я готова свернуть сейчас шею Геркулю!» – подумала разъяренная Таунсенд. Но она не доставит ему удовольствия, показав, как он напугал ее. Она не скажет ему ни слова, а позже, исподтишка, как-нибудь с ним рассчитается. Она всегда поступала так, а пока забежит на минутку поздороваться с Лурдом и его семьей, черт с ними, с гостями.

Двери парадных комнат были закрыты, и Таунсенд костяшками пальцев нетерпеливо постучалась в одну из них.

– Констанция?

– Входи, дорогая, – послышался нежный голосок ее невестки.

Таунсенд удовлетворенно вздернула голову: значит, она была права. Геркуль подшутил над ней, причем весьма неумно. Никого, кроме ее родных, в спальне не было. С горящими глазами она толкнула дверь и вошла, шурша юбками по натертому полу.

– Здравствуй, Констанция! – весело проговорила она. – Ты не поверишь, какую шутку на этот раз сыграл со мной твой несносный деверь! Он пытался убедить меня... И замерла на полпути. Юбки водоворотом обвились вокруг ног. С минуту ей казалось, что сердце остановилось. Она увидела, что все в замешательстве: Констанция взволнованно приподнялась со стула около кровати, Лурд заботливо склонился к кому-то, кто лежал в кровати, горничная, убиравшая поднос с ночного столика, уставилась на нее. Сама огромная спальня, с искусно вырезанными фестонами в виде цветов и фруктов, прекрасными лепными потолками и превосходными картинами, была полностью переустроена со вчерашнего утра, когда Таунсенд видела ее в последний раз. Очаровательные голландские шкафчики, резные столы и вестминстерские ковры, которые сохраняли свои привьиные места на протяжении последних двух столетий, сейчас были все передвинуты, будто по капризу нового, требовательного владельца.

Владелец, вернее, владелица, лежала в кровати, глядя на Таунсенд с тем же встревоженным выражением, что и остальные. Это была морщинистая старуха с ярко-зелеными глазами и длинным крючковатым носом, проговорившая дрожащим голосом, от которого, тем не менее, кровь могла застыть в жилах.

– Кто вы, черт побери?

Тем временем со стула, стоявшего возле окна, поднялся высокий, стройный человек, выпрямился во весь свой рост и подошел к Таунсенд с понимающей улыбкой на губах. Таунсенд увидела забрызганные грязью бриджи и сапоги, острые скулы, красные от холода, и растрепанные черные волосы, словно он только что быстро скакал под пронизывающим норфолкским ветром. Его синие глаза впились в ее, когда он поднес руку Таунсенд к губам. Если он и был удивлен при виде ее, то не показал этого. Просто оглядел ее с ног до головы, задерживаясь взглядом на каждой детали ее элегантной накидки и голубого дорожного платья.

– Скажите, Бога ради, которая же из вас настоящая? – спросил он вполголоса, чтобы расслышала только она. – Дитя болот, трактирная служанка или юная хозяйка Бродфордского замка?

Таунсенд не хотелось показать, как она расстроена и как колотится у нее сердце от его близости. Запах соленого ветра, исходивший от его высокой, сильной фигуры, вызвал в ней странное, пугающее желание вновь почувствовать его губы на своих губах, вновь ощутить его поцелуй.

– Монкриф, – послышался ворчливый голос из-за бархатного полога кровати. – Кто эта особа? Таунсенд подняла голову, тонкие ее плечи распрямились. Она привыкла к властным женщинам, ибо росла при назойливом вмешательстве тетушки Арабеллы и знала, как лучше всего держать себя с ними. Высвободив руку из руки герцога Война, она подошла к кровати и низко присела в реверансе. – Извините меня, – произнесла она своим низким гортанным голосом, который звучал, хотя она этого и не осознавала, на редкость приятно. – Я Таунсенд Грей. Я не ожидала никого встретить здесь, кроме брата и его семьи, и прошу Вас извинить мою неучтивость... – И она улыбнулась герцогине.

Герцогиня не удостоила ее ответной улыбки. Сквозь пелену усталости и боли она видела перед собой худенькую девушку, невысокую и хорошо сложенную, с копной длинных красивых волос цвета спелой пшеницы, с голубыми, как небо над Бен Чалишем, глазами и трогательной улыбкой на прелестном, заостренном книзу личике.

– Ба, – произнесла герцогиня, хотя смягчилась немного, заметив, как Монкриф посмотрел на девчонку, когда та впорхнула в комнату. Герцогиню обрадовало, что в жилах ее холодного, бесстрастного наследника течет, как выяснилось, горячая мужская кровь. – Вы порывисты и плохо воспитаны, дитя мое, – резко сказала она девушке. – Еще один из отпрысков Дженет с нелепым, я полагаю, именем.

– Да, мадам.

– И откуда она откопала это имя? Надо думать, оно больше подходит для мальчика.

– Я была названа так в честь моего крестного отца.

—Кого? Не лорда ли Таунсенда Рейнама? Господи, неужели этот старый скряга еще жив! Ну и ну! Дженет всегда имела слабость к титулованным особам.

– Я думаю, она надеялась, что я в конце концов выйду за него замуж, – честно призналась Таунсенд. Констанция у нее за спиной покраснела, а Лурд прикрыл рукой улыбку.

Герцогиня открыла рот, чтобы что-то сказать, но в дверь постучали. Горничная, скрывая разочарование от прерванной беседы, поспешила открыть дверь и отойти в сторону, когда тщедушная миссис Пикль внесла поднос с пузырьками микстур и чайник с чаем из кипрея. Ее появление положило конец разговору. Ян Монкриф быстро поклонился герцогине и удалился, ни на кого не глядя, в то время как Таунсенд делала вид, будто увлеченно рассматривает что-то в саду. Затем она подбежала, чтобы обнять невестку и брата, который широко улыбнулся и укоризненно погрозил ей пальцем, прежде чем повернуться снова к своей пациентке.

– Мы поговорим потом, – шепотом пообещала Констанция. – Тебе пора одеваться. Ты не можешь себе представить, что здесь творилось с тех пор... – она кивнула в сторону кровати.

Таунсенд медленно обвела глазами изменившуюся комнату, прежде чем остановить их на хрупкой фигуре, лежащей в громадной кровати с бархатным балдахином.

– О да, могу себе представить, – сказала она, почему-то зябко поежившись. Она не была уверена, что сумеет сделать перед родителями вид, будто никогда в жизни не встречала прежде герцога или герцогиню Войн. «Смилуйся, Господи, – молила она, – помоги мне пережить ближайшие несколько часов!»

4

Арабелла Симпсон Грей тяжело опустила свое величественное тело на стул, чтобы лучше рассмотреть танцоров, которые кружились и кланялись в зале перед ней.

Она была задрапирована ярдами ярко-желтого в коричневую полоску шелка, а выкрашенные в те же тона перья выглядывали из ее напудренной головы с зачесанными кверху волосами. Подведенные выпученные глаза без устали шарили по комнате, останавливаясь то на одном смеющемся лице, то на другом, хотя в действительности она ничуть не интересовалась гостями, собравшимися под хрустальными люстрами бродфордской столовой, отделанной панелями из каштанового дерева. В отличие от других загородных дворцов, перестроенных за последние годы, Бродфорд мог похвалиться только небольшой, довольно просто обставленной гостиной, куда гости могли удалиться, пока столовая освобождалась для танцев от массивного обеденного стола. Благодаря тому, что она относилась еще к XVI веку, столовая по-прежнему оставалась самой главной комнатой в замке – ни сэр Джон, ни его супруга не собирались изменять этой славной традиции, за что Арабелла всегда осуждала их.

Задолго до того, как она уселась в углу танцевального зала, Арабелла оценивающе оглядела съехавшихся гостей и сочла, что они не выдерживают критики. Она уже решила, что со стороны ее невестки было бестактным выманить дряхлого и слабоумного Джона Хабарта, графа Букингемпшира, из его уединения в замке Бликлинг и притащить сюда. Она также недоумевала, почему все считали такой честью, что Кок, граф Лестер, почтил своим присутствием сегодняшнее торжество. Он был всего-навсего генеральный почтмейстер, а никакой не король, хотя его почитатели в последние годы называли его «Королем Томом», что не вызывало у него возражений.