Эллен Марш - Загадочный супруг

Дуэль. Это слово сверлило ей мозг. Перед глазами вновь встала картина: истекающий кровью, полумертвый Ян в сумрачной гостиной замка Рамбуйе; темная кровь, струящаяся из раны, и дикий страх за его жизнь, черной пропастью разверзавшийся перед нею каждый раз, как она взглядывала на недвижное тело, распростертое на сиденье кареты. Она покинула его тогда потому, что была не в силах вынести боль от измены. А теперь...

– Кроме Латернье и д'Аркора кому-нибудь еще известно о дуэли?

Ян мотнул головой.

– Мы условились сойтись в лабиринте, после ужина, – еле слышно проговорил он. – Было темно, и я шел один. Вряд ли его секунданты станут болтать, ведь их могут обвинить в предумышленном убийстве. А уж д'Аркор, конечно, не проронит ни слова. Я сказал ему только куда иду – на тот случай, если что-то произойдет... о Боже, Эмиль, перевяжи ты меня, наконец!

Его слова перешли в стон, когда Эмиль, не вняв мольбе, принялся ощупывать рану твердыми, опытными пальцами.

– А у вас секунданты были?

– Нет. Я рассчитывал обойтись без них. Ты ведь знаешь, какой трус этот Латернье. Думаю, что он не вызвал бы меня, если бы его не натравила Луиза. Он воображает, будто влюблен в нее. И выдает себя за друга Сен-Альбана. – Ян поморщился. – Все равно не могу взять в толк, почему он вдруг так возжаждал моей смерти. Дуэли было бы вполне довольно, чтобы отомстить за Анри и возвыситься в глазах Луизы. Почему так срочно понадобилось меня убить?

При этих словах Таунсенд испуганно шевельнулась.

– Ничего, ничего, – поспешно обернулся к ней Эмиль, взглядом предостерегая ее. И, поднимаясь с колен, сказал:

– Пойду за бинтами. Рана легче, чем я опасался.

– И захвати бутылочку бренди, – крикнул Ян вдогонку ему. А когда они остались наедине, повернулся к Таунсенд. Что-то похожее на жалость промелькнуло на его осунувшемся лице. – Если бы все прошло, как обычно, я бы взял над ним верх и был в Париже еще до полуночи. – Губы его скривились. – Я не думал, что он способен на низость...

Белая как мел, Таунсенд не сводила с него глаз.

– Ты дрался на дуэли, – проговорила она, роняя слова так медленно, словно мозг отказывался воспринять эту истину. – Уехал, чтобы драться на дуэли, и ничего мне не сказал...

– Дуэль с таким фехтовальщиком, как этот Латернье? – презрительно усмехнулся Ян.

– Ты стоял на пороге смерти! – Таунсенд перешла на крик. – И тебе не пришло в голову, что я могла бы узнать об этом только, когда... когда тебя привезли бы домой бездыханным трупом! – Она со стоном спрятала лицо в ладонях, словно желая навсегда стереть из памяти эту кошмарную картину.

Взгляд Яна смягчился, он протянул к ней руку.

– Голубка моя, все обстоит лучше, чем тебе кажется. Жак Латернье один из самых слабых фехтовальщиков при Дворе. Я ожидал, что это будет всего-навсего безобидный поединок. Поэтому даже не позаботился взять с собой Эмиля.

– Я сперва подумала, что ты изменил мне! – выпалила Таунсенд, не слыша его. Казалось, она еще в шоке. – Что ты занимаешься любовью с какой-нибудь из прислужниц на вчерашнем банкете! И сказала себе, что все могу простить, все, кроме этого. Теперь я вижу, что ошиблась. Потому что ничего не могу простить тебе, Ян. Не могу простить, что ты держал от меня в секрете такую ужасную вещь! Что ты не доверяешь мне... – голос ее дрогнул, и она разразилась рыданиями.

– Таунсенд...

– Нет!

И хотя Ян, с трудом превозмогая боль, поднялся на ноги, она выбежала из комнаты. В ту же минуту в другую дверь вошел Эмиль. Увидев, что Ян стоит, пошатываясь, он выронил бинты и бросился к нему.

– Оставь меня в покое! – рявкнул Ян, оттолкнув его. – И Бога ради ступай за нею! Кажется, я только что совершил самую большую ошибку в своей жизни!

– Нет, не могу простить его! Не могу! – снова и снова твердила Таунсенд, пока карета катила по дороге в Париж. Эти слова тяжело бились у нее в ушах и жгли ей сердце вместе с воспоминаниями о ране на груди Яна. Мадам дю Бертен явно не теряла времени, тут же помчалась к этому Латернье, чтобы рассказать об оскорблении, нанесенном ей женою герцога Война, и побудить его не только драться с ним, но непременно убить. Нет сомнений, что она знала о предстоящей дуэли задолго до того, как появилась в доме Яна. Зачем она приезжала? Позлорадствовать? Удостовериться в том, что Таунсенд ничего об этой дуэли не знает?

Таунсенд не могла сдержать нервной дрожи. «Он промахнулся, жизненно важные органы не задеты», – сказал Ян. Сказал будто что-то забавное, но Таунсенд пришла в ужас. От того, как близко была рана от сердца. От дерзости, с какой он отметал опасность. От того, что он, казалось, не слишком дорожит жизнью или ею, своей женой. Тогда как для нее его жизнь дороже ее собственной.

Таунсенд смотрела в окно кареты на болотистую равнину, по которой они проезжали. Она велела кучеру отвезти ее назад, в Париж. Но, в сущности, хотелось ли ей туда? Перед мысленным взором неожиданно возникли башенки Бродфорда. Усилием воли она подавила в себе тоску по родному дому, которая разрывала ей сердце. Слишком рискованно было отправиться в столь дальний путь, во всяком случае, сейчас. Сезак тоже был для нее недостижим, потому что не достанет сил опять пережить все то, что выпало на ее долю минувшим летом.

– Я не могу простить его! – повторила она, теперь уже из упрямства, потому что гнев ее поутих.

Нет, конечно же, может. И простит. Ведь все переменилось. Она больше не сомневается в том, что Ян любит ее. И не позволит этой мерзкой Луизе дю Бертен лишить ее того единственного, что придает смысл ее жизни.

Конечно, все случившееся перевернуло ей душу – дуэль, его ранение... Но, проведя несколько часов в одиночестве в своих комнатах, борясь с воспоминаниями, которые в ней пробудила невольная резкость Яна, она решила вернуться в Версаль и простить его. И вымолить прощение...

Лошади неожиданно перешли с галопа на рысь, карету тряхнуло, и Таунсенд пробудилась от своих мыслей. Она постучала в потолок, дверца сдвинулась, и оттуда выглянула физиономия кучера.

– Почему вы сдерживаете лошадей?

– Нас нагоняют солдаты, мадам. Сигналят, велят остановиться.

– Что?!

Таунсенд выглянула в окно и с удивлением увидела шестерых всадников в красных с синим мундирах королевской гвардии. Как только карета остановилась, один из них, офицер, наклонился с седла и открыл дверцу.

– Таунсенд Монкриф, герцониня Войн?

– Да.

– Именем Его королевского величества Людовика Шестнадцатого вы арестованы...

Мгновение Таунсенд растерянно взирала на него, потом звонко расхохоталась:

– Это шутка, сударь?

Улыбка сбежала с лица Таунсенд. Она взглянула на остальных гвардейцев, и кровь отхлынула от ее щек. Кучер, с колотящимся сердцем наблюдавший с козел, сгорбился и пониже надвинул шапку на глаза.

– Можно узнать, в чем меня обвиняют? – спокойно проговорила Таунсенд, с удовлетворением отметив про себя, что в голосе нет дрожи.

– Приказано доставить вас для допроса, мадам. Это все, что мне известно.

– Вы хотите сказать, что вам выдан королевский указ о заточении без суда и следствия?

Но эти указы признаны незаконными! Не только Национальным собранием, но и самим королем! – У меня есть приказ, мадам. Таунсенд рухнула на скамью, поднимая под собой юбки. Единственное, что пришло ей в голову – произошла ошибка. Она ни в чем не повинна! С какой стати кто-то станет допрашивать ее? Если только... – тут дыхание ее пресеклось, потому что в памяти возникло искаженное ненавистью лицо Луизы дю Бертен, а рядом – маркиза дю Шарбоно, славящейся своим бессердечием, которую Таунсенд за несколько дней перед тем хладнокровно оскорбила на приеме у мадам Тибо-Ларуз. А как насчет Жака Латернье, с которым Ян всего лишь накануне дрался на дуэли?

Таунсенд облизнула пересохшие губы. Кровь стучала в ушах так, что она боялась лишиться чувств. Возможно ли, чтобы она, Таунсенд Грей, которая еще совсем недавно резвилась, как дитя, на лугах Бродфорда и плавала в лодке со своим братом Геркулем, нажила врагов, ненавидящих ее так яростно, что замыслили изгнать ее из Версаля? С удивительной отчетливостью поняла она вдруг, что опасность, грозящая ей тут, во Франции, исходит не от голодающих крестьян или городского люда, который призывает к революции. Ей эта опасность не грозит и никогда не грозила. Грозит низкое коварство, предательство со стороны этих шаркающих, обольстительных придворных, которые, по словам Яна, плюют на все и вся и чье единственное стремление – как можно выше подняться по иерархической лестнице Королевского двора.

И вдруг ее обуял самый настоящий страх. Лежавшие на коленях руки тряслись. Она сжала их в кулаки и заставила себя сохранять спокойствие. Ей нечего бояться. Ян тотчас прискачет за ней, он не станет медлить, узнав, что его жена арестована. Она дорога ему. Он не допустит, чтобы с ней что-то приключилось. «Берегись, я иду!» – неожиданно всплыли в памяти эти слова и утешили ее своей дерзостью и силой. Она теперь тоже принадлежит к роду Монкрифов. Ян никому не позволит причинить ей вред.

– Мадам?

Таунсенд повернула голову. Двое гвардейцев спешились и теперь стояли по обе стороны широко распахнутой дверцы кареты. Офицер протягивал ей руку, и Таунсенд позволила ему помочь ей ступить на землю. Она решила держаться с достоинством, не уподобляться обыкновенному преступнику, которого берут под арест. И все же, ступив на землю, пошатнулась, и поддерживавшая ее рука сжалась крепче. Таунсенд гордо вскинула голову. К глазам подступали слезы, но ей удалось сохранить вызывающий вид.

– Незачем держаться со мною так неучтиво. Я не собираюсь спасаться бегством.

– То была лишь мера предосторожности, мадам. Прошу извинить.

Все ее притворное спокойствие испарилось от прозвучавшего в его голосе сочувствия.

– Мне это не под силу, – дрогнувшим голосом пролепетала она. – Видите ли, я... я жду ребенка.