Надувшись, он отказался подписать составленный акт.

Ошеломленный месье Фульд настаивал, говоря, что подпись Его Светлости совершенно необходима. Но Его Светлость топал ногами и мотал головой:

— Нет!

Неожиданно для всех он взял ноги в руки и рванул прочь из зала.

Эта нелепая сцена имела столь же экстравагантное продолжение. Принц Мюрат, Морни, Фульд и Барош, председатель Государственного совета, устремились за беглецом, крича:

— Ваше Сиятельство! Ваше Сиятельство! Подпишите!

Но тот, несмотря на свою полноту, сумел оторваться от преследователей. В конце концов запыхавшаяся компания ворвалась в небольшой зал, где дремала принцесса Матильда. Проснувшись от шума, она испуганно таращила глаза:

— Что здесь происходит?

Месье Фульд пояснил, старательно подбирая выражения, что Его Сиятельство отказывается подписать свидетельство о рождении наследного принца. Она пожала плечами:

— Не кажется ли вам, брат мой, что от того, подпишете вы эту бумагу или нет, в сущности, ничего не изменится? Родился наследник престола. И тут уж ничего не поделаешь.

Принц Наполеон взял из рук месье Фульда перо и тут же посадил огромную кляксу на протянутую ему бумагу.

Месье Фульду пришлось довольствоваться этой своеобразной подписью.


Графиня Кастильская ликовала, узнав о рождении наследника престола. Она считала, что теперь император будет свободен от забот, связанных с беременностью Евгении, и сможет уделять все время ей.

Самоуверенность Вирджинии отныне не знала границ.

Она появлялась во дворце в платьях со столь рискованным декольте, что однажды вечером полковник де Галлифе, разглядывая ее почти целиком обнаженную грудь, сказал:

— Ну, эти бунтовщицы порвут любую узду. Но берегитесь, графиня, пройдет совсем немного времени, и многим мужчинам покажется тесной их одежда!

В ответ на эту игривую реплику графиня улыбнулась. Она снисходительно относилась к самым фривольным шуткам.

Как-то вечером у мадам де Пуртале Вимерцати протянул ей бонбоньерку, полную конфет, со словами:

— Графиня, нравится ли вам сосать?

— Сосать что? — заливаясь смехом, спросила Вирджиния.

Свидетели этой беседы, привыкшие к двусмысленностям, были тем не менее сильно сконфужены.

Майским утром 1856 года Вирджиния проснулась в дурном настроении. Отбросив простыни из черного шелка, она встала, сняла ночную рубашку и, обнаженная, подошла к большому зеркалу. Она с любовью разглядывала свое тело, к которому мечтали прикоснуться все мужчины, бывавшие при дворе: груди, вздымающиеся к небу, плоский живот, безупречной формы ягодицы, спину, «курчавый куст»… Вздох сорвался с ее губ.

На календаре было 9 мая. Ровно четыре месяца назад она впервые увидела императора, но его вожделение по-прежнему выражалось лишь особым блеском в глазах, тем, что он крутил ус и то и дело заливался краской. Ни разу он не пытался заманить ее в спальню. Более того: по отношению к ней он ни разу не позволил себе ни одного конкретного красноречивого жеста, который любая женщина восприняла бы как большую честь…

Вирджиния, наслышанная о женолюбии французского императора, чувствовала себя задетой.

Что нужно было предпринять, чтобы преодолеть удивительную сдержанность императора? Вирджиния избрала самый простой путь — показать, что она наделена не только прекрасным лицом, но что все ее тело — лакомый кусочек, достойный внимания императора.

Не привыкшая к полумерам, графиня Кастильская решила отправиться в Тюильри в платье, которое не стало бы скрывать все достоинства ее тела.

Это была довольно рискованная затея. Но она удалась. Предоставим слово графу де Мони, ошеломленному свидетелю появления более чем легкомысленно одетой Вирджинии во дворце:

«Никогда не забуду тот костюмированный бал в Тюильри, на который графиня явилась полуобнаженной, как античная богиня. Это произвело фурор. Ее костюм изображал римлянку периода упадка империи: распущенные волосы густой пенной волной покрывали роскошные плечи, платье с длинным разрезом сбоку позволяло видеть ножку, обтянутую шелковым трико и совершенный изгиб ступни, на ней были легкие сандалии, пальцы ног унизывали кольца. Граф Валевски шел впереди и раздвигал толпу. Графиня шла под руку с графом де Фламаренс, несмотря на свой возраст, сохранившим импозантность. Было около двух часов ночи, и императрица уже покинула бал. Поднялся неописуемый переполох. Графиню окружили, все старались протолкнуться поближе, чтобы получше рассмотреть ее костюм. Дамы, забыв об этикете, влезали на диванчики, чтобы увидеть все детали туалета, что же касается мужчин, то они стояли, словно загипнотизированные».

Если дамы забирались на диванчики, а мужчины находились на грани апоплексического удара, можно предположить, что император не остался безучастным зрителем. Подняв лорнет к прищуренным глазам, он разглядывал все то, что раньше Вирджиния скрывала. Решение было принято.

На следующий день, верный своей врожденной склонности к водевильным ситуациям, он попросил императрицу пригласить графиню на пикник.


Прошло три недели. Выездной лакей в императорской ливрее доставил Вирджинии следующее письмо:

«Мадам, по поручению императрицы сообщаю вам, что вы приглашены вечером в пятницу в Виленевь-л'Этан. Следует быть в закрытом платье и в шляпе, так как предполагается прогулка по парку и к озеру. Буду рада увидеться с вами, мадам. Искренне ваша Эмилия де лас Марисмас».

Вирджиния поняла, что дело двинулось с мертвой точки.

Вечером в пятницу она прибыла в Виленевь-л'Этан в платье из розового прозрачного муслина и в шляпке, окаймленной белыми перьями марабу.

«Такой наряд, — писала графиня Стефани Ташер де ля Пажери, — требовал большой стойкости, чтобы побороть искушение, но целомудрие было отнюдь не то качество, которым могли похвастаться участники подобных сборищ!»

Наполеон III был покорен! Он бросился навстречу Вирджинии и, как только праздник начался, увлек ее к озеру, где ждали лодки, украшенные бумажными фонариками. Одна из них была ярко раскрашена.

— Это моя лодка, — сказал император. — Хотите, доплывем до острова?

Вирджиния заняла место в лодке, а император сел на весла.

Они отплыли.

Их увидели вновь среди гуляющих через два часа. Наполеон III был несколько растрепан, а платье Вирджинии выглядело помятым.

Приглашенные посмеивались, а граф Вьель-Кастель на следующий день записал в своем дневнике:

«Во время пикника в Виленевь-л'Этан графиня Кастильская заблудилась на острове, расположенном на середине озера, в компании императора. Она вернулась оттуда с попорченной прической, и императрица была заметно раздосадована…»

Бедная Евгения. Она предусмотрительно попросила всех дам приехать в закрытых платьях. Но она не подумала о том, как опасны прогулки на лодке.

На следующий день весь Париж знал, что император в походном порядке стал любовником графини Кастильской. Вскоре Париж облетела фривольная песенка, героиней которой была Вирджиния, и графине она пришлась очень по вкусу.


Графиня Кастильская любила слушать непристойные истории и сама была остра на язык, но к своей связи с императором отнеслась весьма серьезно.

Она помнила, что ей поручено важное задание, и не позволяла себе заигрываться. Полуостров возникал перед ее внутренним взором всякий раз, когда император просил ее о той или иной любезности, принятой между любовниками.

Она пользовалась малейшей паузой, чтобы начать разговор о своей стране, описывала все беды, возникающие из-за ее раздробленности, плакала и наблюдала за реакцией Наполеона III.

Вечером она отправляла в Турин зашифрованный отчет.

Алэн Деко сообщает, что «ей удалось оживить в императоре симпатию к Италии, обо всех переменах в его настроении она регулярно сообщала Кавуру…».

Она выступала в качестве тайного агента вплоть до июля.

Затем Наполеон III покинул Сен-Клу и отправился на воды.

Вирджиния осталась в Париже и заскучала. Но она не была оставлена вниманием, как это ей казалось. Министр внутренних дел заподозрил что-то нечистое и отдал приказание следить за темпераментной графиней. Все ее разговоры записывались, шпионы следовали за ней по пятам. Ее письма вскрывались, но и эта мера ни к чему не привела, графиня была осторожна и хитра. Одной улыбкой она купила главного почтмейстера, и ее корреспонденция прибывала с дипломатической почтой Сардинии. Для большей безопасности она соблазнила графа де Пулиджа, секретаря дипломатической миссии Сардинии.

Этот славный человек, безумно влюбленный в графиню, писал ей:

«Я ушел от вас с такой тяжестью на сердце, что слезы непроизвольно текли по моему лицу… Когда я не вижу вас, все во мне кровоточит».

Конечно же, этот несчастный, готовый молиться на свою богиню, никак не мог выдать полиции письма, которые Вирджиния получала из Пьемонта.

В течение всего лета, несмотря на неусыпный надзор, графиня переписывалась с Кавуром под носом у бдительного министра.

Вернувшийся Наполеон III дал понять Вирджинии, что разлука не остудила его пыла, резвился, словно юноша, а потом отправился передохнуть в Биарриц. По возвращении по-прежнему влюбленный император пригласил графиню Кастильскую в Компьень.

Двор был изумлен. Любовница императора будет спать под одной крышей с императрицей? Что скажет на это Евгения?

Евгения ничего не сказала.

Ревность терзала ее, но она сочла, что лучше промолчать, так как была уверена, что графиня Кастильская не надолго поселилась в сердце ветреного императора.

Графиня была очень довольна своим пребыванием в Компьене. Днем двор восхищался ее туалетами, а ночью император воздавал должное тому, что скрывали одежды. Дождавшись, когда все засыпали, он шел к ней в спальню и демонстрировал, на что способен полный сил влюбленный император.


Графиня Кастильская, став фавориткой императора, возомнила себя мадам де Помпадур. Ее гордыня возрастала день ото дня. Однажды некий журналист посвятил несколько восхищенных слов ее красоте. Графиня собственноручно добавила еще один абзац к его писаниям: