Я была абсолютно растеряна.

Я решила, что Чантел уже пожалела, что поведала мне о своей тайне. Она сказала, что я никому не должна ничего говорить. Это наш секрет, и она знает, что может положиться на меня.

Я заметила, что, конечно, может.

– Мы доверяем друг другу, Анна, – заявила она.

– Да? – спросила я.

– Ты думаешь о том, что я все от тебя скрыла. Но мне пришлось так поступить.

– В своем дневнике ты даже не намекнула.

– Я не могла, это же большой секрет.

– Но я полагала, что мы говорим друг другу только правду.

– Совершенно верно, но этого я не могла сказать. Я поклялась Рексу. Понимаешь, Анна?

Я ответила, что понимаю, но на самом деле я была обеспокоена. Было кое-что еще. Она впервые призналась, что сфабриковала историю о том, что тетя Шарлотта могла ходить, если очень хотела. Это было главной причиной того, что обвинения против меня были сняты.

Оказалось, что я обязана ей больше, чем предполагала. И хотя я понимала, что она так поступила ради моего спасения, я чувствовала себя неловко.

Я пыталась успокоить себя. Я продолжала составлять опись и, как и Эдвард, внимательно следила за календарем. Я все гадала, что же произойдет, когда вернется «Безмятежная леди». Чантел отправится в Сидней к Рексу, они открыто объявят о своей женитьбе, напишут леди Кредитон. И Чантел станет в будущем хозяйкой замка Кредитон.

Я думала о ней и о Рексе. Почему я не замечала, что он полностью ею поглощен. Они уже были женаты, поэтому он смог спокойно оставить ее, зная, что не потеряет. Любопытно, что думает Хелена Деррингам; признался ли он ей, как Чантел мне.

Я старалась проводить время с ней как можно чаще. К Моник я ходила только тогда, когда никак нельзя было не идти. Я боялась, что она снова вспомнит о своих обидах и устроит мне сцену.

Поэтому я просила Чантел приходить ко мне почаще. Она ложилась на мою кровать, я садилась в кресло, и она смеялась над моей, как она говорила, простотой, но которая, как она поспешно заявляла, ей нравится.

– Как ты выдерживаешь разлуку с мужем? – поинтересовалась я.

– На карту поставлено состояние. Мою суровую старую свекровь придется умолять. Не забудь, что она выбрала Хелен Деррингам на роль невестки, а она терпеть не может, когда ей не подчиняются.

– А как вы собираетесь ее умиротворять?

– Рекс в Сиднее все прекрасно устроит. Он докажет, что мы не нуждаемся в Деррингамах. Мы можем прекрасно обойтись и без них.

– Ему, наверное, не очень-то нравится жить без тебя. Как он только согласился.

– А он и не соглашался. Он хотел рассказать все немедленно и тут же принять удар, но я запретила. Нельзя быть дураками.

– И он… послушался?

– Конечно.

– Тебе не кажется, что это проявление… слабости.

– Конечно, – повторила она.

– Я думала, что ты полюбишь сильного мужчину.

– Ты мыслишь общепринятыми образцами, моя дорогая Анна. Я могу любить лишь слабого мужчину, моей силы хватит на двоих.

– Вечно ты меня смешишь, – засмеялась я. – Но я все думаю о твоем дневнике. Ты писала неправду.

Она подняла руку.

– Клянусь, я говорила правду и ничего кроме правды. Ты обращаешь внимание на то, чего не было сказано. Полной правды. Однако правда это не прямолинейность. Она представляет собой огромный глобус с сотнями граней. В одной из граней мой брак с Рексом. Тебе она не видна, потому что глобус повернут к тебе другой стороной.

– Не могу поверить в это, Чантел.

– В мое замужество? Почему?

– Ты станешь хозяйкой замка Кредитон.

– Я всегда хотела ей быть.

– И поэтому?..

– Ты чересчур любопытна. Меня очень устраивает мой муж. Вернувшись в Сидней, я буду жить с ним, и мы напишем его мамочке и расскажем обо всем. Она будет шокирована, просто в ужасе, но потом поймет, что ей нужно смириться, и через короткое время она признается самой себе, если не кому-нибудь еще, что Рекс сделал прекрасную партию. Ты только представь, Анна, как я сижу во главе стола в черном бархатном… нет, лучше зеленом бархатном платье, усыпанном бриллиантами. Леди Кредитон, ведь в свое время он унаследует титул.

– Ты и об этом подумала?

– Да. Он будет бароном, не то что твои рыцари. Мой сын станет следующим бароном. Я войду в дело, как и моя дорогая свекровь. И, Анна, родная, для тебя всегда будет место в замке, если ты захочешь.

– Благодарю.

– И первое, чем я займусь, это выдам тебя замуж. Я буду устраивать балы специально для тебя. Все станут считать, что ты моя сестра. Не бойся, я не стану выдавать тебя за бедную родственницу. Ты возместишь упущенное…

Замолчав, она улыбнулась. Я заключила:

– Ты – авантюристка, Чантел.

– А что в этом плохого? Сэр Фрэнсис Дрейк, Христофор Колумб, все они были авантюристами, и человечество аплодировало им. Почему бы и мне не открыть что-нибудь новенькое?

– Тебе никогда не приходила в голову мысль, что ты можешь проиграть?

– Никогда, – пылко воскликнула она.

Я была рада за нее и смеялась над своими страхами за нее. Она права. Я – простофиля. Она права и в том, что считает, что всего добьется, чего пожелает.

Единственное, что меня задело во время разговора, это то, что она говорила так, будто Редверса вообще не существует. Она намеревается оградить меня от него. Милая Чантел! То, что она думала и обо мне, задумывая свои планы, трогало меня.


…Была вторая половина дня. После небольшой прогулки я вернулась к себе, чтобы умыться перед обедом. Как только я вошла в комнату, у меня возникло странное чувство, что все лежит не так, как я оставила. Кто-то был здесь. Пыль я сама вытирала, поэтому Перо ко мне не заходила. Так кто же? Подушка, ранее лежащая на кресле Людовика XV, теперь валялась на грубом деревянном стуле. Я не клала ее туда. В этом я не сомневалась, так как следила за креслом. Значит, ее кто-то переложил.

Однако это неважно. Вероятно, зашла Перо, встряхнула подушку и положила не туда. Об этом я думала, когда, как обычно, подошла к ящику взглянуть на письмо Редверса.

Письмо отсутствовало.

Кто-то заходил в комнату! И перерыл мои вещи. Ящик, в котором лежало письмо, был не в том положении, в котором я его оставила. Кто-то шпионил за мной и нашел письмо Редверса.

Письмо такое откровенное. Я помню каждое его слово. Оно отпечаталось у меня в мозгу навсегда.

Меня охватил озноб при мысли, что кто-нибудь прочтет его письмо.

Я стала перебирать все свои вещи, неистово разбрасывая их в разные стороны. Но я понимала, что это бессмысленно.

Я представила, что его прочитала Моник. Представила, как Сула крадется ко мне в комнату, роется в моих вещах и отдает письмо своей хозяйке.

Проклятая улика! Почему я не уничтожила его. Раздался стук в дверь, и вошла Чантел.

– Мне послышалось, что ты вернулась. Почему… что случилось?

– Я… я кое-что потеряла.

– Что?

Я молчала.

– Ради Бога, Анна, – резко проговорила она, – возьми себя в руки. Что ты потеряла?

– Письмо, – объяснила я. – Редверс написал мне письмо перед отплытием. Оно лежало в этом ящике.

– Любовное письмо? – спросила она. Я кивнула.

– О, Боже, Анна, – воскликнула она. – Какая же ты дура! Почему ты не уничтожила его?

– Я должна была, но не смогла.

– Он не имел права посылать тебе письмо.

– Прошу тебя, Чантел, могу я разобраться сама в своих делах?

– Ты не в состоянии этого сделать, – разозлилась она, но тоже была потрясена. – Если оно у нее… разразится скандал.

– Наверняка его украла Сула. Она отдаст его Моник. И она подумает…

– Может, она не отдаст ей письмо.

– Зачем оно тогда ей?

– Откуда мы знаем, что творится у нее в голове. Она – старая ведьма. Ох, Анна, лучше бы этого не случилось, – она закусила губу.

– Я узнаю, если оно у нее. И если я его найду, Анна, я его порву. Я сожгу его и прослежу, чтобы даже пепла от него не осталось.

– Что мне делать, Чантел?

– Ничего. Подождем. Ты везде посмотрела?

– Везде.

– Лучше бы нас здесь не было, – произнесла она. – Лучше бы мы остались обе в Сиднее. Ради Бога, только не показывай, что ты встревожена. Возможно, Сула не умеет читать. Точно, она не умеет читать. Если она до сих пор не отдала его Моник, надо его достать и уничтожить.

Я обмякла от страха, но то, что Чантел все знала, успокаивало меня…В эту ночь у Моник случился сильный приступ, несомненно, из-за письма.

Я чувствовала себя больной от ужаса, гадая, что теперь случится. Я лежала без сна, в полночь дверь отворилась, и вошла Чантел, на ней была длинная белая ночная рубашка, волосы распущены, в руке свеча.

– Не спишь? – спросила она. – Моник успокоилась.

– Как она?

– Поправится.

– Она?..

– Видела письмо? Нет. Письмо тут не при чем. Она довела себя до истерики, потому что сказала, что Эдвард никогда не захочет жить с ней. Она орала, что никому не нужна, и что, чем скорее она освободит некоторых людей от себя, тем будет лучше.

– Какой кошмар, Чантел.

– Как обычно. И тебя она поминала. Она сказала, что ты узурпировала ее место и что, когда капитан вернется, ее уже не будет, потому что она покончит с собой.

– Снова?

– Видишь ли, она повторяет это все время. Словно попугай. Не принимай близко к сердцу.

– А когда она увидит письмо…

– Оно, наверняка, у Сулы.

– К чему ей его хранить?

– Может, она думает, что это какое-нибудь заклинание. Надо не дать ей возможности показать письмо Моник. Если она покажет, то вся чертовщина вылезет наружу. Полагаю, что бесполезно уговаривать тебя заснуть?

– Боюсь, что бесполезно.

– Так вот, запомни. Через несколько недель мы будем в Сиднее. Осталось недолго, Анна.

Я успокоилась.

Целый день вдали стучали барабаны. Они действовали мне на нервы. Казалось, что они возвещают о приближении ужасной развязки. Прошла неделя с тех пор, как я потеряла письмо, и Моник ничем не намекала, что читала его. Чантел сказала, что обыскала всю ее комнату, но письма не нашла. Оно, вероятно, у Сулы, если я сама не положила его куда-нибудь.