– Но кто мог нести Эдварда?

– Это-то я и хочу знать. И кто до этого дал ребенку снотворное? Я побледнела. Доктор глядел на меня таким взглядом, словно виновата была я.

– Не могу в это поверить, – пробормотала я.

– Да, это кажется невероятным.

– Как ему могли дать снотворное?

– Очень просто. С водой… или с молоком.

– Молоком – повторила я.

– От двух обычных таблеток снотворного ребенок может впасть в глубокий транс. У вас есть снотворное, мисс Бретт?

– Нет. У его матери точно есть. Но она не…

– Это легко мог сделать любой, у кого есть снотворное. Загадка в том… с какой целью?

– Усыпить ребенка, чтобы он не смог поднять тревогу, когда его вынесут на палубу. Но зачем? Бросить за борт?

– Мисс Бретт!

– Но зачем же еще? – вопросила я.

– Вам пришла в голову нелепая идея, – возразил он.

Мы немного помолчали. А я подумала, что моя идея – действительно нелепая. Неужели я предполагаю, что кто-то пытался убить Эдварда?

Тоненьким и неестественным голосом я проговорила:

– Что вы собираетесь делать?

– Я полагаю, чем меньше мы будем об этом говорить, тем лучше. Это уж чересчур. Представляете, что станут говорить. А сейчас большинство из них считает, что дети просто играли.

– Но Джонни будет настаивать, что видел кого-то, кого он называет Галли-Галли.

– Они поверят, что он все придумал. Я покачала головой.

– Это ужасно, – сказала я.

Он согласился. А потом стал задавать мне вопросы. Я вспомнила, как принесли молоко и он не хотел его пить, как я пошла в каюту Чантел и как она пришла вместе со мной и даже попробовала молоко, уговаривая Эдварда его выпить.

– Я спрошу ее, не показалось ли ей молоко странным на вкус.

– Она бы сразу сказала.

– Вы ничего не можете вспомнить? Я ответила отрицательно.

С неприятным чувством я вернулась к себе.

Мне хотелось поговорить с Редверсом. Я знала, что доктор Грегори доложит ему обо всем, мне хотелось знать, как он среагирует на сообщение, что некто пытался убить его сына. Убийство – сильное слово. Но по какой иной причине ребенок был усыплен?

Доктор не хотел, чтобы кто-то знал об этом. Вероятно, он желал утаить это от большинства пассажиров, но я, как его гувернантка, обязана знать так же, как и Редверс, его отец; к тому же, как капитану, ему следует знать все, что происходит на корабле.

Я сейчас же должна пойти к нему в каюту и поговорить с ним. Должна.

В дверь раздался стук, и голос Чантел произнес: «Можно войти?»

– Как наш ночной искатель приключений чувствует себя сегодня? – поинтересовалась она.

– Он в лазарете.

– О, Господи!

– С ним все в порядке. Чантел, доктор не хочет, чтобы об этом знали, но вчера вечером мальчику дали снотворное.

– Снотворное! Каким образом?

– Зачем – гораздо более важный вопрос. Ах, Чантел, мне так страшно.

– Я уверена, что ни у кого и в мыслях не было причинять ребенку вред.

– Тогда зачем давать ему снотворное и выносить наружу? Представляешь, чтобы было, если бы не Джонни?

– Что? – выдохнула она.

– Мне думается, кто-то пытался убить Эдварда. Его могли бросить за борт. Никто бы и не услышал. Ребенок был без сознания. Может быть, лишь тапочек остался лежать близ поручней. И все бы решили, что он шел, куда глаза глядят, и свалился за борт. Понимаешь?

– Теперь, когда ты объяснила, понимаю. Самое легкое место для совершения убийства, должно быть, море. Но зачем? Какая тому причина?

– Сама не знаю.

– Теперь мисс Рандл будет работать сверхурочно.

– Доктор Грегори считает, что все надо держать в секрете. Эдвард сильно расстроится, если будет думать, что он в опасности. Ему ничего не известно. Он не должен знать.

– А Джонни?

– Решим, что с ним делать. В конце концов, он без позволения вышел гулять ночью и теперь впал в немилость. И слава Богу, что он решил погулять.

– Анна, а ты не драматизируешь? Это могла быть шутка, не попавшая в цель.

– Какая шутка?

– Не знаю. Ведь был праздник, все веселились в восточных костюмах. Возможно, какой-нибудь лжеараб перепил или придумал что-нибудь, а шутка не удалась.

– Но мальчику дали снотворное, Чантел. Я собираюсь к капитану.

– Как, сейчас?

– Да. В это время он, вероятно, у себя в каюте. Хочу поговорить с ним. Мне придется принять меры предосторожности до конца плавания.

– Анна, дорогая, ты слишком серьезна.

– Я отвечаю за него. Разве ты не чувствуешь ответственность за свою пациентку?

Она согласилась, и я оставила ее в нерешительности. Пока я поднималась на мостик в апартаменты капитана, мне не пришло в голову, что, по всей вероятности, я поступаю вразрез с устоями. Я думала лишь о том, что кто-то усыпил ребенка и вынес его из каюты и что могло бы произойти, если бы не Джонни Маллой.


Я поднялась по лестнице и постучала в дверь. К счастью, меня попросили войти.

Он сидел за столом, изучая какие-то бумаги.

Поднявшись, он воскликнул: «Анна!», и я вошла.

Его огромная каюта была залита солнцем. На стенах висели картинки кораблей, а на столике стояла модель корабля, отлитая из бронзы.

– Мне пришлось прийти, – объяснила я.

– Поговорить о ребенке? – спросил он, и я поняла, что он уже знает.

– Я ничего не понимаю, – пожаловалась я ему. – У меня неприятное чувство.

– Я уже разговаривал с доктором. Эдварду дали снотворное.

– Я ничего не могу понять. Надеюсь, вы не думаете…

– Моя дорогая Анна, конечно, нет. Я полностью доверяю вам. Но, может быть, вам что-нибудь известно? Что вы об этом думаете?

– Ничего. Чантел… медсестра Ломан полагает, что кто-то пошутил. В его взгляде выразилось облегчение.

– А это возможно?

– Это бессмысленно. Зачем усыплять ребенка? Вероятно, исключительно потому, что тот, кто сделал это, боялся, что он узнает его. Получается, что кто-то был готов на все ради шутки. У меня ужасное подозрение… а что, если кто-то пытался убить Эдварда?

– Убить ребенка? Зачем?

– Я подумала… может быть, вы знаете. Ведь должна же быть причина.

Он выглядел изумленным.

– Никакой причины для этого я не вижу. А Эдвард?

– Ему ничего не известно. Он и не должен знать. Я не уверена, как это подействует на него. Мне придется быть более бдительной. Я должна была сидеть с ним в каюте, а не танцевать. Я теперь буду следить за ним и днем, и ночью.

– Вы что, вините себя, Анна? Вы не должны этого делать ни в коем случае. Он спал. Кому могло прийти в голову, что кто-то захочет навредить ему?

– Однако кто-то же положил снотворное ему в молоко. Кто мог это сделать?

– Кто угодно. Кто-нибудь на камбузе… или когда молоко несли к нему. Безусловно, снотворное было подсыпано в молоко до того, как оно попало к вам.

– Но почему? Почему?

– Может все не так, как вы думаете. Он мог взять таблетки у матери, приняв их за конфеты.

– Он не был у матери. Он целый день плохо себя чувствовал и почти все время спал.

– Он мог взять их и раньше. Это самое вероятное. Он нашел таблетки в каюте матери, засунул их в карман, решив, что это конфеты, и съел ночью.

– А мужчина, которого видел Джонни?

– Эдвард, вероятно, вышел на палубу раньше, чем начали действовать таблетки. Возможно, какое-то время оба мальчика были на палубе, как вдруг Эдвард заснул. Когда Джонни увидел, что он спит, он не знал, что делать, и придумал Галли-Галли, чтобы выпутаться из неприятного положения.

– Похоже, что было все именно так. Вы успокоили меня. Я должна была поговорить с вами. Обязательно.

– Я знаю, – согласился он.

– Мне не следовало приходить сюда… и беспокоить вас. Это очень невежливо с моей стороны.

Он улыбнулся:

– Я хочу вам сказать, что буду рад вас видеть в любое время. Дверь раскрылась так тихо, что мы даже не заметили этого, пока позади не раздался резкий хохот.

– Вот я вас и поймала!

Это была Моник. С безумным видом, растрепанная, она драла на себе красное шелковое кимоно с золотыми драконом. В груди у нее клокотало, она задыхалась.

– Заходи и садись, Моник, – обратился к ней капитан.

– И присоединяйся к нашему tete-a-tete? Устраивайся поудобней? Нет, я не сяду. Вот, что я тебе скажу. Я не допущу этого! Не допущу! Как только она появилась в замке, она все время пытается отнять тебя у меня. Что теперь она сделает? Хотела бы я знать. Я слежу за ней. Я заставлю ее понять, что ты женат… женат на мне. Ей это может не нравиться… тебе это может не нравиться… но это так, и ничего не изменится.

– Моник, – спокойно произнес он, – Моник.

– Ты мой муж. Я твоя жена. И пока я жива, ничто не изменится. Ничто!

Я сказала:

– Я позову медсестру, Ломан.

Редверс кивнул и попытался отвести Моник в спальню, но она стала метаться и кричать все громче и громче. Чем сильней она кричала, тем больше задыхалась.

Я побежала к Чантел. Она как раз выходила из каюты.

– Ах, Чантел, там кошмар, что творится. Кажется, у миссис Стреттон начинается припадок.

– Где она? – спросила Чантел.

– В каюте капитана.

– Господи, спаси нас, – простонала она и, схватив аптечку, бросилась туда.

Мне хотелось пойти за ней, но я понимала, что этого делать нельзя. Ведь именно я и послужила причиной беды.

Вернувшись к себе, я села, чувствуя себя совершенно растерянной. Что меня еще ждет?

Моник сильно заболела, поэтому ночной эпизод с мальчиками был забыт. Чантел беспрерывно находилась в апартаментах капитана. Все считали, что жена капитана при смерти.


Эдвард выздоровел окончательно. Мы ничего не сказали ему о том, что случилось. Он поверил, что съел что-то не то, поэтому так заснул, что заболел. Он был счастлив, что побывал в лазарете, таким образом он получил преимущество над Джонни. Что же касается Джонни, его мать сделала ему строгий выговор – он относился к ней с огромным почтением – и велела обо всем забыть. Кто-то решил пошутить в связи с «Арабскими ночами», а так как он не имел никакого права находиться на празднике, решение не наказывать его может быть отменено. По этой причине он пришел к выводу, что лучше всего побыстрей обо всем забыть.