У меня было чувство, что я запуталась в паутине, а дом хохочет надо мной. «Теперь ты наша! – казалось, злорадствовал он. – И не мечтай, потому что твоя тетя Шарлотта заполонила дом чужими призраками взамен тех, которых она нас лишила». Глупые мысли. Хорошо, что я не произносила их вслух. Лишь Эллен и миссис Бакл считали меня странным ребенком, даже миссис Мортон жалела меня. Я слышала, как она говорила мисс Беринджер, что людям нельзя иметь детей, если они не в" состоянии их воспитывать. Неестественно, когда отцы и матери живут по одну сторону света, а их дети находятся в руках тех, кто ничего в них не смыслит и уделяет больше внимания куску дерева, который ко всему прочему съеден жучком! Мне же пришлось смириться с фактом, что я никогда больше не увижу свою мать. Я вспоминала обрывки ее болтовни и идеализировала ее красоту. Она виделась мне в фигурах на греческой вазе, в резьбе комода, в золоченой статуе, поддерживающей зеркало семнадцатого века. Никогда не забуду ее, но надежда на прекрасную жизнь, которую она обещала мне, умерла, и теперь я была уверена, что гадкий утенок никогда не превратится в лебедя. Иногда в старых металлических или рябых зеркалах вместо своего желтоватого лица с густыми черными, как у нее волосами, я видела ее изображение. У нас были одинаковые глубоко-посаженные глаза, но на этом наше сходство кончалось, так как у меня были слишком худое лицо и чуть более заостренный нос. Как получается, что двое в общих чертах похожих людей выглядят совершенно разными? Мне не хватало ее живости, ее выразительности, но, когда она была жива, я могла представить себе, что стану такой, как она, теперь же нет.

– Ты ведь давно не видела ее, – успокаивала меня Эллен, пытаясь утешить меня горячим молоком.

А я думала: «Никогда. Никогда. Всегда буду помнить ее». Все старались быть добрыми со мной, даже тетя Шарлотта. Она решила меня утешить по-своему.

– Мне надо пойти посмотреть образец, и я возьму тебя с собой. В замок Кредитон.

– Они хотят что-то продать? – заикаясь, спросила я.

– А для чего еще мы туда едем? – воскликнула тетя Шарлотта.

Впервые с момента смерти мамы я забыла о ней. Позже я чувствовала себя виноватой и просила прощения у моего отражения в зеркале, откуда, как я воображала, глядело ее лицо, а не мое; но я не могла сдержать радости от перспективы посещения замка Кредитон. Я отчетливо помнила, как впервые увидела его и что говорила мне мама, и мне захотелось разузнать побольше о столь важной семье.

К счастью, я научилась скрывать свои эмоции, так что тетя Шарлотта понятия не имела о том, какие я испытываю чувства, когда мы проезжали под каменными воротами, глядя на конусообразные башенки.

– Подделка! – громко крикнула тетя Шарлотта, это было наибольшее оскорбление, какое она могла придумать.

Я чуть не рассмеялась, когда мы вошли в дом. Внутри замок Кредитон был абсолютной копией «Дома Королевы». Кредитоны приложили максимум усилий, чтобы интерьер соответствовал стилю Тюдоров, и преуспели в этом. Посреди зала стоял длинный узкий обеденный стол с огромным оловянным кувшином. На стенах висело оружие, а у подножия лестницы стояли неизменные рыцарские доспехи. Но тетя Шарлотта замечала одну мебель.

– Этот стол я достала, – сказала она. – Из замка в Кенте.

– Он хорошо смотрится здесь, – отозвалась я.

Тетя Шарлотта не ответила. Появился слуга, который сообщил, что леди Кредитон примет мисс Бретт. Он вопросительно взглянул на меня, и тетя Шарлотта быстро сказала: «Подождешь меня здесь!» таким тоном, словно ждала, что слуга начнет возражать.

Итак, я осталась ждать в холле и рассматривать толстые каменные стены, частично завешанные гобеленами в красивых синих и серебристых тонах очаровательного французского стиля. Я подошла к одному из них поближе. Он изображал подвиги Геракла. Я внимательно разглядывала его, когда голос позади произнес:

– Нравится?

Я обернулась и увидела, что рядом со мной стоит мужчина. Я удивилась. Он был очень высоким, и мне было непонятно, что он мог думать обо мне. Краска бросилась мне в лицо, но я ответила холодным тоном:

– Красиво. Это настоящий гобелен?

Он пожал плечами, и я заметила, как интересно приподнимаются уголки его глаз одновременно с уголками губ. Красивым его едва ли можно было назвать, у него были светлые волосы, выгоревшие на висках, и маленькие голубые прищуренные глаза, словно ему приходилось жить при ярком солнце.

– Я мог бы спросить, – сказал он, – что вы тут делаете? Но не буду… если только вы мне сами не объясните.

– Я жду мою тетю, мисс Бретт. Она пришла посмотреть мебель. Мы из «Дома Королевы», – ответила я.

– А… оттуда!

Мне показалось, что в его голосе звучит насмешка, и я стала с пылом защищаться:

– Это необыкновенный дом. Один раз в нем ночевала королева Елизавета.

– Ну и привычка была у этой леди – ночевать в чужих домах!

– Она провела ночь в нашем… более того…

– Раз вы так говорите, значит, так оно и есть. Должен признаться, что наш – лишь имитация нормандского замка. Но он крепкий и стойкий, этот дом сможет противостоять времени. Он стоит на скале.

– А наш доказал это на деле. Но вообще-то здесь интересно.

– Очень приятно слышать.

– Вы живете здесь?

– Только когда на берегу. Чаще всего нет.

– А… так вы – моряк.

– Как вы проницательны.

– В отношении людей не очень. Но кое в чем я разбираюсь.

– В гобеленах?

– В антикварной мебели.

– Решили пойти по стопам тетушки?

– Ни за что! – яростно завопила я.

– А я думаю, да. Многие идут тем путем, которым их ведут. Да и подумайте, ведь вы уже так много знаете о гобеленах.

– А вы… всегда идете путем, которым вас ведут?

Он возвел глаза к потолку с выражением, которое почему-то мне понравилось.

– Смею думать, да.

Я горела желанием узнать побольше о нем. Он был именно таким человеком, какой и должен жить в замке Кредитон, я была в восторге от него, как от необычного образца мебели.

– Как мне вас звать?

– Вы собрались меня звать?

– Я хочу сказать… мне хотелось бы знать ваше имя.

– Редверс Стреттон. Обычно меня зовут Ред.

– А… – я не сумела скрыть разочарование.

– Вам не нравится?

– Ну, Ред звучит не очень-то величественно.

– Да, но не забывайте, что полностью оно произносится Редверс. Признайтесь, так оно гораздо длиннее.

– Я не встречала раньше подобного имени.

– Должен сказать в свою защиту, что это распространенное имя на Западе.

– Да? Я думала, что ему следовало бы звучать вместе с Кредитон. Его это позабавило.

– Не могу не согласиться, – сказал он.

Я поняла, что он смеется надо мной и что я веду себя, как наивное дитя.

– Мне следует спросить ваше имя, не правда ли, – произнес он, – а то вы решите, что я невежа.

– Нет, что вы, но если вы действительно хотите знать…

– Конечно, хочу.

– Анна Бретт.

– Анна Бретт! – он повторил мое имя, словно пытаясь запомнить его. – Сколько вам лет, мисс Анна Бретт?

– Двенадцать.

– Такая юная… и так много знаете.

– Это потому, что я живу в «Доме Королевы».

– Наверное, возникает чувство, что обитаешь в музее.

– Иногда.

– Из-за этого вы выглядите старше. В вашем присутствии я ощущаю себя молодым и легкомысленным.

– Простите.

– Не извиняйтесь. Мне нравится это. А я старше вас на семь лет.

– Так много?

Он кивнул; когда он засмеялся, создалось впечатление, что глаза его исчезли.

Вернулся слуга.

– Ее милость просит юную леди к себе, – возвестил он. – Будьте добры, следуйте за мной.

Редверс Стреттон произнес:

– Мы еще встретимся… надеюсь, что скоро.

– Я тоже надеюсь, – честно и с достоинством ответила я. Слуга никак не показал, что считает поведение Редверса Стреттона, по крайней мере, странным, и я двинулась за слугой мимо доспехов вверх по широкой лестнице. На лестничной площадке стояла ваза, явно эпохи Мин, на это указывал ее глубокий фиолетовый цвет. Я не могла не задержаться возле нее, потом я обернулась и увидела, что Редверс Стреттон смотрит мне вслед, чуть расставив ноги и засунув руки в карманы. Он кивнул головой в знак благодарности за то, что я обернулась, я тут же пожалела об этом, потому что посчитала, что таким образом я проявила детское любопытство. Я отвернулась и поспешила за слугой. Мы вышли в галерею, в которой висели картины. Я нервничала, так как не могла определить их ценность. Посередине висел портрет мужчины. Я смогла установить, что он был нарисован лет пятьдесят назад. Несомненно, портрет изображал сэра Эдварда Кредитона, основателя судоходной линии, умершего мужа женщины, с которой мне предстояло встретиться. Мне очень хотелось получше разглядеть портрет, так как я мимоходом заметила, что на этом грубом, властном и жестоком лице глаза сильно походили на глаза человека, с которым я познакомилась несколько минут назад. Но тот не был Кредитоном. Наверное, племянник или какой-нибудь родственник. Да, скорей всего так.

Слуга остановился и постучал в дверь. Распахнув ее, он провозгласил:

– Юная леди, миледи.

Я вошла в комнату. Тетя Шарлотта сидела выпрямившись на стуле с мрачным выражением лица – лучшее состояние для торговли. Я часто видела ее такой. На большом изящном кресле периода реставрации сидела женщина, тоже большая, но совершенно не изящная. У нее были темные волосы, желтая кожа и черные, как смородина, глаза, живые, как у мартышки. Эти глаза смотрели таким пронзительно-молодым взглядом, словно хотели бросить вызов морщинам на ее лице.

Большие гладкие и белые руки были унизаны кольцами с бриллиантами и рубинами. Руки покоились на пышных складках платья, а из-под юбки высовывались атласные туфли, расшитые бисером.

Меня тут же охватила паника, и я почувствовала еще большее уважение к тете Шарлотте, потому что она совершенно не волновалась в присутствии столь внушительной особы.