Я открыла свой дневник.


30 апреля. Зашел человек посмотреть шведскую горку Хаупта. Сомневаюсь, что он ее купит. По пути домой из магазина попала под сильный ливень, а после обеда к своему ужасу обнаружила, что в нью-портских стенных часах завелся древесный жучок. Нам с миссис Бакл следует немедленно заняться часами.


1 мая. Кажется, часы спасены. Я получила письмо от директора банка с просьбой зайти к нему. Боюсь: что-то он скажет.

Чантел совсем по-другому описывает свою жизнь! Мой дневник – такой скучный, а ее – такой живой. Может быть, мы воспринимаем жизнь по-разному.

Как бы то ни было, мне было от чего приходить в уныние. С каждым днем я узнавала о новых долгах. Вечерами, когда я оставалась в доме одна, мне казалось, что тетя Шарлотта смеется и издевается надо мной, как при жизни: «Без меня тебе не справиться, я всегда тебя об этом предупреждала».

Я чувствовала, что люди стали иначе относиться ко мне. На улице они украдкой кидали на меня взоры, считая, что я не замечаю их взглядов. Мне было понятно, о чем они думают. Приложила ли она руку к смерти своей тети? Ведь она унаследовала дело и дом?

Если б они только знали, что на самом деле унаследовала я.

Все это время я вспоминала, как отец говорил мне, что беды надо встречать лицом к лицу и бороться с ними, потому что я – дочь солдата.

Он был прав. Невозможно добиться чего-либо, жалея самого себя. Пойду к директору банка, узнаю худшее, а потом решу, в состоянии ли я и дальше заниматься перепродажей антиквариата. А если не в состоянии? Что ж, тогда придумаю что-нибудь еще, вот и все. С моими знаниями я смогу найти себе занятие. Я прекрасно разбираюсь в старинной мебели, керамике и фарфоре, у меня хорошее образование. Я обязательно найду свое место в жизни. Не стану жалеть себя, надо только идти и искать.

Это был самый неудачный период в моей жизни. Я была уже не молода. Двадцать семь лет, тот возраст, когда получаешь звание «старой девы». Мне никто никогда не делал предложения. Возможно, Джон Кармел и захотел бы на мне жениться, но тетя Шарлотта отпугнула его, что же касается Редверса Стреттона, я была слишком наивной и вообразила себе то, чего и не существовало. Сама во всем и виновата. При встрече с Чантел надо будет ей все объяснить. И жизнь свою попробую описывать так же интересно и искренне, как она. По нашим записям можно судить о степени доверия друг к другу, к тому же находишь радость в том, что есть возможность с кем-нибудь поделиться своими чувствами.

Пора перестать рассказывать о шведских горках и стенных часах. Ей интересны мои мысли, я сама. Как хорошо, что у меня такая подруга, надеюсь, что наши отношения никогда не изменятся. Я стала бояться, что она уйдет из замка, или мне придется уехать, чтобы работать где-нибудь в другом месте. Только теперь в столь трудное для меня время я поняла, что значит для меня Чантел.

Милая Чантел! Она выстояла рядом со мной в те кошмарные дни после смерти тети Шарлотты. Временами я убеждаю себя, что она все придумала, чтобы отвести от меня подозрение. В таком случае она обладает необыкновенным мужеством, ведь получается, что она лжесвидетельствовала. Но доброта и преданность настолько сильны в ней, что она даже не поняла, как она рисковала. Надо обязательно записать это. Нет, не смогу, потому что для меня это слишком важно. В этом и заключается мое отличие от Чантел: я не могу быть такой искренней, как она, потому что, когда ведешь дневник, понимаешь, что существуют вещи, которые следует скрывать… вероятно, потому, что боишься в них признаться даже самому себе. Я холодею от страха, думая о том, как умерла тетя Шарлотта, потому что, несмотря на то, что Чантел нашла пуговицу и уверяла, что в определенных обстоятельствах люди способны на невозможное (в это-то я верю), я сильно сомневаюсь в том, что тетя Шарлотта была способна покончить жизнь самоубийством, какую бы огромную боль она ни испытывала.

Тем не менее она покончила с собой. А как же иначе? Правда, ее смерть в какой-то степени оказалась выгодной всем в доме: Эллен получила наследство, давшее ей возможность выйти замуж за мистера Орфи – кто знает, как долго бы ей пришлось ждать, если бы не эти деньги; миссис Мортон тоже долго ждала минуты, когда сможет освободиться от тети Шарлотты. А я… я унаследовала бремя долгов и тревог, о которых до смерти тети Шарлотты я даже не имела представления.

Нет, все произошло именно так, как сказала Чантел. Я могу думать все, что угодно по поводу самоубийства тети Шарлотты, но что мы знаем о других?

Пора прекратить думать о смерти тети Шарлотты, пора подумать о будущем – так поступил бы мой отец. Пойду к директору банка, узнаю самое ужасное и приму в конце концов решение.


…Он сидел, глядя на меня поверх очков с притворным участием и соединив вместе кончики пальцев. Вероятно, такова его манера разговора.

– Все дело в соотношении актива и пассива, мисс Бретт. Они должны сходиться. И ваше положение крайне щекотливое.

Он продолжал свои разъяснения, обосновывая свои подсчеты цифрами. Мое положение действительно оказалось весьма затруднительным, мне было необходимо принимать срочные меры. Он говорил о «сведении дебета и кредита», что, по его мнению, если постараться, можно осуществить. Через несколько месяцев будет поздно. Мне следует не забывать, что издержки повышаются и долги растут.

Он не настаивал на том, чтобы я полностью следовала его совету. Он всего лишь директор банка. Но мое дело явно терпит крах. Мисс Шарлотта Бретт совершала неразумные сделки – теперь это не вызывает сомнения; она часто продавала с убытками: лишь бы получить деньги. Столь рискованные операции опасно проводить часто. Он высказал предположение, что мне следует посоветоваться с моим поверенным. Он огорчен, но ссуду, выданную банком мисс Бретт, необходимо выплатить в течение трех месяцев; он надеется, что я внимательно подойду к этому вопросу. Он полагает, что самым мудрым решением будет сократить издержки и продать все, включая дом. Таким образом я смогу уплатить долги, у меня даже останется небольшая сумма. Он сожалеет, но это лучшее, на что я могу надеяться.

Он сочувственно пожал мне руку и посоветовал пойти домой и подумать над его словами.

– Я не сомневаюсь в вашем здравомыслии, мисс Бретт, вы быстро найдете выход из положения.

Когда я вернулась в «Дом Королевы», миссис Бакл собиралась уходить.

– Вы, как будто, хандрите, мисс, – заметила она. – Не знаю, все говорю Баклу, что такая жизнь не годится для молодой леди ни в коем случае. Такой старый дом, а вы в нем одна. Не хорошо. Совсем одна среди таких дорогих вещей. Меня бросает в дрожь, как подумаю, что вдруг он обрушится ночью.

– Дом мне не страшен, миссис Бакл. Дело не в этом…

Но я не сумела объяснить ей все, к тому же она сплетница, которой нельзя доверить секреты.

– Что ж, меня это не касается. Но, кажется, в том столе Эппллуайта завелся жучок. Не много. Стол стоял как раз рядом с напольными часами, вы же знаете, на что способны эти чертенята.

– Я займусь столом, миссис Бакл.

Она кивнула.

– Пробьемся. Воска осталось мало. Завтра куплю по дороге. До свидания, мисс.

Она ушла, и я осталась одна.

Я вышла в сад, вспоминая тот осенний вечер; сколько лет прошло с тех пор. Глупый вопрос пришел мне в голову: вспоминает ли он когда-нибудь о том же. Я спустилась к реке, где среди сердечника буйно цвели лютики и над водой плясала мошкара. Я взглянула на дом и вспомнила слова директора банка. Все продать. Продать «Дом Королевы». Я не понимала, как отношусь к нему. «Дом Королевы» долго был и моим домом. Меня и влекло к нему, и отталкивало от него. Иногда, когда я внезапно сознавала, что он принадлежит мне, я представляла его таким, каким он был до того, как тетя Шарлотта превратила его в магазин. Каким очаровательным счастливым домом был он… до трагических событий. Смерть мамы, потом отца; короткий миг счастья, когда я думала, что встретила человека, который изменит мою жизнь; утраченные иллюзии и, наконец, загадочная смерть тети Шарлотты.

Мне не хотелось продавать дом. И все же я понимала, что мне придется сделать это.

Я прошла по лужайке. Яблони и вишни были покрыты белыми и розовыми цветами, а близ моего окна расцвели свечки на каштане. «Дом Королевы» все же много значил в моей жизни.

Я вошла внутрь и остановилась, прислушиваясь к стуку часов. Везде громоздилась мебель, как и при тете Шарлотте. Мало кто теперь приходил сюда. Возможно, люди испытывают неловкость, общаясь с человеком, которого подозревают в убийстве.

В эту ночь я обошла весь дом, комнату за комнатой. Сколько мебели, которую я не могу продать! Но мне придется продать все, а это значит иметь дело с перекупщиками. А всем известно, что они покупают по дешевке.

Но приближался крах.

Мне слышался голос отца: «Прими все беды, стоя. Встреть их лицом к лицу, и тогда ты сумеешь их победить».

А злобные часы все твердили: «Продай, продай, продай, продай». Да, продать и освободиться, начать все сначала. Начать совершенно новую жизнь.

– Говорят, – сказала Эллен, – что в «Доме Королевы» завелось привидение.

– Что за чушь, – отозвалась я.

– Просто так говорят. От этих слов прямо мурашки бегают по спине.

Я бросила на нее сердитый взгляд. Она очень изменилась со смерти тети Шарлотты. Я постоянно ждала, что она сообщит мне, что отказывается работать у меня. В свое время она объяснила, что остается всего лишь ненадолго мне «помочь». Мистер Орфи оказался строгим мужем. На деньги, полученные в наследство, он купил лошадь с повозкой и вел собственное дело – «очень прибыльное», по словам Эллен.

Но не процветание мистера Орфи заставляло Эллен страшиться «Дома Королевы». Она не могла забыть тетю Шарлотту. В некотором смысле мне, как и Эллен, казалось, что дом населен призраками. Эллен никогда не заходила одна в комнату тети Шарлотты. Она говорила, что у нее «мурашки» бегают. Я чувствовала, что скоро она предупредит меня о своем уходе.