– По-моему, неплохо. Кое-где клочья в сторону торчат, но у стилистов, слышала, это в моде.

Я подвела его к овальному зеркалу, висящему на стене, и отошла в сторону.

– Ну-ка, Долли, п-присоединяйся!

– Присоединиться? К чему?

– П-приставь свою мордочку рядом с моей. Хочу сравнить.

На несколько минут мы оба застыли перед зеркалом. Ну никак мы не смотрелись вместе. Мое лицо казалось еще моложе на фоне помятого, с глубокими морщинами лица Артура – никто бы не поверил, что мы с ним ровесники, бывшие одноклассники.

Однако Артур остался доволен нашим двойным портретом в зеркале. И своей новой скороговоркой, видимо связанной с его заиканием, вызванным контузией, быстро произнес:

– Красавица и чудовище! А было время... П-помню, как ты сохла по мне в школьные годы! Н-надеюсь, теперь-то излечилась?! Оценила братца! Он хотя и валенок, но всегда был светлым парнем.

Излечилась ли? Находясь в такой близости от Артура, я опасалась, что возможен рецидив, и всячески противилась этому. И кроме того, он вызывал во мне глубокую жалость: ведь столько страданий выпало на его долю!

Я прижалась губами к его щеке. Пусть былой покоритель девичьих сердец думает, что все еще неотразим. Надеюсь, это придаст ему силы выстоять в битве с самим собой.

Артур криво усмехнулся, обнажив сбоку брешь в нижнем ряду зубов, – все понял, бедняга.


Через четверть часа наш пока еще гость, с сединами, худо-бедно облагороженными моими усилиями, облаченный в коротковатый ему пиджак брата, стоял на пороге квартиры. Витя торопливо всовывал в его сумку подарки для родителей и говорил напутственные слова. Артур не слушал брата, а продолжал балагурить:

– С-слез не н-надо, д-друзья. С-скоро опять увидимся, еще успею вам н-надоесть. Я п-по-шел, до п-поезда всего ничего.

– Может, все же подкинуть тебя на машине? – в десятый, наверное, раз предложила я.

– Я же с-сказал, хочу п-прогуляться по любимому городу.

Артур закинул сумку на плечо, повернулся и, изображая легкость, вприпрыжку поскакал вниз по лестнице. Глядя на его спину, обтянутую узковатым пиджаком брата, я заметила, как вздымалось и опускалось у него одно плечо. Разве он еще и прихрамывает?

Захлопнув дверь, я повернулась к стоящим в прихожей Вите и Гале и с грустью заметила:

– Нелегко ему будет вернуться к нормальной жизни.

– Теперь надо побыстрее ему комнату освободить. Увы, Галочка... – развел руками Витя.

Галя не спорила, нахмурясь побрела к себе.

Тучный Витя побегал по квартире взад-вперед с неестественной резвостью, потом загромыхал в коридоре раскладушкой, убирая ненужную постель брата. Я подошла, чтобы забрать белье и унести его в стирку.

При тусклом освещении этой части коридора лицо Вити казалось почти бронзовым, и он больше походил на Артура, чем при свете дня. Я не торопясь развела руки с простыней в стороны, чтобы сложить ее уголки. И вдруг Витя рубанул ладонью по верхней кромке – простыня упала на пол. А он, отпихнув ногой белый ком тряпья, сжал меня в объятиях.

– Я не отдам тебя брату! Не отдам!

Витя начал исступленно и торопливо целовать мое лицо. Я пыталась уклониться:

– Пусти, дурачок! При чем здесь Артур! Теперь я – твоя женщина.

– Зачем ты вызвалась его стричь? Хотелось полапать горемычного?

Я увернулась от грубоватых ласк Вити. Подняла с пола скомканную простыню, но складывать уже не стала.

– Витюша! Я тебя не узнаю! Что за выражение – «полапать»! А еще писатель!

– Хватит софистики, Долли. Я должен знать: нужен ли я тебе или всего лишь являюсь «раком на безрыбье». Если имя Артура по-прежнему приводит тебя в трепет, то оставайся с ним в этой квартире, когда он вернется. А я найду себе другое жилье.

– Ты – просто сумасшедший, Витюша! Как тебе такое могло прийти в голову. И если на то пошло, скажу, что твое воркование с Галочкой мне тоже не нравится.

– Ну, знаешь ли!.. Воркование с Галочкой! Я сам жду не дождусь, когда она съедет с нашей квартиры. То Галя, то Артур. Я хочу, чтобы были только ты и я...

Взрыв Витиной ревности уже проходил, голос его становился ниже, ласковее. Он больше не терзал меня поцелуями, будто любовник из немого кино, а растерянно и нежно гладил по оголенному плечу. Затем снова прикоснулся к нему губами. Я запрокинула голову и стояла теперь молча, прислонившись к стене, оклеенной шероховатыми обоями. Мои ноги подкашивались, но я могла уже не беспокоиться о том, что сползу на пол. Сильные руки Виктора резким рывком подхватили меня за бедра, приподняли, подтянули к себе – старенький сундучок в коридоре принял нашу двойную тяжесть, но он казался мне ковром-самолетом.

Теряя ощущение пространства и времени, я вдруг заметила в узком просвете длинного коридора, со стороны кухни, бесформенную тень. Мелькнула безумная мысль, что это призрак покойной хозяйки! Фигура приблизилась, явственно шаркая тапками, и я узнала Галю в ее просторной длинной футболке.

Мгновенно я отыскала свободной рукой выключатель бра на стене, и тотчас спасительная темнота накрыла меня и Витю. Шарканье тапок прекратилось, тень замерла на месте, затем развернулась и вновь удалилась в кухню. Витя, уже взлетевший к облакам, даже не заметил досадной помехи. Зато мой полет прервался. Я спустилась с небес на обычный сундук.

3

Через два дня я объявила Гале, что пора собирать вещи. Разумеется, нам с Витей самим пришлось организовать ее переезд. Пожиток у квартирантки накопилось видимо-невидимо, несмотря на то что подруга жила на съемных квартирах. Могу представить, какой завал она устроит когда-нибудь в собственном доме. Я пыталась уговорить ее выбросить часть хлама на помойку. Ткнув пальцем в короткое детское одеяльце, спросила:

– Ну скажи на милость, зачем ты тащишь с собой эту ветошь? Одеяльце все в пятнах, по краям обтрепалось.

– Я ноги им укутываю, когда читаю. Ты же знаешь, какая я мерзлячка.

– Не начинай. Мы с Витей купим тебе на новоселье шотландский плед. Договорились?

– Нет, не уговаривай. Я всегда его с собой вожу, много места оно не займет.

Устав спорить с подругой по поводу каждой банки, коробки или старой тряпки, мы с Витей отнесли в машину все, что она приготовила для перевозки. Пришлось сделать три ездки.

Распрощавшись с Галей, мы с Витей наконец остались вдвоем в квартире. Теперь ничей случайный взгляд не смог бы подглядеть, как его рука ныряет под подол моего халата, когда я жарю блинчики у плиты. А Витя, не стесняясь, выходил на кухню в трусах – при Гале такое было немыслимо. Мы вплетали невинные ласки в повседневную жизнь, будто переживали медовый месяц. Тем более что оба понимали, что скоро приедет Артур и наша свобода закончится. В отличие от Гали он имел полное право жить в бабушкиной комнате, потому что каждый из братьев получил равную долю в этой квартире.

Мы надеялись лишь на то, что Артур передумает работать на питерском кладбище и останется в Москве.


Приподнято игривая атмосфера в доме благотворно повлияла не только на наши отношения с Витей, но и на дела каждого из нас. Когда личная жизнь налажена, то и в работе все спорится. Витя целыми днями не отрывался от компьютера, говорил, что испытывает творческий подъем. А вечерами читал мне новые главы о злодеяниях вампиров и вурдалаков. Когда я спрашивала, зачем он изображает такие кошмары, Витя с гордостью объяснял, что в его историях заложен особый философский подтекст.

Его страсть к ужасам вполне укладывалась в теорию бессознательных импульсов. Я как раз заканчивала главу об «играх» людей, о психологических вампирах, изматывающих души близким. Аналогия была налицо. Те, кто открыто заявляет о пристрастии к жанру хоррор, оказываются тихими, спокойными людьми, а кто стонет о своей немощности, оказываются опаснее любого вурдалака. Чехов, кстати, вывел такую героиню – классическую «слабую» женщину.

Передо мной стоял пример из сегодняшней жизни – моя близкая подруга Галя. Тихая, безвредная, только и беды, что не научилась сама о себе заботиться. И живет, вымогая жалость от окружающих. Подумать только: несколько месяцев просуществовала на нашем иждивении! А мы еще и виноватыми чувствовали себя перед ней.

И после Галиного переезда нам приходилось поддерживать ее. Витя подыскал ей работу «фри-ланс»: пусть хоть дома, у своего компьютера трудится. Гале поручили создать сайт для группы писателей, при этом в ее задачу входило не только программирование, но и раскрутка сайта. Теперь она стала модератором форума, пыталась разжечь страсти в дискуссиях, выдумывая записи за воображаемых читателей. Как ни странно, эта работа ей удавалась и приносила небольшой заработок. Однако она, сидя в четырех стенах, сокрушалась, что одинока, что у нее нет молодого человека. Но в этом мы не могли и не хотели ей помогать.

Добавив в свою диссертацию примеры из литературы и из жизни, я могла считать ее завершенной. Еще раньше я прошла предзащиту на кафедре и теперь стремилась к победному сражению на диссертационном совете. Как всегда, не хватало одного дня, я не успевала получить нужные рецензии. С окончанием учебного года заканчивался и сезон научных выступлений и защит. А уже наступил июнь. Я собиралась перенести защиту на осень. Но добрейший Николай Тимофеевич не давал мне расслабляться. Профессор учинил мне форменный разнос:

– Уважаемая Дарья Гелиевна, вы не забыли, что на ближайший понедельник назначена защита вашей диссертации? Надеюсь, доклад уже готов?

– Как? – ахнула я. – Но я думала, что теперь уже осенью. Если...

– Никаких если! Надо мобилизоваться, Дашенька, – уже с отеческой доброй улыбкой подбодрил меня шеф. – Я добился, чтобы вашу защиту включили в план. Потому что с ее результатами связано и рассмотрение вашей кандитатуры на должность завкафедрой. Вы обязаны, дорогая, оправдать мое доверие!

И наступило решающее для меня событие. Я не припомню в своей жизни минуты более глубокой концентрации, крайней мобилизации всех сил, как в тот день и час. Случилось чудесное превращение! Когда я входила в аудиторию, где в первых рядах амфитеатра уже расселись члены совета, мне казалось, что все слова вылетели из моей памяти. Я думала о том, как нелепо я выгляжу. Зачем я надела эту узкую черную юбку и туфли на шпильках? Еще споткнусь, вышагивая по маленькому подиуму у высокой кафедры. А пиджак! Как можно париться в таком пиджаке, когда за окном плюс двадцать пять? Причем створки окна пришлось закрыть наглухо, чтобы непрерывный гул машин с транспортной магистрали не заглушал мой голос. Я беспомощно посмотрела на задний ряд, где сидел Витя, по такому случаю тоже надевший строгий костюм. Но вскоре я забыла о его существовании.