Хотя, конечно, доставляли немало хлопот.

Послание, написанное секретным кодом, следовало расшифровать. Даже не новичку в этом деле на раскодирование и шифровку ответа требовалось не менее получаса.

Минутная стрелка дернулась и встала вертикально. Пронзительный бой разнесся многоголосым эхом по затененным углам огромного дома.

Свернув бумагу, Джефф сухо произнес:

— Потребуется некоторое время. Если желаете подкрепиться, прошу на кухню.

— Я подожду здесь, ваша светлость.

Джефф кивнул, повернулся на каблуках и пошел через пустующие комнаты к кабинету. Он держал в руке подсвечник с тремя свечами, но не стал их зажигать, зная наверняка, что даже в полной темноте не заденет ни единого столика и не запнется ни об одно украшение на подставке.

Путь лежал через просторную залу, не знававшую балов со времен, когда Джефф был малым ребенком, через устланную персидскими коврами гостиную — шторы на здешних окнах не раздвигали лет двадцать кряду. Через парадную столовую с обилием серебра и хрусталя, что в последний раз красовались на столе в ту пору, когда кавалеры щеголяли в башмаках с красными каблуками, а дамы в необъятной ширины юбках, которые насилу проходили в двери. Сабинянки со стенных фресок приветствовали Джеффа жеманными улыбками, однако он не взглянул ни на них, ни на мрачные портреты предков, ни на хихикающих пастушек-француженок, что красовались на стенах безмолвной музыкальной залы.

Плотно закрыв за собой дверь кабинета, виконт прошел к письменному столу, привычным движением снял позолоченную фигурную накладку с левой ножки, извлек из тайника лист бумаги, исписанный убористым почерком, и, не глядя, вернул украшение на место. В отличие от прочих помещений в доме в кабинете все говорило о том, что им постоянно пользуются. На круглом столике у доходивших до пола двустворчатых окон стоял наполовину заполненный водой графин, письменный стол сплошь покрывали счета вперемешку с газетами, а потрепанные корешки книг на полках красноречиво свидетельствовали о том, что стоят они здесь для дела, а не красоты ради.

Джеффри взял одну из книг в изрядно потертом переплете — «Энеиду» Вергилия. В ведомстве рассудили так: французы глуповаты, в жизни не додумаются увязать код, основанный на греческом алфавите, с римским героическим эпосом, а посему станут старательно и тщетно искать потаенный смысл в загадочных Софокловых трагедиях. И почти не ошиблись. Как утверждал парижский осведомитель Джеффа, в министерство полиции свезли все копии Платоновых диалогов, которые только сумели раздобыть, а работ Аристофана не нашли в целом Париже.

На вид ничем не отличавшаяся от других, книга изобиловала пометами на полях. Человеку стороннему они показались бы обыкновенными школьными каракулями: перевод отдельных слов, обрывки бездарных стишков, хлесткие словечки в адрес учителя, выведенные для соседа по парте, да молодецки дерзкие умозаключения. Однако хотя чернила были умело затерты, отчего записи выглядели давнишними, самые первые из них Джефф сделал не далее как в прошлом году. Старательности ему было не занимать.

Нетерпеливо переступив с ноги на ногу, он положил рядом письмо Уикхэма и лист с кодом. От первого же слова в записке повеяло тяготами ада. «Поезжайте», быстро записал Джефф, второй рукой уже раскрывая книгу на следующей указанной странице.

Если судить с позиции расшифровщика, «Энеида» была далека от совершенства. Вергилий не удосужился предсказать появление ни Бонапарта, ни Георга III, а его давно отжившие свой век словечки, что соответствовали, к примеру, нынешней «артиллерии», наводили на престранные мысли. Тем не менее Лига Пурпурной Горечавки по сей день с успехом пользовалась кодом, неизменно ставя в тупик Бонапартовых шпионов. Тем же способом Джефф с приятелями водили за нос профессоров в Итоне, вне всякого сомнения, разбиравшихся в классической поэзии куда лучше Бонапарта. Во всяком случае, так они утверждали в беседах с родителями, приезжавшими навестить своих чад. Но Джефф не вполне доверял громким словам.

Спустя десять минут книга вновь стояла на полке, а Джефф читал, что записал на чистом листе: «Поезжайте в Эйре.[3] Возможно скорее. Дело срочное. Завтра рано утром явитесь в ведомство за указаниями». Если бы он не споткнулся на слове «Эйре», которое сначала принял за «аре», потом за «эре» (об Ирландии, как и о Бонапарте, Вергилий слыхом не слыхивал), то управился бы минуты на две быстрее. В правильности «скорее» и «рано» можно было не сомневаться. И под тем, и под другим словом чернели жирные полосы.

Медовый месяц Джефф мечтал провести отнюдь не в Ирландии, а в Озерном краю, где в воображении уже бродил рука об руку с молодой женой среди руин старинных замков и читал ей стихи на живописных берегах. Впрочем, за годы работы в Лиге он усвоил, сколь важно уметь вмиг отказаться от прежних намерений, если того требует долг. Конечно, удобнее жить, когда все заранее продумано, но кровожадным мерзавцам до чужих планов нет никакого дела.

К тому же, отметил Джефф, озорно улыбаясь, главное, без чего не обойтись в медовый месяц, — это супружеское ложе. Остальное, по сути, вздор.

Вполне успокоившись, он макнул перо в чернильницу и быстро написал: «Немного задержусь по личным обстоятельствам. Объясню завтра».

«Уикхэм, держу пари, не запрыгает от радости, — рассуждал про себя Джефф, сосредоточенно зашифровывая ответ, что становился бессмысленным набором цифр и букв и обещал занять на бумаге куда больше места, нежели одна строчка. — Но о делах вроде моих толкуют с глазу на глаз, а не пишут в секретных письмах».

Он сжег послание от Уикхэма, накапал сургуча на свернутый листок с ответом, прижал к нему печатку на кольце и с видом победителя взглянул на часы. Ха! Уложился всего в пятнадцать минут!

Стремительно покинув кабинет, Джефф поспешил назад — снова через пустующие комнаты, которые с приходом в этот дом Мэри наконец очнутся от дремоты. Если поторопиться, можно поспеть к «Оксфорд-Армз» раньше, чем она. Он представил, как Мэри едет к нему сквозь ночь, и в жилах радостно взыграла кровь. Даже теперь, когда все было готово — за невестой поехал экипаж, в кармане похрустывало драгоценное специальное разрешение и молодых ждал священник, — Джеффу не верилось, что именно его, а не кого-то другого Мэри сделала своим избранником.

В памяти ожил день их встречи. Два года тому назад — она только начала выезжать в свет… Вернее, два года, месяц и три дня. Подобного чуда с ним в жизни не случалось. Наверное, над его головой в ту светлую минуту грянул гром — сказать наверняка Джефф не мог. Так или иначе, в ушах определенно загрохотало, а остальные звуки вмиг смолкли. Он удостоился чести танцевать с ней. Играли контрданс, во всяком случае, нечто оживленное, но Джеффу казалось, что в любом прыжке танцоры замирают, а обходы делают по кругу в тысячи миль. Музыка, стук ног по половицам, голоса и смех — все отодвинулось за садовую ограду, возведенную улыбкой Мэри да прикосновением ее пальцев к его руке.

На том сказка кончилась. Едва стихла музыка, Мэри оказалась окруженной другими поклонниками — так заросли ежевики окружают замок Спящей красавицы. Поутру Джефф отправился по спешным делам Лиги во Францию, оставив воспоминания о Мэри вместе с томиками стихов да собранием гравюр из эпохи Возрождения — неподдельными прелестями, истинным спасением в мире лжи и безумия. За несравненную Мэри он пошел бы на смертный бой. Прекрасный образ, озаренный сотней плачущих свечей, указывал ему верный путь в мрачном парижском подполье.

Не чудо ли, что три года спустя Мэри все еще оставалась в девицах? Не удивительно ли, что из всех мужчин в Лондоне предпочла его, Джеффа?

Само собой, он знал, что считается в обществе женихом весьма и весьма завидным. Наследник богатых имений, нимало не тревожимый честолюбием несуществующих младших братцев. С титулами, почетом, состоянием — и не лысый! Впрочем, свои ли на голове у холостяка волосы, нисколько не заботило толпу сводниц-мамаш, что не пропускали ни единого лондонского бала. Будь он хоть кривоногим карликом со скрюченными руками, выдать за него любимую дочь мечтала бы едва ли не каждая мать. Виконты ценились на вес золота, даже в Мейфэре.

И вместе с тем Джефф понимал, что совсем не похож на тех щеголей, что величавой поступью вплывали в бальную залу, заставляя взбудораженных красоток терять голову. Он не плавал, а ходил. И никогда не строил из себя повесу, не приостанавливался картинно на пороге, не пытался научиться раздевать дам медленным томным взглядом.

Джефф старался, напротив, оставаться в тени и не лезть на глаза. Привыкший к покою в безмолвных коридорах фамильного дома, стройный, с неброскими чертами лица, он был лишь рад, что не привлекает к себе особого внимания, не выделяется в толпе и не западает в память. Майлз, что в своих потугах стать менее заметным напоминал слона, напялившего на голову абажур, как-то с обидой заметил: Джефф без всяких усилий прошмыгнет, словно невидимка, куда угодно.

— Дорогой мой мальчик, — ответил на это сэр Перси Блейкни, с добродушным видом поправляя монокль, — да ведь наш Джеффри, ей-богу, настоящий принц теней!

Так Джефф и шагал тенистой тропой, собирая сведения, срывая планы французов да расширяя по всему континенту сеть надежных подручных. Если Ричард не боялся сталкиваться лицом к лицу с опасностью, а Майлз был сам не свой от удовольствия, когда ему выдавался случай прикончить француза собственными руками, то Джефф работал, никому не попадаясь на глаза, тем и был силен. Он занимался любимым делом, мог положиться на друзей и находил отдых в чтении. Посему чувствовал себя вполне счастливым.

Пока не повстречал Мэри Олсуорси.

Отдав нарочному письмо, лорд надел перчатки для верховой езды и сошел по ступеням. Конюх подвел ему жеребца — оседланного, готового тронуться в путь. Конь был не слишком доволен, что его среди ночи вывели из теплой конюшни, и даже не подозревал, сколь великая честь ему выпала.