— Вы что-то припозднились, — заметил Уикхэм, не отрывая глаз от письма, которое писал.

Джеффа подмывало напомнить, что его отношения с Военным ведомством — дело чистой воды добровольное. В былые времена, пока Ричард не уединился с молодой женой в пасторальной благодати Суссекса, Лига Пурпурной Горечавки действовала независимо. Джефф разрабатывал планы; Ричард проворачивал рискованные операции, о которых ходили легенды, а Майлз поддерживал связи с властями предержащими на родине, дабы знать наверняка, что действия Лиги не идут вразрез с интересами государства. Военное ведомство, случалось, указывало им тот или иной путь, но в целом Лига шла своей дорогой, освобождая из тюрьмы узников, добывая секретные документы и делая все возможное, чтобы помощник министра полиции скорее оставил свой пост. У Лиги была своя сеть агентов, и все они находились во Франции, далеко от Уикхэма — бегать к нему, едва он щелкнет пальцами, им не приходилось.

Не то чтобы Джефф не уважал Уильяма Уикхэма. Уважал. Уикхэм делал все, что было в его силах, обрабатывая переменчивых политических эмигрантов, подстрекая французов к мятежу и призывая соотечественников к законопослушанию. Джефф не хотел бы оказаться на месте Уикхэма, но и действовать все время по Уикхэмовой указке не собирался.

Однако теперь положение в Европе настолько пугало, что было не время спорить по таким пустякам, как желание и нежелание подчиняться. Опустившись па стул возле письменного стола, Джефф аккуратно положил на колено шляпу и перчатки.

— Припозднился в силу обстоятельств.

— Будем надеяться, что они не станут мешать вам и впредь. — Уикхэм без предисловий перешел к делу. — Вам известно, что Роберт Эммет снова в Ирландии?

Джефф заставил себя забыть о бедах личных и переключиться на государственные. Роберт Эммет был известным возмутителем спокойствия.

— Да, я слышал. Вернулся вместе с Расселом, Куигли и Бирном.

— Совершенно верно, — подтвердил Уикхэм. — Все — участники восстания в девяносто восьмом. Полагаю, вам не нужно объяснять, чем чревато их возвращение?

Подобно большинству ирландских националистов, в 1798 году после подавления мятежа Эммет бежал во Францию, оставив родную страну, но не идею. Надеяться, что его сбили с пути легендарное французское вино и женщины, было глупо. В трактирах Эммет не развлекался, а тайно встречался со сподвижниками. Джефф восхищался бы таким упорством, будь они с Эмметом на одной стороне, но при нынешнем раскладе оно только страшило. Поселившись во Франции, Эммет и его товарищи из общества «Объединенные ирландцы» неутомимо собирали средства и людей, чтобы вновь попытаться претворить в жизнь план, который не удалось осуществить в девяносто восьмом.

Чем грозило возвращение Эммета на родину, было понятно без объяснений.

— Если они настроены по-прежнему, — Джефф положил ногу на ногу, — то вновь поднимут восстание.

— Мы не ожидали, что Эммет вернется так скоро. Думали, он пробудет в Париже до тех пор, пока не заручится помощью французов, — устало произнес Уикхэм. — А теперь… Сами знаете, каково положение в Ирландии.

— К несчастью, да, — ответил Джефф. Отчеты его дублинского осведомителя в последние месяцы все больше тревожили. Последний доклад так и кишел словом «крайне».

— «Несчастье» — мягко сказано. А мы все время отзываем оттуда войска, чтобы укрепить государственные границы. Чертовски недальновидная стратегия, но что поделаешь. Мы обязаны печься о безопасности соотечественников, должны делать все возможное, чтобы им спалось спокойно в собственных постелях. — Уикхэм скорчил гримасу, выражая свое отношение к уловкам властей. — Нам не хватает людей и снаряжения. Эммету сейчас самое время действовать. А Бонапарту стоит лишь немного подмутить воду, чуть поддержать мятежников…

— И перед ним распахнется задняя дверь в Англию, — мрачно договорил Джефф. — Стоит ли трудиться самому, когда есть те, кто все сделает за тебя?

Уикхэм, как всегда в минуты сильной усталости, потер запястье.

— Бонапарт дождется, пока повстанцы сотворят все, что в их силах, а потом уж введет своих людей — чтобы понести возможно меньше потерь.

— Если только, — произнес Джефф, окидывая проницательным взглядом серых глаз карту Ирландии над головой Уикхэма, — нам не удастся подавить восстание, прежде чем его поднимут. В таком случае Бонапарт не пожелает вмешиваться — у него не так много денег.

— Не подавить, а пресечь в корне, — поправил Уикхэм.

Джефф задумался над различием и едва заметно кивнул в знак согласия:

— Я это и имел в виду.

— Вот и славно. Розовая Гвоздика уже в Дублине, пытается подорвать отношения Ирландии с Францией. Вы займитесь ирландцами. — Уикхэм начал загибать пальцы. — Необходимо выведать имена зачинщиков, узнать, по какому плану они действуют и из каких источников получают средства. Нам уже известно, что мятежники производят и запасают оружие. Надо разыскать и уничтожить тайные склады. — Он нахмурился, глядя в пустоту. — Эммет снял дом на Баттерфилд-лейн в Ратфарнхэме и поселился в нем под именем Роберта Эллиса.

— С тем же успехом мог остаться Эмметом, — заметил Джефф. — По-вашему, он не против, чтобы его вычислили?

— Вне всякого сомнения. Хочет, чтобы мы теряли время даром, наблюдая за ним в Ратфарнхэме, пока он преспокойно готовится к мятежу в Дублине. Умен, негодник, хоть и стишки пишет предурные.

У Джеффа кольнуло в груди. В кабинете его фамильного особняка лежало неоконченное стихотворение, посвященное Мэри. Он так и не срифмовал его толком. Теперь было слишком поздно. Все стихи, написанные для Мэри, превратились из любовной лирики в элегии.

Джефф с трудом вернулся к разговору:

— Одно стихотворение Эммета было настолько скверным, что мы с Ричардом решили: это закодированное послание, однако разгадать шифр так и не смогли.

Уикхэм кивнул:

— Я просил проверить те стишки Уиттлсби из Парижа. Тот тоже ничего в них не увидел. Похоже, чтобы раскрыть планы Эммета, нужно копать глубже.

Джефф кивнул и встал.

— У меня уже есть кое-какие идеи.

Уикхэм предостерегающе поднял палец:

— И еще. Вам известно, что ваш друг Доррингтон разгадал тайну Черного Тюльпана?

— Он что-то упомянул вскользь, — сказал Джефф. — Но в подробности не вдавался.

Почему Майлз не углублялся в подробности, Военному ведомству знать не следовало.

В ответ на письмо Майлза — срочное и непонятное («Генриетта вышла на след Черного Тюльпана. Нужна помощь!») — Джефф со всех ног помчался в Лоринг-Хаус на выручку товарищу, но, когда прибежал, выяснил, что подмога больше не требуется. Взъерошенный Майлз и Генриетта были одни и смотрели друг на друга так, что было без слов понятно: затяжной холостяцкой жизни Майлза пришел конец. Генриетта и прежде нередко оказывалась там, где появлялся Майлз, но никогда еще не клала руки ему на пояс и не смотрела на него так, как Кортес на Мексику.

— Мы поженились, — объяснила Генриетта. Они с Майлзом обменялись столь пылкими взглядами, что Джеффу почудилось, что в углу заиграли скрипки.

Он поспешил уйти, почти убежал, искренне, впрочем, радуясь, ибо Майлз и Генриетта как нельзя лучше подходили друг другу.

Только и ту пору само слово «женитьба» навевало на Джеффа тоску.

— Полагаю, вы знакомы с маркизой де Монваль? — спросил Уикхэм, протягивая руку к небольшому свертку на краю стола.

— Отдаленно, — ответил Джефф. Англичанка, вдова казненного на гильотине французского дворянина, маркиза де Монваль была столь прелестна, что было невозможно ее не знать. С тех пор как она приехала в Лондон, к великому неудовольствию Генриетты, красавица настырно преследовала Майлза.

Генриетта вбила себе в голову, что маркиза работает на французов, более того, что она и есть..

Джефф нахмурился:

— Не хотите же вы сказать?..

— Черный Тюльпан — маркиза, — произнес Уикхэм.

— При всем моем уважении… — начал было возражать Джефф. — Вы уверены?

Впрочем, все сходилось, этого нельзя было отрицать. Маркиза осталась во Франции, когда началась эпоха террора. Она принадлежала, согласно парижским осведомителям Джеффа, к ряду революционных сообществ, выступавших за свободу, равенство и отсечение голов. В ее революционных наклонностях можно было не сомневаться. Их семейная жизнь с маркизом складывалась как нельзя хуже. Волновало ли это ныне покойного супруга, можно было лишь гадать, однако, как нередко случается, ненависть к одному представителю аристократии вполне могла разрастись в маркизе до жажды равноправия для всех.

Тем не менее, как Джефф ни старался, у него не умещалось в голове, что маркиза де Монваль и Черный Тюльпан — один и тот же человек. Слишком броскими были ее черты, очень уж настырно ходила она по пятам за Майлзом. От главного противника Лиги Пурпурной Горечавки, лично отвечавшего за смерть их лучших товарищей, Джефф никак не ожидал ни того ни другого. Расплывчатое изображение цветка, названием которого таинственный шпион нарек себя, отнюдь не годилось для украшения дамского платья.

Джефф поморщился. Уикхэм был рад принять абсурдную версию за чистую монету уже потому, что мужское чутье Джеффри Пинчингдейл-Снайпа кричало: «Не может быть!»

Впрочем, в последнее время чутье его сильно подводило. Еще вчера он не моргнув глазом поклялся бы, что младшая сестра Мэри — девица добропорядочная и благодушная. И вот чем все обернулось.

— Уверен вполне. — Уикхэм потянул за конец веревки, которой был перевязан сверток. Джефф увидел в гнезде из коричневой бумаги серебряную штуковину, похожую на фигурку из шахматного набора, пешку, но меньшего размера, крохотный прозрачный пузырек и клочок тонкой бумаги, свернутой в трубочку. И взял пешку, уже зная, что обнаружит. На оборотной стороне, как он и подумал, темнела глубокая резьба — очертание цветка с продолговатым бутоном. Тюльпана.