— Мам, дашь денег на кино? — спросил Сережа.

— А что за фильм? Может, я тоже пойти хочу, — встрял Данко.

Полчаса они обсуждали кино, я же ушла в ванную. Он сказал, что любит меня. Без пафоса. Спокойно. Обыденно и почему-то этим словам хотелось верить. Я тогда чуть кружку не уронила. Разве такое возможно? Мы с ним совершенно разные. Это скорее игра, интрижка, ничего серьезного. Или я обманываю себя?

Свет в комнате выключен. За окном метет метель. Последний буран. Дальше будет весна. Потом лето. Тепло и солнечно. А сейчас буран. Он заметает следы прохожих, что возвращаются по домам к горящим окнам, в которых их ждут. Как порой чудесно, что есть куда вернуться, а еще встретить человека, который будет ждать…

— Опять грустишь? — спросил Данко. Обнял меня со спины.

— Нет. Просто думаю.

— Для тебя это почти одно и то же. Когда начинаешь много думать, то ты начинаешь грустить, — сказал он. — Надо тебе было сказать, что у тебя сегодня праздник. Я смог бы придумать подарок. А так пришлось искать по карманам. Дай ладошку.

— Не надо. Я… — я хотела ему сказать, что не люблю сюрпризы и подарки. Часто потом я не знала, чего делать с безделушками, но когда у меня на ладони оказалось вязаное сердечко, мой талисман, слова испарились. — Где ты мой талисман нашел? Я его обыскалась.

— Около лавочки в парке. Там в футбол с ребятами гонял. Почему думаешь, что твой?

— Вот здесь в петлях ошиблась. Он мой. Только я его потеряла, когда испортила прическу. Видимо тогда он и выпал.

— М, тогда у нас с тобой проблема, — задумчиво сказал Данко.

— Какая?

— Я тебе хотел сердечко подарить и сказать, что больше ничего нет, но оно, как и мое, полностью твое. Еще в Новый год сказать хотел. А теперь получается чье же это сердечко? Твое или мое? Непонятно. Ты его потеряла, потому что еще та растеряша. Я его подобрал, хранил все это время, даже постирал. Или это я тебе свое отдал, чтоб ты его хранила и берегла?

— Данко. Давай не будем…

— С тобой сложно, — он накрыл своей ладонью мою, на которой лежал талисман. — Ты почему-то считаешь, что тебя нельзя полюбить. Даже мысли такой не позволяешь себе. Ты ведь не во мне сомневаешься, а в себе. И себя боишься. Я думал, что все из-за того мужика, который тебя бросил. Думал, что из-за этого страх выработался. Ты ищешь подвоха. Но нет. Тут дело в другом. Тебе словно стыдно, что кто-то может быть рядом с тобой просто потому, что этот человек не ищет выгоды, а ему с тобой комфортно. Не хочешь про любовь говорить, не будем. Назовем это несколько иначе. Но ведь ты у меня давно живешь где-то здесь, — он коснулся моей груди, где билось сердце. — Только как тебе это объяснить я не знаю. Так же как и не знаю, как из головы дурные мысли выкинуть. Ты замечательная женщина. Любимая, добрая, искренняя, которая порой считает себя кусачей пираньей. Просто прими это. Жизнь тогда станет намного проще.

— Я подумаю.

— Только не сейчас. У меня немного другие планы. Я тебя очень давно не целовал. И все это время по тебе скучал. Так что оставь свои думы до завтра.

— Я по тебе тоже скучала, — ответила я, поворачиваясь к нему. Поцелуй. Знакомый и такой желанный. Что еще надо? Пусть лучше эмоции и чувства говорят громче слов, которые иногда так сложно найти.

ГЛАВА 12

Весна ворвалась в город неожиданной розовощекой красавицей, которая потребовала платьев, легких кофт и обновления гардероба, потому что вещи на мне висели мешком. Это надо было так похудеть. Почти на два размера. Поэтому в первые теплые выходные мы со Светой поехали по магазинам. Она все продолжала жить с Димой, который разрывался на две семьи. Что делать дальше она не представляла. Я видела, что ее злило мое решение уехать вместе с Данко к нему на историческую родину. Света предпочла бы, чтоб ничего не менялось. Она вернулась бы после развода к нам в квартиру. Мы стали бы жить как раньше. Вместе растить детей. Да и снимать квартиру было бы не так накладно. Все это я слушала, пока мы ходили по магазинам. Я с ней была согласна. Да, так было выгодно, пока я была одна. Сейчас же я была замужем за Данко и это все меняло. Почему я не могла попробовать построить свое счастье? Почему не могла хотя бы узнать, как можно с кем-то жить, не быть одной? Света систематично выходила замуж. Может, для нее все это было не в новинку. Пусть она считала, что мой брак скоро закончится, но это был мой брак, мои ошибки и мои отношения, мои моменты, которые я хотела прожить. Тем более что с Данко у нас пока все было хорошо.

Весеннее солнышко радовало. Оно отгоняло мрачные тучи. Заставляло улыбаться. Все проблемы казались такими несерьезными. Данко занимался дома. Сережка с друзьями гулял. Мороженое таяло на языке и предвещало жаркое лето. Я не знала, что ждет меня впереди. Но разве можно постоянно хмуриться и ожидать подвоха? Иногда просто хочется радоваться жизни. Ощущать ее на вкус, вдыхать ее с таявшим снегом, слушать с пением птиц и улыбаться детям в колясках. Жизнь текла вместе с лужами, отражалась в их поверхности солнечными лучами и смотрела на нас ясным небом. Весна настраивала на романтичный лад. Или все это было из-за того, что больше не было никаких вопросов с Данко? Мы все были здоровы, не нуждались в деньгах. Я не скажу, что жили богато, но и последние деньги я не тратила. Долги отданы. А в душе счастье расцветало первым весенним цветком.

— Ты так улыбаешься, как будто в лотерею выиграла, — не выдержала Света.

— Может так оно и есть, — ответила я. — Свет, настроение хорошее. Сколько можно хмуриться?

— Можно было за компанию и похмурится, — проворчала она. — У меня жизнь рушится.

— Сочувствую. А у меня налаживается. И что теперь?

— Не знаю. Если бы Пашка нормально учился. А так? Вот уеду я на съемное жилье. Я же не смогу ему оплачивать репетиторов.

— Это так важно? — спросила я.

— Правильно, ты на сына совсем плюнула.

— Ну не математик он у меня. Что тут поделать? Зато готовит хорошо. Может, станет поваром. Тоже неплохая профессия, тем более что ему нравится готовить.

— Это совсем не мужская профессия.

— А у нас есть мужские и женские профессии? Мне всегда казалось, что главное, чтоб профессия нравилась, и туда ноги шли, а не приходилось идти как на виселицу.

— Мы с тобой еще год назад мечтали, что дети вырастут. Откроют свой бизнес. Под старость сможем жить припеваючи, — напомнила мне Света.

— Это ты мечтала. Ты ведь в Пашке видишь замену кошелька Димы. Вот и растишь его для этих целей. Но он же, человек со своими интересами и увлечениями.

— Если бы эти увлечения, хоть как-то могли в жизни пригодиться, — отмахнулась Света. — Он рисует. Неплохо так, но разве это нужно для жизни? Вчера с ним поругались. Говорит, что хочет художником стать. Я запретила даже думать об этом. Так он начал мне претензии предъявлять, что я его пилю и третирую. Говорит, что жизни ему не даю.

— Тебе надо ослабить контроль.

— Как ослабить? Он с девчонкой связался из неблагополучной семьи. Мать у нее продавцом работает. Живут с копейки на копейку. Так она его и подбила рисовать. Сама этой ерундой страдает. Сделали группу в социальной сети. Портреты на заказ рисуют.

— И что? Чего в этом плохого? — не поняла я.

— А учится когда?

— Свет, ты слишком много думаешь об учебе сына.

— Если не внушить сейчас, что учеба важна, то потом поздно будет.

Весна. Она приносила с собой что-то новое и свежее. Новая страница в жизни книги, новые записи и картинки, которые мы сами рисуем. Для Светы этого не было. Она жила по давно принятому сценарию и отказывалась воспринимать что-то иное. Ей не хватало гибкости. И признавать, что это так она отказывалась. А я не могла ее переубедить. Можно дать совет, можно подсказать, но заставить человека думать иначе, было нельзя.

Телефон заставил вздрогнуть. Это было мимолетное ощущение, но я заметила, как рука задрожала, когда я отвечала на звонок Данко.

— Света с тобой? — без предисловий спросил Данко.

— Да. Чего-то случилось?

— Мальчишки в институте Склифосовского. Езжайте туда.

— Данко, что случилось?

— Сам толком не знаю. Мне Сережка позвонил. Попросил приехать.

Когда случаются сильные потрясения, то говорят, что этот момент стирается из памяти. Я же тот путь до больницы запомнила на всю жизнь в деталях. Все вокруг было словно в замедленной съемке, а еще стало серым. Вот минуту назад я радовалась жизни, думала, что у меня все хорошо, а теперь вместе со Светой чуть не бегом бежали по переходам метро, потому что, так было быстрее доехать, чем по вставшему в пробке городу. В голове была только одна мысль, чтоб ничего он был живой. Если звонил Данко, то значит живой. Но дозвониться до сына не получалось. Страшно. Я гнала от себя дурные мысли. Все должно было быть хорошо.

Данко был уже на месте, когда мы приехали. Он сидел рядом с Сережкой. Живой. Только весь в крови. Сидел в стороне, как статуя. Главное, что живой. Откуда-то появился полицейский. Отвел нас в сторону.

Ребята гуляли по железнодорожным путям. Пашка попал под поезд. Сережа пытался ему помочь, но была сильная кровопотеря. Он умер на операционном столе. Не смогли спасти. Света начала оседать. А я слышала все это и не могла поверить в реальность происходящего. Что они там забыли на этих путях? Сережа должен был пойти гулять с одноклассниками, а не поехать в Москву без разрешения. Пашка. Его нет. Они же ровесники, вместе росли. Он как сын был. Сережа. Я подошла к нему. Села рядом.

— Там надо документы подписать, — сказал Данко. — Тебя ждали.

— Сереж, ты как? — с трудом сглатывая комок в горле, спросила я. В этот момент подлетела Света.

— Это все ты виноват! Ты его толкнул! — кричала она. Сережа словно от сна очнулся.