— Вот ты мудило, Живило! — Орет она. — Да я сейчас такое заявление на тебя накатаю, сразу в СИЗО отправишься!

— Да пошла ты! — звучит неуверенное.

— Знакомься, батя, это моя Мандаринка. — Усмехаюсь я. Вот и познакомились. Хотелось бы при других обстоятельствах, конечно, но так оно даже лучше, сразу во всей красе, как говорится.

Отец смотрит на нее с минуту и, не теряя ни доли своего хладнокровия, заявляет:

— А что, боевая.

Из меня вырывается короткий и нервный смешок.

— Ага. Ещё какая.

Мандаринку и ее бывшего-недомерка разводят по разным концам помещения. Она видит меня и сразу бросается в объятия. Тут же слышу поток бессвязных объяснений:

— Хромов, вот тебе зуб, я не хотела. Но он деньги заставлял перевести. А потом такой: "жирная курица". Шантажировал. Свадьба ещё не по-настоящему, оказывается была…Теперь хотят, чтобы я заявление написала, но не сажать же его…И вот…что мне делать-то теперь?

— Несчастье ты мандариновое, я совершенно ничего кроме "шантажировал" не разобрал. Но мне и этого достаточно, чтоб ему втащить, хочешь?

Смотрю в ее ясные серые глаза и улыбаюсь. Ради нее даже драку в полиции могу устроить, и пускай потом запрут на 15 суток, она того стоит. Оглядываюсь и вижу, что батя уже беседует с капитаном, мелкий гоблин вжался в пластиковый стул, понимая, что силы не на его стороне. А я что? Я сжимаю в руках свое горе луковое, и, как последний дебил, улыбаюсь.

— С тобой так всегда будет, Мандаринка? Что ни день — приключение?

— А как же, Хромов. — Говорит мне в ворот пальто: тихо и расстроено — Разве это жизнь — тихая и спокойная? Так, пародия.

— Так, дети, я разобрался, пошли. — Вырастает возле нас отец. Мандаринка с удивлением смотрит на него.

— Геннадий Владимирович, — говорю я. — Скорая юридическая помощь, по совместительству отец. — Подмигиваю ей.

— И как же вы уладили все? — широко распахивает она глаза. — Я же не успела все рассказать!

— Капитан Волков все поведал. — Батя кивает в сторону пузатого представителя закона. — А я ему объяснил, что у вас так, небольшой бытовой конфликт, женские гормоны и вообще глупое стечение обстоятельств. Вот, оплатите штраф за ложный вызов. — Протягивает он мне реквизиты. Мандаринка пытается забрать бумажку из моих рук, но я не позволяю, быстро пряча ее в карман.

— Но как же…получается, Живило безнаказанным уйдет! — хмурится неразумное создание.

— Поверьте, барышня, — спокойно объясняет отец, — Вам не захочется постоянно таскаться в отделение на допросы и дачи показаний. А потом ещё и в суд. Какими бы ужасными Вам не казались поступки этого человека, оно того не стоит.

— Но он… — начинает она, но я прерываю.

— Мы отомстим ему нашими методами, Мандаринка, — шепчу ей на ухо и она расслабляется.

Мы выходим из отделения и направляемся к машине. За нами выходит недоросль. И догоняя нас быстрым шагом, кричит:

— Деньги мои перевести не забудь! Иначе, — машет он телефоном. Бессмертный пони, блин.

— Да пошел ты в задницу, Живило, — выплевывает Мандаринка. — Деньги я переведу твоей бедной матери, и пусть она решает, куда их деть.

— Вот ты сука! — гневно орет мудило, и я не выдерживаю и прописываю ему смачный хук. Он падает, из носа бьёт кровь, оставляя яркие пятна на снегу, но он смеется и тянется к телефону. Через секунду поворачивает его экраном ко мне и злобно шипит:

— Тебе это понравится, урод! — тычет он в экран, на котором весьма провокационная картинка с рыжей в главной роли. — Разумовская та ещё шлюха! Этой фотографии неделя. Приползла ко мне, хотела вернуться, просила трахнуть ее. Я и трахнул!

Глаза застилает красная пелена, и я пинаю его со всей дури по ноге. Оборачиваюсь на Мандаринку, но она — само спокойствие, смотрит на этого идиота, как на конченного.

— Не было ничего? — спрашиваю я так, скорее для собственного успокоения.

— Пфф! Конечно не было! — закатывает глаза.

Мог бы усомниться, потому что фотография весьма грязного содержания, и на ней явно рыжая, но чувствую, знаю, что она говорит правду.

Ещё раз пинаю задрота. Отец, все это время с каменным лицом стоящий недалеко от нас говорит:

— Поехали уже, мама ждёт.

— И это все, что ты хочешь мне сказать? — удивляюсь.

— На камеры вы не попали, радуйся. — Добавляет он. А я смеюсь. В этом весь он — хладнокровие и расчет. Проверил, что сын не светится на камеры возле участка и норм. А то, что я человека бил, так это мелочи!

Усаживаю Мандаринку на переднее сидение, поправляя на ней шапку, которая успела съехать на бок, и завожу двигатель.

— Ну, а теперь рассказывай все по порядку. — Говорю я ей.

Она пускается в повествование о том, как прошел разговор с недавней незванной гостьей, о звонке Живило, его идиотском шантаже, темных делишках и всем говне, которое просочилось из него под давлением.

— Мандаринка, вот ты почему мне сразу не сказала о его звонке? — злюсь на нее, не доверяет мне.

— Хромов, вот ты сам как думаешь?

— Потому что взрослая и самостоятельная женщина и все можешь решить сама? — горько усмехаюсь я.

— Нет, Хромов, потому, что дура.

Смотрю на нее искоса. Улыбается. На заднем сидении батя тихо ржёт. Переплетаю с ней пальцы и до конца поездки руку не отпускаю. Отец выбирается первым, мы немного задерживаемся. Наклоняюсь к ней, целую в нос и шепчу:

— Больше так не будешь?

— Больше так не буду. — Шепчет в ответ.

И хотя я не верю ей ни на грамм, сжимаю в объятиях и страстно целую.

— Пошли, впереди знакомство с мамой. Готовься, Мандаринка, готовься. Вот, где тебя ждёт настоящий стресс!

Глава 37. Белое платье, белая фата…

Инна.

Как это могло произойти? Ну, просто, как???

Я стою напротив огромного зеркала, с ног до головы завернутая в блестящую серо-белую ткань, уродливо расшитую дешёвым бисером и искусственными камнями, а мне на голову водружают корону с фатой. Короткой, торчащей в разные стороны, безобразной.

Я смотрю на свой несчастный взгляд в зеркале и вымученную улыбку, и не могу поверить, что делаю это. А ведь все неплохо начиналось! Хотя, кого я обманываю…

Я, как примерная девочка, собиралась на встречу с Живило-мудило, не забыв, что после иду знакомиться с родителями Хромова. Поэтому надела все самое прилично-нарядно-удобное, что у меня было. Черное платье свободного покроя, ага, то самое, с "изюминкой" на спине и теплые шерстяные колготаны. Колготаны, правда были только не очень приличного зелёного цвета, но, в принципе, гармонично смотрелись с нарядом, а волосы так вообще подчеркивали! А что, пусть сразу видят, что я креативная.

То, что колготки не совсем уцелели от столкновения с Живило, когда я била его ногами, я узнала только, когда переступила порог отчего дома Хромова и сняла сапоги. Живописная дыра, из которой выглядывал большой палец с ярко-малиновый лаком, была заметна, наверное, и с луны. Мама Ильи посмотрела на мои ноги со снисхождением и тут же выдала мне огромные плюшевые тапочки с ушками зайца, под цвет колготок. "Стебется" — подумала я тогда и покраснела как помидор от неловкости.

Напялила их себе на ноги, собрала все мысли в одно отделение мозга, хотя у меня итак, только одно и функционирует, чего уж там, и уверенно выпалила:

— Добро пожаловать!

Тут же над ухом услышала похрюкивание скота. Что ляпнула что-то не то, от волнения, поняла не сразу. Черт!

— Я имела ввиду: приятно познакомиться! — с еще большим энтузиазмом произнесла я.

— Нам тоже, нам тоже, — тихо посмеиваясь, удалялся по коридору Геннадий Владимирович, с которым знакомство произошло ранее в отделении полиции. Боже, он, наверное, меня ненавидит. Но ведь есть шанс ещё спасти положение с матерью Ильи!

— Инночка, — тепло произнесла она. — Проходите, проходите за стол.

— Подождите. — Серьезно сказала я и полезла в свою огромную сумку за подарком для будущей…эээ, не будем так далеко загадывать, для Людмилы Васильевны.

Рылась долго. Подарок не очень большой, а сумка по-настоящему безразмерная, такая, которая еще не баул торгашей, но уже из разряда "поместится пару бутылок винишка". А после столкновения с Живило содержимое знатно перемешалось внутри. Только бы оно было цело. Только бы цело!

В кои-то веки мои молитвы были услышаны, и с широкой улыбкой я достала элегантно упакованное в коробочку с прозрачной крышкой мыло ручной работы. Надо сказать, что я его прихватила из дома — подарок кого-то из девчонок на 8 марта, которым я так и не воспользовалась. Но оно красивое, в форме орхидеи и очень ароматное! А с пустыми руками знакомиться с родителями друга — моветон, ведь так?

Протянула коробочку Людмиле Васильевне и увидела, как ее глаза расширились при виде моего подарка. У нее поменялся цвет лица и, видно, едва сдерживая смех, она произнесла:

— А что, оригинально!

Я смотрела на нее в недоумении. Что оригинального в куске мыла-то? Или, может, ей подарков не дарили вообще, не избалованная она вниманием?

— Ильюш, ты был прав, девушка у тебя креативная! — уже смеялась она. — Вместе выбирали?

— Нееет, — Хромов с подозрением стал всматриваться в мой подарок. Сначала его глаза широко раскрылись, потом он разразился громким, заливистым смехом. На шум в коридоре снова появился глава семейства, Хромов старший. Беззвучно посмотрел на то, что держала в руках его жена и тоже не сдержал смеха.

Такой идиоткой мне не приходилось чувствовать себя никогда.

— Что не так? — еле слышно произнесла я. Губы отказывались шевелиться, звуки — исходить изо рта, а липкий пот неприятно холодил кожу. Идиотизм просто!

— Ма-мандаринка! — буквально утирая слезы, обратился ко мне скот. — Ты, ты видела вообще, что купила, или это дань уважения профессии моей матери? — на последних словах он снова неудержимо рассмеялся.