"Да", — говорю губами. — "Нравится".

"Не верю, Мандаринка" — добивается правды его язык. — "Убеди меня".

"Нравится, нравится, нравится!" — кричит мое сердце, выбивая дробь напротив его.

Судорожно вдыхаю воздух, не понимая, почему лёгкие сжались до размера ореха, когда его губы отправились в путешествие по шее, ключицам, груди. Всхлипываю, желая заглушить ужасное ощущение счастья, которое не должно было поселиться во мне, но неконтролируемо завладело остатками сознания. В голове прокручиваю все грязные сцены, которые мы обязаны повторить из той шальной ночи, когда все резко прекращается. Илья прижимается ко мне всем телом и кладет голову поверх моей, прижимаясь лбом к двери позади меня. Я чувствую дрожь его тела, неровное дыхание и глухое сердцебиение. Глажу руками его спину, понимая, что этот момент бесценен.

Это момент не страсти пополам с ненавистью, не мести или наказания. Это минута бесконечного единения.

— Мандаринка, кажется, я… — его тихие слова тонут в моих волосах.

Я ужасно, ужасно хочу их услышать, поэтому отталкиваю его на расстояние, достаточное для того, чтобы заглянуть ему в глаза. Он словно читает мои мысли, говоря:

— Еще рано.

Я смотрю на часы над столом и удивлённо замечаю:

— Почти полночь…

Он тихо смеется, переходя в обычное расслабленное состояние.

— Смешная Мандаринка, — поворачивается вокруг своей оси, рассматривая комнату в полумраке. А я заливаюсь краской, запоздало понимая, что сейчас он увидит то, что совсем не должен! Никто не должен! Никогда!

— Коалы? — следует насмешливый вопрос.

Блин, блин, блин. Загораживаю собой выключатель, чтобы он не рассмотрел больше, чем увидел уже. Этого он мне точно никогда не даст забыть!!!

— Ты самое странное существо из всех, кого я знаю! — смеётся он, проходя к столу. Берет в руки одного из моих плюшевых питомцев и вертит в руках, освещая комнату безупречной улыбкой. Ну почему ему нужно быть таким невозможно красивым? Почему бы не добавить уродского родимого пятна на его лицо или жирные пальцы на руках, чтобы я не чувствовала себя рядом с ним как курица щипанная? Вселенная, ты несправедливо отсыпаешь дары!

Пока я размышляю над несправедливостью мира сего, Хромов бесшумно перемещается по моей, квадратов в двенадцать, комнате. Я понимаю, что много времени на то, чтобы найти то, что ни в коем случае он не должен, не понадобится. Пользуюсь его остановкой возле зеркала, украшенного фотографиями и начинаю отвлекающий маневр. Стягиваю громоздкие часы с запястья и кидаю их на пол — все равно дешёвая подделка — с громким стуком. Скот оборачивается, а я, не отрывая от него взгляда, начинаю медленно расстегивать пуговицы на блузке.

— Что…что ты делаешь? — недоумевает он, не сводя глаз с моих пальцев.

— Мне нужно переодеться ко сну. — Говорю с придыханием, увлекая его в новый раунд нашей игры, все, лишь бы он не добрался до стеллажа.

— Позволишь мне остаться? — заплетающимся, словно пьян, языком, говорит он.

— А ты старых устоев, и считаешь, что до свадьбы ни-ни? — наклоняю голову и хлопаю глазками, возвращаясь в образ блондинки. Тем временем блузка расстегнута и мой белый гладкий бюстгальтер, уверенно поддерживающий твердую четверку, теперь светит неоном в полумраке.

Хромов шумно выдыхает, зарываясь одной рукой в волосы, и отворачивается. Я делаю несколько шагов на цыпочках в сторону шкафа, на ходу расстегиваю молнию на юбке, снова появляясь в зоне видимости скота. Знаю, что он не отрывает от меня взгляд, чувствую это своей кожей, каждым волоском на своей голове и теплым пятном в районе поясницы. Позволяю юбке упасть к ногам, оставаясь в колготках и распахнутой блузке до середины бедра. Тянусь до верхней полки за пижамой и ощущаю, что пространство вокруг меня изменилось — стало гуще, тяжелее, более теплым.

Руки Ильи ложатся на мои бедра, поглаживая их вверх-вниз, сжимая и отпуская. Я отклоняюсь назад, опираясь на его торс. Я знаю, я помню, как он любит эту позицию, он фанат задних видов. И я позволяю ему насладиться, получить свою долю удовольствия, потому что дальше все будет только для меня. Здоровой рукой обхватываю его за шею, заставляя наклониться и прикоснуться губами к шее. Он дышит так громко, что в моей голове смешиваются звуки его дыхания с биением собственного сердца. Я не должна расслабляться, должна помнить, кто рядом со мной, и зачем я это делаю, но влечение оказывается такой силы, что, уверена, глобальное потепление уже размораживает вековые ледники.

— Завтра ты будешь снова меня ненавидеть, да, Мандаринка? — его хриплый голос с трудом пробирается в мое поплывшее сознание.

— Да, скот. — Без сомнений утверждаю я. — Ещё больше, чем прежде.

Покачиваю бедрами, желая приблизить момент единения, трусь о него как бесстыжая женщина, лишь бы он перешёл уже к активным действиям.

Он снимает с моих плеч рубашку, затем запускает пальцы под капрон и тянет колготки вниз, присаживаясь у моих ног. Я смотрю на него сверху вниз из под опущенных век и мое сердце разрывается от невозможной гаммы чувств, что меня накрывает. Он стягивает колготки сначала с одной ноги, потом с другой, нежно поглаживая ступни, затем обхватывает обе щиколотки ладонями, широко разведя сильные пальцы, смотрит мне прямо в глаза и начинает движение вверх, очерчивая мои ноги, бедра, талию, грудь. Мы отказываемся лицом друг к другу, дышим одним воздухом, ждём, когда электричество, пробирающее до костей, наберёт обороты, чтобы сжечь нас до тла.

Я тянусь к его губам первая. Но он не позволяет. Закрывает мой рот ладонью, тянется к шкафу и достает мою смешную пижаму с коалами. Натягивает топик прямо на лифчик, а потом снова садится у моих ног, помогая надеть шортики. Нахожусь в прострации, до конца не понимаю, что происходит и просто тупо делаю всё, что он желает. Это новая игра?

Илья ведёт меня к кровати, укладывает, заворачивает в одеяло и крепко прижимает к своей груди. Целует в макушку, глубоко втягивая запах моих волос в свои легкие.

— Осталось два дня, Мандаринка.

Но эти слова, почему-то, больше не вызывают страха. Только томление.

Глава 25. Закрыто!

Инна.

Мне жарко. Так бесконечно жарко…Пытаюсь выпутаться из одеяла, но оно чертовски тяжелое, и, кажется, крепко держит меня, лишая кислорода. Над ухом разрывается дурацкое "Ты ушла к реалисту, дура с ним и загнива-а-ай", и я пытаюсь дотянуться до телефона, но неведомая сила не даёт даже вытащить руку из-под одеяла. Затем неведомая сила перекатывается с меня и я, освобожденная, все вспоминаю: вечернюю схватку под столом, разборки в комнате, свои безрезультатные провокации и, о, позорище, динамо скота.

Отключаю будильник и поворачиваюсь лицом к Хромову. Невозможный мужчина! Лежит на спине, закрыв глаза сгибом руки, волосы всклокочены и падают на лоб, но все равно дико красив. Нет, даже не так. Божественно красив! Чертов Аполлон с голым торсом. Соблазн провести по его телу рукой, ныряя под одеяло и очерчивая тугие мышцы просто невыносим. Громко выдыхаю, стараясь усмирить свое либидо, и прикрываю глаза, в надежде, что мужчина, который меня явно не хочет, просто исчезнет. И когда он успел раздеться?

Трель телефона снова разрывает тишину. Второй будильник нужен для окончательного диагноза: пора вставать. Когда отрубаю чертову мелодию, ощущаю, что теплое тело снова притягивает меня к себе.

— Спим, Мандаринка, спим. — Сонно шепчет он мне на ухо. От его запаха, тепла и рук на талии покрываюсь мурашками.

Пять минут. Даю себе пять минуточек полежать в бесконечной неге и все.

Когда в следующий раз открываю глаза, вижу на часах страшное — восемь часов. Опаздываю! Полежала, блин. Теперь из-за Хромова, с его невозможно уютными объятиями, меня распнут на работе. Вскакиваю с кровати и недоуменно смотрю на постель: помятость есть, а скота нет. Черт. Ушел, падлюка, сбежал наглым образом. Какой же он…

В бешенстве на саму себя, что ожидала непонятно чего, одеваюсь, вылетаю из комнаты и бегу умываться, краситься. Ничего, я ему ещё покажу. Он умолять меня будет, снова позвать к себе в постель…Пока яростно начищаю зубы, созревает план. Возвращаюсь в комнату и переодеваюсь: снимаю привычный комфортный свитер и джинсы и достаю простое черное платье. Но простое, конечно, только на первый взгляд. Пошито по силуэту, красиво подчеркивает достоинства фигуры, доходит до колен, но если развернуться спиной…все увидят тонкую кружевную вставку вдоль позвонков. Ничего вызывающего, просто маленькая пикантная деталь. Затем из недр ящика для белья достаю чулки, которые одевала один раз всего, на тот злополучный вечер, и с удовольствием одеваю их, прокатывая мягкую ткань по коже и закрепляя силиконовыми лентами на ноге. Да, декабрь, не май месяц, но пуховик-то длинный, потерплю!

Лишь бы увидеть глаза Хромова, когда он лицезреет открывшуюся ему полоску кружева.

В боевом настрое бегу в коридор, по пути закидывая телефон и ключи в сумку. Начинаю натягивать сапоги, когда слышу приглушенные голоса с кухни. Тихонько подхожу к прикрытой двери, — странно…зачем ее закрывать — и слышу мамино:

— А платье какое красивое мы купили! Она просто куколка в нем была. А после…достала ножницы и…

Боже, пожалуйста, если ты существуешь, сделай так, чтобы она разговаривала сама с собой. Пусть лучше мама кукухой поехала, чем вывалила всю мою подноготную скоту…

Но, очевидно, мама в ясном уме, а тот, кто сидит наверху либо вымысел, либо сильно меня недолюбливает! Врываюсь на кухню и лицезрею картину маслом: Хромов сидит, закинув ногу на колено, оголив безумные красные носки в ромбик и мирно попивает утренний кофе, вприкуску с бутерами.

При виде меня его наглая физиономия расплывается в мерзкой улыбочке, по типу "теперь я все про тебя знаю, рыжая". Он встаёт и подходит ко мне вплотную, одаривая ароматом моего миндального геля для душа. Уже и душ успел принять? Что ещё? Выписал меня из квартиры? Убедил маму его усыновить? Распорол швы на моей одежде? Нервно пробегаю руками по бокам платья, проверяя свои догадки. Да не, глупости, не будет он моей же монетой мстить. Но что он до сих пор делает здесь?