Боже, я и забыла, как хромает его сисадминская фантазия. Наверно, считает, что произнес нечто сверх романтичное, но я еле сдерживаю смех от нелепости произнесенных слов.

— Живило, давай сократим всю эту прелюдию, и ты просто откровенно скажешь мне, чем вчера все кончилось?

— Я извинился, ты меня простила. Я рад, что мы теперь можем двигаться дальше. Спешить не будем, да, все как ты сказала. Мне достаточно знать, что ты на меня больше не сердишься, Пышка. — Он протягивает руку через стол и сжимает мою ладонь. — И я согласен с тобой, мы подходим друг другу. Я фундаментальный, ты активная. Уравновешиваем.

Так. Стоп. Если до этого момента, я искренне считала, что Живило заливает, пользуясь моим беспамятством, то последние слова явно звучали из моих уст. Это практически единственное, что я помню из разговора с Олей, а значит, я реально заявилась к нему, простила, согласилась начать сначала…

Черт. Черт. Черт.

Чувствую, как краска сходит с лица. Сейчас придётся снова его бросать, опять объяснять почему и отнекиваться от вчерашних слов. Набираю грудь полную воздуха, чтобы растечься длинной тирадой, но замираю, смотря в его глаза. Андрей, он же не плохой. Ну, мягковат, ну, не крепкая спина, за которой не страшно, и поступил со мной, как последний ослина. Но в нем много плюсов. Надёжный, умный, фундаментальный опять же, будь проклята Оля с ее наставлениями! И заботился обо мне всегда. Мы же шесть лет были вместе, фактически жили уже как семья. Я его знаю, как облупленного, он меня тоже, а главное принимает такой какая есть, со всей тележкой странностей. Так может, не зря меня вчера сюда потянуло. Может…

— Я хочу знать, почему мы действительно расстались. Не твое "не готов", давай сделаем паузу… А самую настоящую, пусть не красивую и, может, болезненную, но правду. Может быть тогда, зная всю картину, я смогу тебя простить и двигаться дальше.

Андрей опускает взгляд и выпускает мою ладонь из своих рук. Постукивает пальцами по чашке, отводя глаза в сторону. Классическая поза принятия решения.

— Думал, что где-то есть лучше. Думал, что не нагулялся. Испугался, струсил, ну что ты хочешь ещё от меня услышать?

— А сейчас что, нагулялся?

— Да. — Говорит просто, без задней мысли и смотрит своими карими глазами, проникая в глубины моей души. — Инна, я теперь все-все понимаю. Больше никогда так с тобой не поступлю, обещаю. Понимаю, что придется начать с начала, но я готов. Я стану таким, как ты хочешь, Иннок. Ты вчера сказала, что любишь меня, помнишь? А значит, мы все исправим!

Стою оглушенная. Я сказала? Могла ли? Он не чужой мне человек, это правда. И по всем пунктам, озвученным моей подругой, безупречно подходит. Но чувствую ли я то, что озвучила? Голова кружится от обилия событий в моей жизни. Наверное, надо дать ему шанс. Наверное, стоит прислушаться к голосу разума и пьяному сознанию. Ведь я пришла именно сюда, а не к Хромову. Это что-то да значит, ведь так?

— Мне пора на работу. — Приглушенно говорю, поднимаясь из-за стола.

— Я тебя отвезу, Пышка! — тут же подскакивает он.

— Не зови меня так, бесит. — Тут же раздражаюсь я.

— Хорошо, как скажешь, П… милая. — Закатываю глаза, надевая пуховик.

Никогда он меня так не раздражал, как в эту минуту. Или меня бесит то, что мозг с сердцем никак не может договориться? Конечно, Андрей — это правильный выбор. Надежный, умный и бла-бла-бла в том же духе. И, уверена, скажи я ему прыгнуть с моста, — побежит и даже сделает сальто. И простить смогу…забыть, не забуду, но вполне можно жить дальше. Но тугая пружина гнева на саму себя сжимает все внутренности. Ну почему, почему я всегда иду на поводу своих эмоций! Не встреть я Хромова, вообще сейчас не думала бы, согласилась, поженились, и жили бы, может не долго и счастливо, но вполне вероятно, душа в душу.

По дороге до работы молчим. Каждый в своих думах, я решаю задачу по тригонометрии своих отношений и никак не могу найти неизвестную. Когда подъезжаем к башне на Набережной, Андрей провожает меня до входа и на прощание нежно сжимает ладонь, преданно смотря в глаза.

— Я рад, что ты вчера приехала.

"А я нет!" — хочу заорать ему в лицо, но вместо этого неопределенно киваю головой.

Плетусь с поникшей головой к лифту, борясь с подступившей тошнотой, когда ощущаю на себе чей-то взгляд. Поднимаю глаза и вижу его: гневного огнедышащего дракона, пышущего яростью Аполлона, жаждущего моей смерти блондина. Его взгляд прожигает до самых костей и заставляет мое сердце неистово биться о ребра.

На ум приходит лишь одно: он убьет меня, точно убьет. Придушит прямо сейчас на виду у всех. Это читается в его глазах так же четко, как и мое дикое возбуждение, разливающееся по венам от предвкушения.

Глупое, глупое, глупое сердце уже сделало свой выбор. Прощай, мозг, встретимся в следующей жизни!

— Теперь ясно, почему ты не удосужилась ответить на мой звонок! — яростно шипит он, заталкивая меня в лифт. — Накажу, Мандаринка, накажу!

Глава 22. Несколько капель безумия

Инна.

Одной рукой он толкает меня в лифт, а второй отталкивает парня, желающего зайти за нами.

— Извини, дружище, тебе в следующий. — Говорит добродушно, но меня не обманешь. Яростный взгляд, способный испепелить меня до мелкой крошки, пронзает насквозь. Он медленно надвигается на меня, заставляя отступить и сжаться в комок. Его огромные ладони ложатся по обе стороны от моего лица, запирая меня в ловушку сильного мужского тела.

— Не убежишь, Мандаринка. У нас впереди двадцать этажей, чтобы разобраться. Ты вчера говорила серьезно? Или снова затеяла игру, правил которой я не знаю? — он несильно ударяет кулаком о стену лифта прямо возле моей головы, но я все равно дергаюсь, опасаясь его гнева. — Что за сцена с задротом?

— Мы вчера ра-разговаривали? — заикаюсь от страха или адреналина, не разобрать.

— Ты издеваешься надо мной? — приближается вплотную, лишая меня, так необходимого сейчас, воздуха. — Разговаривали, Мандаринка, разговаривали. И ты обещала приехать. Обещала устроить мне взбучку, за то, что я, как ты выразилась, "такой скот". А ещё обещала что-то закрыть. Надеюсь, ты имела ввиду свой рот, потому что я рассчитывал использовать его для других целей.

Скотина. Какая же скотина! Давит на меня, загоняет в угол, провоцирует. Если бы не проклятый слой синтепоне между нами, лишила бы его, нахрен, потомства!

— Я ждал тебя. Но ты так и не появилась. — Говорит мне практически в губы: мягко, страстно, шепотом. И я плыву. От этого жара, от взгляда серых глаз, от низкого голоса. — Замаячил вариант получше? — жестко опускает меня с небес на землю.

Значит, я все таки звонила скоту. И даже собиралась поехать к нему "закрывать гештальт". Представляю, как бы я это делала в совершенно невменяемом состоянии! Но тогда какого фига я все-таки оказалась дома у Живило? Никогда, никогда больше не буду пить!!!

— Правильно, молчи, Мандаринка, молчи, иначе я тебя задушу. — Его холодные пальцы пробираются под воротник куртки и ложатся на мою шею. Я учащенно дышу, боясь его спровоцировать или жадно желая этого… — Все нервы мне истрепала. Ненавижу тебя. — Мягко сжимает пальцами мое горло. — Хочу тебя. — Касается теплым дыханием моей щеки, проводя носом по скуле. — Не могу больше ждать!

Его жесткие губы сминают мои. Овладевают, покоряют, заставляют сдаться. А я и не хотела борьбы. Отвечаю неистово, жадно, в порыве страсти больно прикусываю его нижнюю губу, вызывая низкий рык. Его руки тянутся к молнии моего пуховика, он нервно дёргает язычок, желая, наконец, пробраться к телу. Как только касается талии, придвигает меня плотнее к себе, издавая стон прямо в мой рот. Его ладони путешествую по самым чувствительным места, мои пальцы зарываются в волосы на его затылке, и я сильно оттягиваю их. В порыве бурной страсти Илья приподнимает меня за бедра, и в этот момент мы оба слышим громкий треск ткани. Оба понимаем, что произошло. Только один из нас — в недоумении, а другой, и это я, в ужасе.

— Упс, — говорю я виновато. Совсем забыла об испорченных брюках.

— Ты!!! — ревёт Хромов, гневно сжимая кулаки. Проверяет заднюю часть штанов и по его раскрасневшемуся лицу я понимаю, что дело дрянь. Пора делать ноги!

К счастью, именно в этот момент двери лифта раскрываются, позволяя мне шустро ретироваться. Бегу в кабинет маркетинга, ловя по пути недоуменные взгляды коллег, а сзади слышу сумасшедший смех и громовое:

— Мы не закончили, Мандаринка!

Конечно, не закончили. Теперь мне точно каюк. Подсыпет мне яд в кофе, заманит на водоем и утопит, запрет в кабинете с Кононовой и скажет ей "фас". Дыру на заднице он точно мне не простит. Инна, куриные ты мозги, ведь все так хорошо начиналось!

Губы горят после страстных поцелуев, сердце стучит в ушах, а разум заволокло плотным занавесом "я влюблена, не трогайте меня". Черт, ну почему этот скот Хромов так хорош. Ну почему он, сердце? Почему именно он?

В том, что этот гештальт уже не закрыть, сомнений нет. В том, что я полная дура, тоже. Из черной дыры сумки добываю сотовый и смотрю список вызовов. Холодный озноб пробегает по позвонкам: один исходящий и четырнадцать пропущенных от скота. Как можно было не услышать разрывную мелодию на рингтоне, от которой и труп поднимется? Как? Мамочка, что же я вчера творила?

В состоянии жесткой рефлексии захожу в отдел. И тут же меня встречает ряд оранжевых пятен. Новый год уже наступил? Пришел, пока я копалась в себе, и лишил подарка? А, нет. Это же "гениальная" мысль нового главного маркетолога под действием пузырьков. Ну, по крайней мере, какой бы тупой она не казалась сегодня мне, остальные приняли мандарин дружбы всерьез.

Одариваю присутствующих улыбкой и пробираюсь к столу, который теперь принадлежит мне. Могла бы, конечно, остаться за своим старым, привыкла уже, и к Машке, единственной родной душе здесь, поближе. Но! Во-первых, стол Катерины расположен ровнехонько во главе кабинета, социально сразу обозначая, ху из ху. А во-вторых, мой стол — абсолютная развалюха. Его притащили со склада, когда ввели мою штатную единицу, с расчетом впоследствии заменить, и так и оставили. Он даже по цвету всегда выбивался: вся мебель благородных серых оттенков, а он — темно коричневый, лакированный, словно его вытащили из учительской 90-х годов. Не хватало только стекла поверх, чтобы под него заметки и памятки заложить!