Но Бел желала знать, что именно думает краснолицый. Присев на корточки, она схватила трость своего мужа и, бросившись на краснолицего, изо всех сил ударила его по голове набалдашником из слоновой кости. Великан покачнулся и рухнул на землю, лишившись сознания. Но Бел, словно не понимая, что парень ее не слышит, вопила во все горло, обращаясь к поверженному:

— Я буду говорить со своим мужем, а вы… вы… О, вам лучше помолчать! — Повернувшись к Тоби, Бел сообщила: — Знаешь, а ты был прав. Трость действительно очень полезная вещь.

— Да, конечно. — Тоби рассмеялся. — Чрезвычайно полезная.

Бел обвела взглядом остальных вооруженных мужчин, и те дружно опустили свои ружья (с потерей предводителя их воинский дух, по всей видимости, упал). Затем она посмотрела належавшего на земле командира отряда и с удивлением в голосе пробормотала:

— Я действительно только что это сделала?

— Да, сделала. — Тоби расплылся в улыбке. — И у тебя все прекрасно получилось. Великолепно. — Он взял свою трость, положил ее на землю и тут же заключил жену в объятия. — О Господи, Изабель! Я…

— Нет, Тоби, подожди! — Упершись ладонями ему в грудь, она оттолкнула его. — Ведь я приехала, чтобы поговорить с тобой.

— Да, конечно, — сказал он, все еще улыбаясь. — Что ж, я слушаю.

— Так вот, я приехала сюда, чтобы сказать тебе, что я…

Он кивнул, пытаясь ее приободрить:

— Значит, приехала, чтобы… что?

— Чтобы сказать, что я на тебя ужасно злюсь! — заявила Бел.

Улыбка сползла с лица Тоби. Он отвел глаза и пробормотал:

— Только для этого ты проделала такой путь? Чтобы сказать, что злишься на меня?

— Да, для этого. — Она сжала кулаки. — Ты должен это знать. Ты должен видеть меня такой, какая я есть. А я, — она ткнула его пальцем в грудь, — я женщина, которая умеет злиться.

— Да, понимаю…

— Нет, ты ничего не понимаешь. Как ты можешь понять? Я и сама этого не понимала до сегодняшнего дня. Видишь ли, Тоби, я вовсе не ангел. И, судя по всему, я все-таки не сумасшедшая. Кажется, ты говорил, что если человек понимает, что он безумен, то он уже не безумен, верно?

Тоби кивнул:

— Да, совершенно верно.

— Тогда я никак не могу быть безумной. Да-да, я не безумная, я просто ужасно злая. Я злюсь, все время злюсь, и эта злость по большей части бессильна и бесполезна. Меня злит то, что я не в состоянии изменить. Меня бесит несправедливость, например. Меня злит и бесит то, что осталось в далеком прошлом. Я злюсь на своих братьев за то, что росла совсем одна, злюсь на моего покойного отца за то, что он постоянно изменял матери. И злюсь на мою несчастную мать просто из-за того, что она сошла с ума. И еще я злюсь, когда потешаются над старыми и дряхлыми. И я вся закипаю от ярости, когда вижу ребенка, с которым дурно обходятся.

— Я все понимаю, дорогая.

Бел энергично покачала головой:

— Нет, не понимаешь! — На ее глаза навернулись слезы. — Ты просто не можешь этого понять! Ты всегда был таким счастливым, тебя всегда любили. Ты не понимаешь, каково это — видеть, как кому-то больно, и чувствовать, что страдание этого человека переплетается с твоим страданием. В такие минуты ужасно хочется делать добро… Потому что если не сделаешь, то эта злость просто сведет тебя с ума.

Тоби протянул к жене руку:

— Дорогая, прошу тебя, позволь мне…

— А ты, Тоби, — продолжала она, словно не замечая его протянутой руки, — ты тоже меня злишь. Когда женщины флиртуют с тобой, это так меня бесит, что я готова истыкать их булавками. Когда же мужчины направляют на тебя ружья, это меня так бесит, что я готова колотить их палками.

Мужчина у ее ног шевельнулся и застонал.

— Тихо! — приказала она ему. — Или я сделаю это снова. — Обращаясь к Тоби, она спросила: — И вообще, что ему было надо?

Склонив голову к плечу, Тоби в задумчивости смотрел на лежащего на земле великана.

— Он хотел, дорогая, чтобы я снял свою кандидатуру.

— Неужели? — Бел громко захохотала. — Но ведь именно об этом и я хотела тебя просить. — Она пнула поверженного парня носком туфельки: — Сэр, извините, пожалуйста.

— Но я не могу снять свою кандидатуру, — сказал Тоби, нахмурившись. — Не могу, потому что в таком случае победит полковник Монтегю.

— Ну и что? — спросила Бел.

— Он стар, глух и не в своем уме. — Тоби скрестил на груди руки. — Понимаешь, я не могу допустить, чтобы такой человек представлял в парламенте интересы нашего округа. И разве ты не этого хотела? Ты ведь желала иметь мужа — члена парламента, не так ли?

— Я желала… тебя самого, — выпалила Бел. — Желала с того самого момента, как впервые увидела. Я толкала тебя на все эти политические авантюры, заставляла заниматься благотворительностью, чтобы найти себе оправдание и притворяться, что я преследую благородные цели. Но никаких благородных целей у меня не было. Меня влекло к тебе, вот и все.

— Изабель… — Тоби шагнул к ней, раскинув в стороны руки.

— Нет-нет. — Она выставила перед собой ладони. — Я все еще злюсь на тебя.

— Ну что ж… — Он со вздохом опустил руки. — Тогда я просто… подожду, когда ты меня обнимешь.

— Да, так будет лучше всего. — Бел шмыгнула носом. — Знаешь, Тоби, на тебя я злюсь больше всего. Я доверяла тебе, а ты мне солгал. Я понимаю, почему ты так поступил, и я даже могу тебя простить… но от этого мне не легче. Поэтому я злюсь на тебя за твою ложь. Но еще больше я злюсь на тебя из-за того, что я очень к тебе привязалась. — Слезы струились по ее щекам, и она то и дело утирала их ладонью. — Ты заставил меня полюбить тебя, Тоби, и за это я тебя ненавижу. — Она всхлипнула и прошептала: — Я никогда никому такого не говорила.

— Насчет любви? — спросил Тоби.

— Нет… — Она захлебывалась слезами. — Насчет ненависти.

Первый же его поцелуй совершенно все в ней изменил. Поцелуй этот словно высвободил ее страсть, которую она так упорно подавляла. Это приводило ее в ярость, это ее пугало — и одновременно вызывало восторг. И она не знала, что делать. Не знала, что с ней происходит.

Но Тоби, похоже, знал, что делать.

— Знаешь, дорогая, я солгал, — сказал он, положив руки ей на плечи. — Мне очень жаль, но я только что снова солгал тебе. Я не намерен ждать, когда ты первая меня обнимешь.

Он обнял ее, и Бел прижалась щекой к его широкой груди, пачкая сюртук мужа слезами и сажей.

— Не плачь, любовь моя, — сказал он, поглаживая ее по волосам. — Все хорошо. Разве я не повторял тебе, что ты очень красивая, когда злишься?

И она поцеловала его. Обняла за шею, приподнялась на цыпочки и поцеловала на глазах у всех. На глазах у сотен зевак, на глазах у шестерых мужчин с ружьями. И — о Боже! — на глазах у своего брата.

И это было чудесно. Все ликовали. Даже мужчины с ружьями.

— Тоби, не будь таким упрямым, — пробормотала Бел. — Еще не поздно выйти из игры.

— Я должен победить, — заявил он.

— Ничего ты не должен. Мне не важно, будешь ты заседать в парламенте или нет. Я не хочу тебя принуждать.

— Меня никто не принуждает. — Чуть отстранившись, он взял жену за руки. — Я знаю, что изначально это не входило в мои планы, но теперь я хочу заседать в парламенте по целому ряду причин. Во-первых, я считаю своим долгом служить своей стране и своему народу. Кроме того, я хочу воздать должное мистеру Йорку. В конце концов, это он меня выдвинул. И вообще, во многих отношениях он был мне как отец.

— Мне так жаль… — прошептала Бел. — Мне так жаль, что я не была рядом с тобой, когда он умер.

— Я знаю. Мне тоже было жаль, что тебя со мной не было. Но я знал, что сам в этом виноват. — Он поцеловал ее руку. — Но главная причина, по которой я хочу быть избранным в парламент… Изабель, я хочу сделать это для тебя.

Она взглянула на него с упреком:

— Ты что, меня совсем не слушал? Тебе ни к чему делать это для меня.

— Напротив, я должен сделать это для тебя. Я люблю тебя, и более весомой причины для того, чтобы что-то для кого-то делать, просто не существует.

— Но…

— Тихо. — Он снова ее обнял. — Теперь моя очередь высказаться, идет?

Бел кивнула.

И он заговорил очень тихо, чтобы только она его слышала:

— Изабель, ты была права насчет меня. Я способен на большее. Я способен вести более осмысленную жизнь, чем та, которую вел раньше, и я знал об этом задолго до того, как мы с тобой встретились. Уже давно я мечтал об этом, и ты подтолкнула меня к тому, чтобы найти достойную цель в жизни. Но не тебе выбирать для меня эту цель.

— Нет, конечно, нет. — Она провела пальцами по его щеке. — Я была не права, Тоби. И поэтому я хочу, чтобы ты снял свою кандидатуру.

Он покачал головой:

— Нет. Я непременно пройду в парламент, где буду с честью представлять этот округ. И я продолжу заниматься своим поместьем. Думаю, у меня неплохо получится и то и другoе. Но самая высокая моя цель, та, ради которой и стоит жить, — она сейчас здесь, в моих руках. Это ты, дорогая. Это мы с тобой. Именно к этому я стремился так долго. — Он улыбнулся и смахнул с ее щеки слезинку. — Любовь к тебе придает моей жизни смысл.

— О, Тоби… — Она уткнулась лицом в его грудь. А он, поглаживая ее по волосам, тихо шептал:

— Клянусь Богом, я стану лучше, чем был. И я всегда буду тебя любить. Буду любить так, чтобы ты никогда не усомнилась в том, что ты самая красивая, самая замечательная женщина на свете. И так, чтобы все окружающие тоже это знали. Поверь, я сделаю тебя счастливой и со мной ты всегда будешь чувствовать себя защищенной.

Ее руки скользнули ему под сюртук, и она еще крепче прижалась к его груди.

— Возможно, о таких достижениях и не пишут в газетах, — продолжал Тоби. — И, конечно же, таким достижениям не рукоплещут. Но при этом они не менее важны, чем другие. И знаешь, оглядываясь по сторонам, я понимаю, как мало тех, кто может похвастать такими достижениями.