Выскочив из комнаты, Хетта быстро проследовала в холл. Потом вдруг остановилась и, закрыв ладонями лицо, разрыдалась.

Ей очень хотелось отойти подальше от этого дома, прежде чем откроются шлюзы, но она не успела — теперь рыдала неподалеку от двери гостиной. Было бы приятно думать, что единственная причина этих слез — сочувствие леди Олдридж или даже внезапно накатившая скорбь по давно усопшей матери, но, увы, все было совсем не так. Причиной ее слез были зависть и страх. Зависть к тем, кто познал сладость долгой и прочной привязанности. Что же касается страха, то она ужасно боялась, что проживет всю жизнь в одиночестве, превратится в старуху, а оплакивать ей будет некого.

И никто после ее смерти не будет скорбеть по ней.

Внезапно сильные руки схватили ее за плечи. Она замерла на мгновение, потом прошептала:

— Уходи. — Ей не надо было поднимать голову, чтобы узнать этого человека. Она и так прекрасно знала, кто это.

— Нет, не уйду, — последовал ответ. — Тебе нужна поддержка, и я намерен тебя поддержать.

У нее не осталось ни сил, ни желания сопротивляться. И гордости тоже не осталось. К тому же она действительно нуждалась в поддержке, очень нуждалась.

Те же сильные руки вдруг развернули ее спиной к стене и крепко обняли. Уткнувшись лицом в широкую мужскую грудь, Хетта всхлипнула и прошептала:

— О, Джосс…

— Тсс… Все хорошо. Ничего не говори.

Он стал осторожно поглаживать ее по волосам — раз, другой, третий. Так ее давно уже никто не успокаивал, с тех пор как заболела мать.

— Не плачь, Хетта, — послышался тихий голос Джосса. Она тут же расслабилась и сделала глубокий вдох. А он поглаживал ее по волосам и нашептывал ей на ухо ласковые слова, пытаясь успокоить. Но Хетта все равно плакала, она не могла сдержать потоки слез.

— Знаешь, Хетта, то, что ты сказала леди Олдридж… Ты такая храбрая… Тебе нелегко это далось, но ты ее успокоила.

Она снова всхлипнула, и он обнял ее покрепче.

— Каким же я был дураком! — продолжат Джосс. — Я очень плохо с тобой обходился. Ты сможешь меня простить? Хотя я знаю, что не заслуживаю прощения.

— Нет, ты был прав, — сказала Хетта, утирая слезы. Она с радостью взяла бы на себя свою долю ответственности за их ссоры. Возможно, теперь они смогут стать друзьями. — Я знаю, что мне следует душевнее относится к своим пациентам, к их близким, но… — она вздохнула, — но это очень трудно. Ты только посмотри на меня, — добавила она, указывая на опухшие покрасневшие глаза.

— Да, я смотрю на тебя. — Он приподнял ее подбородок. — Смотрю… и не понимаю, как в такой маленькой женщине может быть столько силы, столько ума и храбрости. — Он провел ладонью по ее щеке и смахнул пальцем слезинку. — Столько силы, ума и храбрости — и при этом такие чудесные глаза.

«Нет, не может быть, — думала Хетта. — Не может быть, что он настолько жесток и опять надо мной насмехается». Он снова взял ее за подбородок:

— Нет-нет, не отворачивайся. Ты знаешь, как мучили меня эти глаза? Знаешь, как они повсюду меня преследовали?

Хетта молча покачала головой. Он улыбнулся уголками губ:

— Вначале они раздражали меня, злили бесконечно. Они все время смотрели на меня в упор, задавая мне вопросы, на которые я не хотел отвечать. Затем я поймал себя на том, что ужасно хочу смотреть в эти глаза, хочу задавать свои собственные вопросы, и это раздражало меня еще сильнее. А потом Бел выздоровела, и ты перестала приходить. И тогда я обнаружил, — он тяжело вздохнул, — что очень по ним скучаю, по этим глазам. И вот это злило меня сильнее всего.

— Потому что ты чувствовал себя так, словно изменил ей?

Джосс решительно покачал головой:

— Нет. Клянусь Богом, нет. — Он еще крепче обнял ее. — Я злился потому, что почувствовал себя живым. Болезненно живым, если можно так сказать. А ведь я потратил столько времени и усилий на то, чтобы умереть для мира… И вот вдруг… Я вдруг почувствовал влечение к тому, к чему поклялся никогда не стремиться. Ты не представляешь, как я ненавидел тебя за это!

Она невольно рассмеялась:

— Думаю, что имею об этом кое-какое представление.

— Да, имеешь. И мне очень стыдно за это.

— Знаешь, я никогда не считала тебя странным, необычным… — сказала Хетта. — Я старалась не пялиться на тебя во все глаза, но ничего не могла с собой поделать. Ты такой мужественный, такой привлекательный, и… я… я просто не могла удержаться.

Он склонил голову к плечу.

— Не могла удержаться? Хм…

Хетта затаила дыхание в ожидании продолжения. Но Джосс молчал, и она сказала:

— Терпеть не могу, когда ты смотришь на меня с таким самодовольным, загадочным выражением… и молчишь! Я не знаю, как тебя понимать, и…

— Тсс… — Он прижал палец к ее губам. Затем легонько прикоснулся к ее губам своими. — Это означает, что сегодня я намерен тебя поцеловать. Можно?

— Можно.

И он поцеловал ее. Он целовал ее нежно и ласково. Потом Хетта ответила на его поцелуй. И вложила в этот поцелуй всю свою страсть. Она чувствовала себя так неуверенно, была так беззащитна… И она ужасно боялась, что все делает неправильно. Но Хетта не желала себя сдерживать, поскольку к моменту своего первого поцелуя достигла возраста двадцати трех лет. К тому же этот первый поцелуй вполне мог стать и ее последним поцелуем.

Услышав тихий стон, вырвавшийся из груди Джосса, Хетта приободрилась. У нее появилась робкая надежда на то, что кое-что она все же делала правильно.

А потом все кончилось, и он снова держал ее в объятиях.

— Ты дрожишь, — сказал он.

— Да. Я боюсь.

Он обнял ее покрепче.

— Не бойся. Я женюсь на тебе, Хетта.

— Вот этого я и боюсь.

— Почему? Только не говори, что ты переживаешь из-за того, что скажут по этому поводу люди. Я знаю, все будет нелегко, но мы оба привычны к тому, что…

— Нет-нет, не из-за этого я боюсь. — Она отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза. — Ты очень добрый человек, Джосс, но делать мне предложение нет необходимости. Я не ожидаю…

— Доброта тут ни при чем. И я совсем не добрый человек. Я знаю, что я не обязан делать тебе предложение. Просто я хочу, чтобы ты вышла за меня.

— Но… — В глазах ее вновь заблестели слезы. — Но как ты можешь на мне жениться? Во-первых, у меня нет ни гроша. К тому же я очень неуживчивая и вечно занятая. И, что очень важно, я не брошу медицину. Жена из меня получится никудышная. И еще… у тебя есть ребенок. — Она сокрушенно покачала головой. — А ведь я понятия не имею, что делать с детьми после того, как перерезана пуповина. То есть няня из меня тоже никудышная.

Он засмеялся. А она едва заметно нахмурилась:

— Почему ты смеешься только тогда, когда смеешься надо мной?

Джосс пожал плечами и пробормотал:

— Даже не знаю… Но лучше бы тебе выйти за меня, а то я, возможно, больше никогда не буду смеяться. — Он поцеловал ее в губы. — Так вот, мне решительно наплевать на твое приданое. И я никогда не потребовал бы от тебя бросить медицину или что-либо другое, что для тебя важно. Более того, я уверен, что домохозяйка из тебя не получится. И нянька — тоже. Но мне не нужна ни нянька, ни домохозяйка. Моему сыну нужна мать, которая будет верить в то, что он сможет кое-чего достичь в этой жизни. А что касается меня самого… Я едва ли смогу объяснить словами, что мне нужно. Но я точно знаю: все, что мне требуется от жизни, я сейчас держу в своих руках: Мне нужна не просто жена, а подруга. Равноправный партнер. Сильная, умная женщина, которая будет ожидать от меня не меньше того, что я сам от себя ожидаю. И мне нужно смеяться. Часто. И тебе все это тоже нужно.

Хетта молча смотрела на его шейный платок.

— Мне нужно любить, — сказал он, снова привлекая ее к себе. — Любить и быть любимым. Как думаешь, ты смогла бы меня полюбить, Хетта?

— Я думаю, что уже тебя люблю.

— Вот и хорошо. — Он опустил подбородок на ее макушку. — А сейчас — самое трудное. Ты можешь позволить мне любить тебя?

Она закрыла глаза.

— Пожалуй, да.

Он поцеловал ее в лоб, и она почувствовала, как губы его растягиваются в широкой улыбке.

— Вот видишь, — сказал он, — разве это так трудно?

— Да, это ужасно трудно. И страшно.

Он снова поцеловал ее в губы и прошептал:

— Я знаю, моя дорогая, знаю.


Глава 23

Уже почти стемнело, когда Тоби покинул лондонский дом Йорка. Передав мать заботам Августы и Реджинальда, исполнив роль хозяина перед многочисленными гостями, пожелавшими проститься с покойным, уладив со слугой Йорка, помимо прочего, вопрос о жилетке в полоску, Тоби наконец направился к карете.

— Мы едем в Уинтерхолл, — сообщил он кучеру, прежде чем сесть в экипаж. Пусть время было позднее, пусть багажа при нем не было, все это сущие пустяки. За вещами он пошлет завтра. Назовите его трусом, но у него не хватало духу ехать домой и встречаться с Изабель.

Забравшись в полутемную карету, Тоби сразу же придвинулся поближе к окну. В темноте сидеть ему не хотелось, а уснуть он точно не смог бы. Стоило только закрыть глаза, и перед ним возникало заплаканное лицо — лицо женщины, узнавшей, что ее предали. Это лицо будет преследовать его вечно, как и сознание того, что это он ее предал.

Полный грусти и сожалений, Тоби смотрел в окно и не сразу заметил, что в карете он не один. Лишь спустя какое-то время он вдруг разглядел в темноте смутные очертания женской фигуры. Сердце его гулко забилось, и он замер затаив дыхание.

И тут женщина заговорила:

— Бел отправила мне записку.

Тоби вздрогнул и пробормотал:

— О Господи, кто это? — Чуть наклонившись, он попытался разглядеть женщину, сидевшую напротив. — София, это ты?