Люсинда Райли - Зачарованная

Но она сжала руки и покачала головой.

– Ну, пожалуйста!

Он встал перед ней на колени и осторожно приподнял ее голову за подбородок.

– Девочка, я люблю тебя, и мне все равно, в кресле ты или в инвалидной коляске. Твое состояние не будет длиться вечно. Самое главное, это любишь ты меня или нет.

– Но я же ничего не могу тебе предложить, Себастиан, – дрожащим голосом сказала Мадди. – Я калека, у меня нет будущего. Ты достоин лучшей участи.

Он улыбнулся.

– Может, ты и не обратила внимания, но я влюбился в тебя задолго до того, как стали говорить, что ты талантливая балерина. Я люблю тебя, потому что ты – это ты.

И тогда Мадди посмотрела на него сквозь пелену слез, застилавших ей глаза, и вдруг громко разрыдалась.

– О, Господи! Себастиан! – выкрикивала она, содрогаясь всем телом. – Как я буду жить, если мне нельзя танцевать!

Вместо ответа он поднял ее на руки и, прижимая к себе, словно маленького ребенка, стал ходить по комнате, не зная, что ей сказать. Постепенно рыдания девушки стали тише, она успокоилась. Тогда он сел в кресло, все так же бережно и нежно держа ее в объятиях. Мадди прижалась к его груди и, всхлипывая, пробормотала:

– Обними меня, Себастиан, пожалуйста, обними!

– Я здесь, родная, здесь. Я от тебя никуда не уйду, – прошептал он, а девушка говорила и говорила, словно желая выговориться за все долгие недели своего молчания.

– Я просыпалась каждое утро, лежала и думала, зачем мне вставать. Все, чего я могу ожидать, это новая боль и разочарования от невозможности сделать что-то. Я чувствую себя жалкой развалиной.

– Уверяю тебя, ты на нее совсем не похожа, – нежно сказал Себастиан, взъерошив ей волосы. – Тебе же говорили врачи, что кресло-каталка – только на время. Я убежден, как только ты начнешь заниматься, очень скоро встанешь на ноги.

– А зачем? Чтобы все время помнить, чего я лишилась?

– Значит, ты хочешь провести остаток своей жизни в инвалидном кресле, которое на самом деле тебе не нужно, и даже не будешь пытаться исправить положение?

Мадди грустно посмотрела на него, не зная, как объяснить, что она чувствует, и, наконец, сказала:

– Балет – моя жизнь. Сейчас мне кажется, что она окончена.

– Дорогая, мне понятно, о чем ты говоришь, но разве для тебя все кончилось?

– А ради чего мне жить? Что мне осталось?

– Ну, во-первых, ты осталась жива, и это уже важно. Если ты постараешься, то очень скоро дело пойдет на поправку, и ты станешь ходить, пусть сначала и на костылях. Не вижу причин, почему бы тебе не вернуться к полноценной нормальной жизни. Наконец, у тебя есть я!

Себастиан замолчал, а Мадди посмотрела на него и, положив ему голову на плечо, робко спросила:

– Я, кажется, излишне упиваюсь своими страданиями, да?

– Ну, в общем-то, это понятно, но, по-моему, ты излишне увлеклась.

– Да, ты прав. Мне действительно надо взяться за себя. Если бы еще знать, ради чего. Я сейчас ни о чем не могу думать, кроме того, что у меня в будущем одна пустота. Но все же обещаю попытаться. Многим людям бывает еще хуже, чем мне.

Себастиан улыбнулся и поцеловал ее.

– Правильно. Сейчас я отнесу тебя в кресло, ты поедешь в ванную и приведешь себя в порядок. А потом, для начала, вернешься на кухню и поможешь мне приготовить ленч.

– Я люблю тебя, Себастиан. Прости, что я так надоедала.

– Надеюсь, что когда-нибудь сумею простить тебя, – он встал с кресла и понес девушку в инвалидную коляску. – А вообще, давай просто надеяться на лучшее. Ладно?

Наконец-то и Мадди улыбнулась.

– Ладно, давай.

Себастиан пошел на кухню, взял из холодильника сыр, помидоры и стал их резать. Он знал, что сделан самый важный шаг, однако путь к выздоровлению Мадди будет еще долгим и тернистым, а борьба за ее будущее только начинается.

К несчастью, у нее исчезла цель в жизни, и Себастиан знал, что отдал бы все, лишь бы отыскать эту нить, которая поможет его любимой вернуть интерес к окружающему миру.

Утром Кейт проснулась с чувством, будто ей снился кошмарный сон, длинный и удушающий, но стоит ей открыть глаза и отдернуть шторы, как кошмар развеется, словно дым…

К несчастью, это чувство оказалось ложным. Дела не только не улучшились, кажется, стали еще хуже.

В средствах массовой информации набирала силу буря разоблачений, вызванная расследованием деловой активности ее отца. Кейт искренне жалела, что не предвидится никакой катастрофы, которая могла бы стереть назойливую прессу с лица земли. Все время девушка чувствовала себя, как загнанный кролик в окружении своры собак.

После утомительных и изматывающих нервы похорон, во время которых все смотрели на нее, как на врага нации, Кейт хотела было вернуться на работу в антикварный магазин. Однако газетчики взяли ее в такой оборот, что мистер Беннет, хозяин магазина, предложил ей переждать это суровое время и выйти на работу через месяц-другой, когда все уляжется. Однако недели шли за неделями, а шумиха вокруг нее не утихала.

Каждое утро, разворачивая газеты, Кейт, как и все ее сограждане, видела новые разоблачения финансовых махинаций ее отца. Оказывается, десятки миллионов фунтов стерлингов были незаконно изъяты им из оборота компаний и нелегально размещены за границей. Две недели назад компанию отца официально объявили банкротом, и армия кредиторов бросилась спасать свои деньги. Родительский дом на Фитцджон Авеню был продан с молотка, все банковские счета отца арестованы, а Кейт пришлось выдержать многочасовые допросы, на которых кредиторы отца и многочисленные акционеры пытались выяснить, знает ли она хоть что-нибудь о местонахождении пропавших денег. Ей приходили по почте послания, полные ненависти и угроз, разоренные бизнесмены обрушивали проклятия на ее голову.

В довершение всего она не услышала ни слова от Джулиана с той минуты, как он покинул ее в самолете.

Кейт не удивилась этому. Ей было ясно, что член королевской фамилии вряд ли свяжет себя узами брака с дочерью преступника-самоубийцы, запятнавшего себя таким громким скандалом.

Сказать, что ей было плохо, значило не сказать ничего. Три самых дорогих для нее человека бросили ее и оставили одну перед лицом ужасной враждебной жизни.

Дни Кейт были наполнены отчаянием. Лучшим выходом было покинуть Британию и подождать, пока все стихнет, но для этого нужны деньги, а ее счет в банке был тоже арестован в тот день, когда деловую империю отца признали неплатежеспособной. В итоге у Кейт осталось несколько сот фунтов, которые она успела вовремя взять из банка.

Большую часть суток она проводила в своей квартире, безуспешно пытаясь отвлечься от того, что происходило за стенами дома, или пытаясь найти выход из создавшейся ситуации. Чаще всего, утомленная бесплодными размышлениями, девушка находила забвение в вине. Доктор прописал ей валиум и снотворное, и она, принимая лекарства в неограниченном количестве, проводила дни в бессознательном состоянии.

Кейт не могла сказать, сколько она еще так выдержит. Просыпаясь среди ночи, девушка часто думала о том, что самоубийство было бы лучшим выходом, но ей также было ясно, что ничего у нее не получится. Чтобы лишить себя жизни, требовалось мужество, которого у нее не было…

Тишину пустой квартиры нарушил телефонный звонок, но Кейт давно уже не поднимала трубку. Ей теперь звонили только журналисты или кредиторы отца, желавшие задать вопросы, на которые у нее не было ответа.

Включился автоответчик.

– Кейт, привет, это Мадди. Я… о, черт! Тебя нет дома, а я терпеть не могу автоответчики… Я хотела…

Кейт, услышав голос подруги, стремглав бросилась к телефону.

– Привет, Мадди. Я дома.

– Кейт, как ты?

– Бывало и лучше, – тихо ответила она.

– Кейт, мне очень жаль, что я не могла с тобой связаться раньше, но у меня были проблемы. Я позвонила, чтобы сказать, что… Мне очень жаль, что все так получилось.

– Спасибо. – У Кейт перехватило дыхание, и голос ее дрогнул. – Мадди, ты не представляешь, как приятно слышать голос друга.

– Как ты со всем этим справляешься?

– Если сказать по правде, то никак. Спряталась в квартире и тихонько схожу с ума. Ты не поверишь, какими ужасными выдались последние недели. Я пыталась тебе дозвониться, но никто не отвечал.

– Меня с марта не было дома. А ты что… не слышала об этой истории?

– Нет. Что за история?

– Я должна была танцевать Одетту в Королевской опере, но накануне премьеры на генеральной репетиции на меня рухнула одна штуковина, и я два месяца пролежала в больнице. Я еще сейчас лечусь в Сток Мандевилле и учусь заново ходить.

– О, Господи, Мадди! Прости меня! – воскликнула Кейт. – Меня, наверное, не было в Англии, когда все произошло. Похоже, нам крепко не везет последнее время.

– Да уж, – голос Мадди прервался. – Я бы очень хотела тебя увидеть, но, к сожалению, не могу добраться до Лондона на поезде. Может, ты могла бы приехать повидаться со мной?

– Господи, Мадди! Да я под любым предлогом готова удрать из своей тюрьмы, которую кто-то называет квартирой. Твое предложение для меня просто манна небесная. Когда можно приехать?

– Можешь в этот уик-энд?

– Конечно. А как туда добраться? Мне сейчас даже горючего для машины не продадут.

Мадди объяснила подруге, куда ехать, и та напоследок спросила:

– А ты одна или с отцом?

– Со мной Себастиан.

– Да, понимаю, – кивнула Кейт. – Ну, что же, поплачем друг у друга на груди и будем весь выходной жаловаться на жизнь. И то неплохо. Жду, очень жду этого уик-энда.

Впервые за много недель Кейт почувствовала себя немного лучше. Вырваться из Лондона, из этого опостылевшего города, чтобы увидеть лучшую подругу, – в данной ситуации ничего не могло быть лучше.