Во всяком случае, он подумал, что проснулся, правда, разобрав эти голоса, засомневался в этом, потому что один из них принадлежал полковнику Грэйми, который здесь не должен был находиться.

— Хорошо, я прослежу, ваше величество.

И король, который тоже здесь находиться никак не мог, произнес:

— Мать не простит меня, если он умрет.

— Он не умрет. Он наполовину Грэйми, а нас не так-то просто со свету сжить. — Последовало секундное молчание, а потом: — У вас на руке кровь.

— Черт бы побрал эту руку! — Послышался какой-то шум, и когда король заговорил снова, его голос уже звучал иначе, как будто он отвернулся. — Вы видели поле? Лес? Что моя рука в сравнении с этим? В сравнении с тем, через что прошел этот человек ради моей семьи?

Полковник очень тихо ответил:

— Если понадобится, он пройдет через это снова, и не раз, ваше величество.

— Я этого не допущу. Мне это не нужно, ни от него, ни от кого-либо другого. Ни одна корона не стоит того, чему я был свидетелем здесь, в Мальплаке. Что такое корона? — Голос его сделался твердым. — Кусок металла, украшенный камнями. По какому праву я могу приказать человеку отдать жизнь ради того, чтобы я мог носить ее?

— Бог дал вам это право, когда сделал королем. — Полковник произнес это уверенно, без тени сомнения. — Нет такого шотландца, истинного шотландца, который не выполнил бы любое ваше приказание, и лишь по одной-единственной причине: потому что вы — король, и мы вас любим за это. Да и не только мы. Мне рассказывали, что до начала сражения и в лагере англичан пили за ваше здоровье. И они восхищались вами на поле боя не меньше, чем мы. Вы дюжину раз вели отряд в атаку на том поле, и я могу поклясться, ваше величество, что среди ваших людей нет ни одного, кто сказал бы, что вы не заслужили право носить эту корону.

Минуту все было тихо. Потом опять послышалось движение, как будто оба мужчины подошли ближе к Мори.

Король заметил:

— Он не сможет больше воевать, если выживет.

— Он найдет другой способ служить вам.

Это было последнее, что услышал Мори, потому что опять провалился в темноту. Когда он снова выплыл из нее, боль в груди была нестерпимой. Ему пришлось сжать изо всех сил зубы, чтобы не закричать.

— Держи-ка парень, — произнес полковник Грэйми совсем близко, и к губам Мори прикоснулась чашка.

Он выпил. Бренди опалило горло огнем, но это помогло отвлечься от боли, которую причиняло дыхание. Мори опустил голову на подушку, открыл глаза и обвел глазами комнату.

Куда его принесли, он не знал. Помещение походило на обычный жилой дом: скудная обстановка, голые стены и пол, белые кружевные занавески, свет из окна, падающий на деревянный стул подполковником Грэйми, который, по-видимому, сидел на нем, задрав ноги на кровать, — на покрывалах еще виднелась вмятина. Все еще немного затуманенный взгляд Мори остановился на красном мундире, висевшем на спинке этого стула. Он осторожно вдохнул немного воздуха, чтобы произнести:

— Не мое.

— Что? — Его дядя оглянулся, увидел мундир, повернулся обратно и успокаивающе кивнул. — Да, я знаю, что он не твой, парень. Мы его сняли с солдата, который лежал рядом с тобой, и накрыли тебя, пока несли из леса. Ты был холодный как лед, а тому бедняге он уже не понадобится.

Мори узнал этот мундир. Узнал каждую пуговицу на нем.

— Он был… — Мори глотнул воздуха, чтобы выдавить из себя слова. — Шотландцем. Макклелланд.

— Но, судя по мундиру, сражался не на той стороне. Это форма Королевского ирландского полка. — Полковник Грэйми понимающе посмотрел на раненого и снова поднял чашку с бренди. — Вы с ним говорили, да? Порой такое случается, хотя я, честно сказать, удивлен, что он мог говорить. Ты видел его ноги? — В глазах племянника он прочитал ответ. — И о чем вы говорили?

— О жизни. О его жизни. Он родом из… Дьявол, как больно говорить… Из Керкубри.

— Неужто? — заинтересовался полковник Грэйми. — Когда я в последний раз наведывался в Слэйнс, я там встретил одну девушку родом из тех краев. Девушка та — настоящая красавица. Ты не встречал ее?

Мори не ответил, лишь впился взглядом в лицо дяди, когда полковник Грэйми продолжил:

— Я, пока там был, учил ее в шахматы играть. И она хорошо справлялась. — Единственная ее слабость — она пешки защищает так же, как короля, и не любит, когда их бьют. — Он улыбнулся, вспоминая, затем снова поднес Мори бренди и сказал: — Если бы меня такая красавица ждала, я б уж точно за жизнь цеплялся до последнего.

Мори собирался ответить, но тут боль накатила на него еще сильнее, чем прежде, и пусть он не хотел закрывать глаза, все же не удержался и зажмурился.

Когда он открыл глаза снова, первым делом ему подумалось, что он видит сон о вчерашнем дне, потому что у окна спиной к кровати опять стояли и беседовали его дядя и король.

— Да, ему уже значительно лучше, ваше величество, — сказал полковник Грэйми и кивнул. — Я уверен, самое страшное уже позади.

Короля это обрадовало, и он сказал:

— Через час я уезжаю в Сен-Жермен. Хорошо, что смогу привезти матери добрые вести.

Голос Мори оказался слабее, чем ему хотелось, но его услышали.

— Ваше величество…

Молодой король повернулся, и Мори убедился, что это действительно он.

— Полковник Мори! — промолвил король и подошел к кровати. — Вам что-нибудь нужно?

Превозмогая боль в груди, он произнес:

— Ничего. Только мою саблю.

— Пока что она вам не понадобится.

Тут подошел полковник Грэйми и пояснил:

— У тебя на ноге слишком тяжелая рана, нога уже не будет такой, как раньше. Тебе больше не воевать.

Он и сам это понимал. Хотя разум его противился правде, тело его не могло этого не ощущать.

— Можно служить по-другому. — Поморщившись от боли, он немного повернулся на бок, чтобы видеть короля. — Глаз и ушей я не потерял, и они станут вашими, если вы посчитаете нужным послать меня туда, где я могу применить их для дела.

Совсем не по-юношески мудрые глаза на моложавом лице короля устремились на Мори.

— Благодарю вас за предложение, полковник, но, пока я сам не вернусь в Шотландию, я вас туда не отпущу. За вашу голову назначена слишком высокая цена.

— Я говорю не о Шотландии. — Мори снова поморщился, и ему пришлось дождаться, пока острая боль в груди не утихнет, прежде чем он смог продолжить. — Умерший рядом со мной солдат был ольстерцем. Мы долго разговаривали. Я помню все его рассказы, все подробности его жизни. Родственников у него нет. — Мори посмотрел королю в глаза. — Я мог бы на время превратиться в него, пожить средь ольстерских шотландцев, разузнать их настроения и планы.

Он увидел, что его предложение заинтересовало короля. Ирландцы были важным звеном в расчетах короля Якова, и знать, что думают ирландские протестанты, было полезно.

— Вы готовы пойти на это? — медленно произнес король.

— Да. Если это поможет вашему возвращению в Шотландию.

Тут вмешался полковник Грэйми:

— Подумай, парень. Подумай хорошенько. Такие решения не принимаются походя. Если ты ступишь на эту дорогу, никто не должен узнать, что ты жив. До возвращения его величества все твои родные, все те, кто любят тебя и ждут, будут считать, что Джон Мори погиб в этом проклятом лесу. Так скажут твоей матери, братьям и сестрам. — Не сводя с него серьезных глаз, он добавил: — И твоей любимой.

Тело Мори вновь пронзило нестерпимо-острой болью, но на этот раз она шла не только из ран, но и из более глубокого места в его груди. От каждого вздоха внутри у него все загоралось огнем.

— Я сделаю это ради нее. Чтобы когда-нибудь мы смогли быть вместе.

Король сочувственно посмотрел на него.

— Не знал, что у вас есть женщина.

Полковник Грэйми, заметив, что Мори изо всех сил противится подступающему беспамятству и уже не сможет ответить сам, тоже посмотрел на него, дождался, пока в исполненных болью глазах появилось некое подобие согласия, и повернулся к королю.

— У него есть жена.


Освещение комнаты переменилось вместе с движением солнца, и свет уже не достигал кровати, на которой они лежали. София прикоснулась к нанизанному на шнурок черному камешку, который покоился на шее Мори, на том самом месте, где под кожей билась жилка.

— Ты спасла меня. — Его глаза неотрывно смотрели на нее. — Эти месяцы лишь мысли о тебе берегли меня, в точности как говорил дядя.

Ей не хотелось думать об этих месяцах. Она покрепче прижалась к нему.

— Еще твой дядя сказал, что это по замыслу королевы меня привезли сюда, в Керкубри.

— Да. Королева Мария любит красивые истории. Как мне объяснили, она, узнав, что я женат, решила, что я должен забрать тебя с собой в Ирландию, хотя, думаю, без участия дяди здесь не обошлось. Он тоже считает, что мне не нужно было оставлять тебя одну так надолго.

София на миг закрыла глаза, решая, как лучше это сказать.

— Я была не одна.

Говорить об Анне было трудно, но она заставила себя. Он выслушал ее, не перебивая, и, когда она заплакала, обнял. А когда она затихла, какое-то время молча смотрел на перевязанный ленточкой маленький локон Анны, лежавший на его мозолистой руке.

София спросила:

— Ты простишь меня?

Мори закрыл ладонь, обнял Софию за плечи и сжал ее так крепко, что никакая сила не смогла бы разъединить их.

— Это я должен просить у тебя прощения. — Его голос заглушали ее волосы. — Ты не сделала ничего, за что тебя нужно прощать, милая. — Потом он очень нежно поцеловал ее, ослабил объятия и раскрыл ладонь, чтобы снова посмотреть на завиток волос такого же, как у него, темного цвета.

София, глядя на него, чувствовала, какая борьба происходит в его сердце, когда разум пытается преодолеть боль от осознания того, что его собственный ребенок, возможно, так никогда и не увидит своего отца, что его дочь должна жить так далеко от него.