София знала причину своего нездоровья. Поначалу она сомневалась, но теперь уже был август, почти три месяца прошло после того, как они с Мори поженились. И не могло быть другого объяснения для этого странного недуга, который приходил каждое утро и приковывал ее к кровати. Она хорошо помнила, как то же самое происходило с ее сестрой Анной, когда у нее в животе начал расти ребенок.

Кирсти это тоже понимала. Прохладная рука погладила лоб Софии.

— Тебе недолго будет так дурно. Это пройдет.

София не могла видеть ее глаза, исполненные сочувствия, и потому отвернулась.

— Что мне делать?

— Может, ее светлости рассказать?

— Я дала слово не делать этого.

Холодным голосом Кирсти произнесла:

— Еще несколько месяцев, и тебе будет трудно сдержать это обещание.

— А через несколько месяцев мне и не придется. — Наверняка к этому времени король вернется в Шотландию, а вместе с ним и Мори, и тогда им уже не нужно будет скрывать свой брак.

Кирсти поняла ее мысль и кивнула.

— Будем надеяться, что ты права. — Снова ее ладонь прошлась прохладой по лбу Софии, и вдруг она сказала: — Я спрошу у сестры, может, она знает какое-нибудь снадобье, чтобы тебе легче стало.

Рука Софии непроизвольно легла на еще плоский живот, как будто защищая его.

— Снадобье? — Она вспомнила агонию Анны и злобно ухмыляющуюся женщину с ее бутылочками и пузырьками. — Не нужны мне никакие лекарства. Я не хочу, чтобы с его ребенком что-нибудь случилось.

«С егоребенком», — подумала она, с ребенком, который появился от их любви. С его частичкой, которая осталась внутри нее. От одной этой мысли по всему ее телу разлилось тепло.

— С ребенком ничего не случится, — заверила ее Кирсти и улыбнулась. — У моей сестры это бывало почаще, чем у других, и ничего, все ее детишки появились на свет здоровенькими и знай себе голосили во все горло. Она разбирается в этом. Она поможет тебе.

«Поскорее бы», — подумала София, когда очередной неожиданно накативший приступ тошноты захватил ее врасплох, заставил закрыть глаза, повернуться и уткнуться в подушку.

Кирсти встала.

— Я пошлю ей записку, узнаю, сможет ли она прийти сюда, пока ее светлость не вернулась.

Вечер еще не наступил, когда в замок пришла сестра Кирсти. Ее понимающие глаза, добрый нрав, одно ее присутствие сразу же успокоили Софию. Она принесла какие-то засушенные травы, завернутые в тряпочку, которые нужно было заваривать наподобие чая.

— Это снимет тошноту. Поесть сможете.

Помогло.

На следующее утро она почувствовала себя так хорошо, что смогла встать с кровати, одеться и занять свое место за столом. Она по-прежнему была одна в замке, если не считать слуг, поэтому никто не мог увидеть, как она, садясь, с гордостью, но бережно приложила руку к животу. Аппетита почти не было, но она немного поела, а после завтрака выбрала в библиотеке уголок потеплее и села читать.

Сидя там, где Мори так часто уединялся, спасаясь от вынужденной бездеятельности в Слэйнсе, прикасаясь руками к гладким дорогим кожаным переплетам книг, которые он любил читать, она чувствовала себя ближе к нему.

И одна из этих книг рождала в ней особенное чувство единства, как будто голос Мори произносил слова. «Король Артур, или Британский герой» Джона Драйдена. Томик этот был поновее остальных, и страницы его были до того чисты, что у нее появилось подозрение, что, кроме нее и Мори, никто этих строк не читал, а в том, что он читал их, у нее не было сомнения, поскольку в письме — в письме таком простом и в то же время проникнутом столь сильными чувствами, что каждую ночь, перечитывая его, она забывала обо всех своих тревогах, — в своем письме он цитировал это самое сочинение Драйдена, и один отрывок, написанный его уверенным почерком, врезался в ее память так, будто он прочитал его вслух:


Куда ни занесет меня судьба,

душа моя останется с тобою.

Лишь тень свою я заберу с собою.


Она прочитала эти строки и провела по странице кончиками пальцев, как будто это могло приблизить его. «Еще несколько недель, — сказала она себе. — Еще несколько недель, может быть, месяц, и король точно вернется».

В замке только и было разговоров, что о возвращении короля. Гости по-прежнему приезжали и уезжали, и все они были как на иголках. Все лето в замке жизнь бурлила, как при королевском дворе. Порой за обеденным столом яблоку негде было упасть из-за людей с незнакомыми лицами, которые проезжали многие мили, чтобы доставить в Слэйнс секретные послания от своих благородных господ с севера и северо-западных нагорий страны.

Сами дворяне не осмеливались приезжать. Собрание якобитов в одном месте лишь привлекло бы внимание королевы Анны, и всем было известно, что английский двор обратил недреманное око на север, точно гончий пес, почуявший свежий запах.

И по мнению графини, это не было случайным совпадением. Она и не пыталась скрывать своей уверенности в том, кто был в этом виновен. Всем, кто приезжал в Слэйнс, она наказывала в словах и поступках остерегаться герцога Гамильтона. «Если он видит себя волком в овчарне, — сказала как-то она, — мы должны сделать так, чтобы он считал нас овцами».

На что граф улыбнулся и ответил: «Милая моя матушка, вы можете быть кем угодно, но ни один человек, встретивший вас хотя бы раз, не назовет вас овцой».

София про себя согласилась с ним. Графиня, которая так много раз проявляла силу разума, этим летом явила такую физическую выносливость, что куда там до нее Софии! Пожилая женщина спала очень мало, просыпалась рано и сразу же бралась за работу — готовила все к прибытию короля: принимала многочисленных гостей, занималась обширной перепиской. Казалось, каждую ночь свет в окне графини горел еще долго после того, как весь замок погружался во тьму.

— Святые небеса! — Лишь на прошлой неделе она дала волю чувствам, когда они с Софией стояли у большого окна гостиной. — О чем они только думают? Нужно приезжать сейчас! Нужно, иначе упустим время и все наши усилия пойдут прахом.

Но море за окном оставалось обескураживающе пустынным. Паруса корабля, несущего весть из Сен-Жермена, так и не показались на горизонте.

В то утро София по привычке встала чуть свет, подошла к окну своей комнаты и в надежде обратила взор на восток. Но она не увидела ничего, кроме волн, искрящихся в ярких солнечных лучах. Блеск был таким ярким, что через несколько минут у нее заболели глаза и ей пришлось отвернуться.

«Сегодня опять не будет новостей», — подумала она. Графиня с сыном все еще были в гостях у графа Маришала в Данноттаре. Это был день отдыха и одиночества. София села в кресло с книгой в руках, подставила теплому солнышку затылок, плечи и позволила косым лучам погрузить себя в дремоту, а потом и в забытье сна.

Проснулась она оттого, что Кирсти осторожно покачала ее руку.

— София, просыпайся.

София с трудом открыла глаза.

— Который час?

— Уже день. Вам нужно принять гостя.

София, услышав в голосе Кирсти настойчивость, тут же выпрямилась и села ровно.

— Кто там?

— Его сиятельство герцог Гамильтон собственной персоной, приехал в карете из самого Эдинбурга.

Разум Софии после сна ворочался все еще замедленно, и она растерянно пролепетала:

— Но он, наверное, приехал повидать графиню и графа, а не меня.

— Да, и Рори уже скачет в Данноттар, чтобы вернуть их домой, но, пока их нет, только ты в замке можешь принять его. Вставай, я помогу тебе одеться.

Переодевшись в спешке, София с сомнением осмотрела себя в зеркале. На бледном лице все еще виднелись следы, оставленные последним приступом тошноты, и даже она сама заметила тревогу в своих глазах.

Встречаться с герцогом Гамильтоном ей не хотелось. «Ему уже слишком многое известно, — как-то сказал ей Джон, — но также он понимает, что ему известно далеко не все, и я боюсь, что это может толкнуть его на новое предательство».

Графиня, будь она здесь, вмиг раскусила бы его, если бы он вздумал начать какую-нибудь игру. Она бы не позволила ему разговорить себя и заставить выдать сведения, способные навредить королю или тем, кто ему служит.

Но ее не было, и София понимала, что сегодня ей нужно быть как никогда внимательной и осторожной. Ставки были слишком высоки. И не только для короля и его последователей.

Но не о короле и о его будущем думала София, когда ее руки легонько прошлись по корсажу сверху вниз, словно чтобы убедиться в том, что жизнь, бившаяся внутри нее, находится в безопасности.

Кирсти заметила это движение.

— Ничего не видно. Не бойся, герцог не заметит.

София уронила руки.

— Но он заметит это. — Кирсти кивнула на тяжелое серебряное кольцо, которое София теперь всегда носила на шее на такой тонкой серебряной цепочке, что ее легко можно было спрятать под одеждой. Но сейчас цепочка выбилась из-под выреза, и Кирсти сказала: — Лучше сними. Так безопаснее.

Она была права, София понимала это. Из рассказов Мори о его детстве она хорошо знала, что его отец, от которого ему достался этот перстень, был близко знаком с семьей герцога, и вполне вероятно, что герцог видел это украшение на руке отца Мори. София не могла допустить, чтобы он заметил его сейчас, ибо понимала: он сразу же сообразит, как оно могло к ней попасть.

«Он не должен узнать, что ты моя», — прозвучало у нее в голове предупреждение Мори, и она с неохотой сняла цепочку.

— Вот, — сказала она и протянула Кирсти кольцо.

— Я позабочусь о нем.

София знала это. И все же, когда она осторожно спускалась по ступенькам лестницы в гостиную, где ее ждал герцог Гамильтон, ей ужасно захотелось снова почувствовать у себя на груди тяжесть заветного кольца, которое придало бы ей мужества.