— Тогда возвращайся поскорее. — Она не ожидала, что голос ее дрогнет на этих словах и что из глаз потекут слезы.

Снова раздался отдаленный голос Хука, и она попыталась отойти в сторону, чтобы пропустить Мори, но тот еще не закончил прощание. На этот раз поцелуй его был более резким, прочувствованным. Она ощутила всю его горечь и всю силу любви, и, когда их уста разъединились, она прижалась на миг к его груди, не желая покидать его объятия.

Она твердила себе, что не должна больше спрашивать, что не должна его отягощать своей болью, но слова сами по себе слетели с ее уст:

— Как бы мне хотелось поплыть с тобой!

Он не ответил, лишь крепче сжал ее руками.

В глазах у Софии потемнело, и, зная, что он не изменит решения, она все же не смогла не произнести:

— Ты однажды сказал мне, что когда-нибудь я смогу подняться на палубу.

— Да, — пробормотал он губами, прижатыми к ее лбу. — Ты поднимешься. Но не на этот корабль. — Нежный поцелуй в волосы должен был успокоить ее, но от него у Софии едва не разорвалось сердце.

Шаги Хука приближались.

Времени не осталось. Движимая каким-то внутренним порывом, она высвободила руки, потянулась к шее и сняла шнурок, на котором висел маленький черный камешек с дырочкой, найденный ею на берегу.

Ей было неведомо, действительно ли в нем, как когда-то говорила Мори его мать, сокрыты магические силы, способные защитить от любой беды того, кто его носит, но она знала, что Мори он сейчас нужнее. Не произнеся ни слова, она крепко вжала камень в его руку, быстро отошла, прежде чем предательские слезы выдали ее, и бросилась бежать между тенями к двери кухни.

Позади она услышала, как Хук снова выкрикнул имя Мори, на этот раз еще громче. В следующий миг раздались тяжелые шаги Мори по гравийной дорожке, и он произнес неожиданно твердым голосом:

— Я здесь. Все готово?

Что было после этого, София не слышала, потому что уже ворвалась в дверь, не замедляя шага, промчалась мимо миссис Грант с Кирсти и не остановилась, пока не оказалась в своей комнате.

В окно она увидела лунную дорожку на море, пересеченную высокими мачтами «Отважного» с поднятыми парусами, набирающими ветер.

Она почувствовала в руке тяжелый теплый перстень и сжала кулак так сильно, что маленькое колечко больно впилось в ладонь, но она была рада этой боли, потому что могла объяснить ею слезы, которые застилали ей глаза.

Слезами ничего не добьешься, это она хорошо знала. Она проплакала весь день, когда ее отец, обняв их на прощание, отправился к неизведанным берегам, а потом плакала еще сильнее, когда мать отправилась следом за ним, но слезы не помогли им в пути и не вернули их. Плакала она и в ту черную ночь, когда ее сестру с нерожденным ребенком внутри, кричащую и страдающую, унесли, и слезы не скрасили горечь одиночества.

Поэтому сейчас она решила, что не станет плакать.

София знала, что Мори должен плыть, и понимала, почему он не мог отказаться. Но у нее остались его перстень и непрочитанное письмо, напоминающее о его любви, и, самое главное, его обещание вернуться.

«Этого хватит», — подумала она. И все же горячие невыплаканные слезы жгли глаза, и когда все паруса фрегата наполнились ветром и корабль заскользил по воде, направляясь во Францию, София моргнула, и одна предательская слезинка все же просочилась сквозь густые ресницы и медленно скатилась по щеке.

А потом по проложенной ею дорожке пробежала еще одна слезинка. А за ней еще одна.

Она оказалась права. Это не помогло. Она долго стояла у окна, всматриваясь, пока звезды наконец не поглотили раздутые паруса, и хотя все это время слезы скатывались по ее лицу и бесшумно падали, точно горькие дождинки, на сиреневые лепестки, все еще рассыпанные по ее платью, они ничего в ее душе не изменили.

Ведь он уехал, а она осталась одна.

Глава 15

Садоводством я никогда толком не занималась. Мама занималась, когда я была маленькой, но кто в детстве обращает на такое внимание? Я всю жизнь считала, что зимой в саду или в огороде делать нечего, но, зайдя днем к доктору Уэйру, я застала его копающимся в кустах.

— Я вас не видел несколько дней, — сказал он. — Уезжали куда-нибудь?

— В некотором смысле. Я была в Слэйнсе, — ответила я. — Триста лет назад. Поэтому я здесь. Кое-кто из моих персонажей упомянул о шпионах.

— О шпионах?

— Да. В частности о Даниэле Дефо.

— Так-так. — Он выпрямился. — Тут я, пожалуй, смогу вам помочь. Только подождите минутку, мне нужно еще проверить, что там с Элсиной сиренью после ночного ветра.

Я, заинтересовавшись, последовала за ним к кусту с голыми ветками, который был намного выше остальных и рос в дальнем конце сада, у самого окна дома.

— Это сирень?

— Да. Но мне с ней не везет. Она должна была разрастись в дерево, но эта упрямая штука никак не хочет вытягиваться.

Прикоснувшись к коре, я почувствовала ее гладкость. Безлистное растение было вдвое меньше того, которое я представляла растущим в саду Слэйнса у той стены, где прощались София и Мори, но даже в таком виде оно затронуло струны грусти в моем сердце.

— Никогда не любила запах сирени, — призналась я. — До сих пор я не понимала почему, но сейчас, кажется, нашла ответ.

— Да? — Доктор повернулся, в глазах за линзами очков появился интерес. — И почему же?

И я рассказала ему о написанной вчера сцене прощания.

— Любопытно, — сказал он. — Это о многом говорит. Запах — сильнейшая зацепка для памяти.

— Я знаю.

Даже едва уловимый запах трубочного табака уносил меня прямиком в детство, в маленький кабинет моего деда, где мы с ним поглощали печенье и обсуждали то, что мне тогда казалось серьезными взрослыми вопросами. Именно там он впервые рассказал мне о камешке с дырочкой и о том, что этот талисман будет меня охранять, если мне посчастливится его найти.

Доктор Уэйр спросил:

— А что стало с ним, с солдатом из вашей книги?

— Пока не знаю. Наверное, он не вернулся, потому что через три года после его отъезда из Слэйнса настоящая София уже была в Керкубри, — сказала я. — Выходила там замуж за моего предка.

Он пожал плечами.

— Тогда были опасные времена. Скорее всего, он был убит на континенте.

— Вы не думаете, что он мог погибнуть в 1708 году? Во время попытки вторжения.

— Я думаю, что тогда никто не погиб. — Он на миг нахмурился, припоминая. — Нужно проверить по книгам, но, насколько мне известно, тогда жертв не было.

Я сообразила, что тут наклевывается новая романтическая линия для романа, но ничего не сказала.

Доктор оторвался от куста и энергично повернулся ко мне.

— А теперь пойдем в дом. Расскажете, что вы хотите знать о Даниэле Дефо.


Элси Уэйр обладала вполне определенным мнением об авторе таких классических произведений, как «Робинзон Крузо» и «Молль Фландерс». «Мелкий пройдоха» — так она охарактеризовала его.

Доктор взял печенье с тарелки, которую она ему протянула, и произнес укоризненно:

— Элси!

— Но он таким и был, Дуглас. Ты же сам говорил.

— Ну да.

Доктор откинулся на спинку кресла и аккуратно положил печенье на блюдечко рядом с чашкой чая. Сегодня занавески в дальнем конце гостиной были широко раздвинуты, пропуская в комнату свет, который лег приятным теплом на мои плечи, когда я тоже потянулась за печеньем, сидя в своем кресле у длинных рядов застекленных книжных полок.

— Даниэль Дефо, — сказал доктор Уэйр, — искренне верил, что делает нужное, правильное дело. Так оправдывают себя все шпионы.

Элси села рядом со мной и возразила:

— Он верил в то, что он спасает свою шкуру и набивает карманы.

Глаза доктора блеснули, как будто упрямая неприязнь его жены к Дефо удивила его.

— Она даже не хочет читать его книги, — пожаловался он мне.

— И не собираюсь! — с глубоким убеждением вставила Элси.

— Это несмотря на то, что его уже давным-давно нет в живых, — заметил ее муж, — и авторских отчислений он не получит. — Доктор улыбнулся. — Дефо был решительным сторонником короля Вильгельма и якобитов не жаловал. Однако, когда на трон взошла королева Анна, он просчитался — опубликовал сатирический памфлет, неугодный королеве, был арестован, прикован на три дня к позорному столбу и брошен в тюрьму. Кроме всего прочего, в то время он оказался банкротом, и поэтому, когда министр правительства Роберт Харли предложил вызволить его из тюрьмы, согласился на его помощь. Харли же, как известно, был главой королевской разведки.

Это имя мне было знакомо, я читала об этом человеке, когда готовилась к книге.

— Харли, — продолжил доктор Уэйр, — не мог не понимать, какую выгоду он получит, если на него станет работать такой человек, как Дефо. И Дефо, будучи писателем, многое мог сделать для правительства. Незадолго до образования унии Харли отправил его в Эдинбург вести тайную деятельность в пользу этого союза и дискредитировать тех, кто ему противостоял. Дефо в качестве прикрытия пустил слух, что пишет книгу об унии и ему нужно собрать материал для работы. То есть он занимался примерно тем же, чем занимаетесь вы здесь, в Краден Бэе.

Как и я, Дефо обнаружил, что люди охотно делятся с писателем информацией и рассказывают все, что знают.

— Они не думали, что он шпион, — продолжил доктор Уэйр, — но все, что они ему сообщали, передавалось в Лондон Харли. Дефо был наблюдателен, сообразителен и ловок. Нет никакого сомнения, что он приложил руку к принятию унии.

— Пройдоха! — снова сказала Элси и с силой поставила чашку на блюдце.

Я поинтересовалась:

— А он мог бывать в Слэйнсе?

— Дефо? — Доктор задумался. — Не думаю. Вряд ли. Он не мог не знать, что здесь замышляли, и наверняка встречался с графом Эрроллом, который часто бывал в Эдинбурге, но о том, чтобы Дефо приезжал в Слэйнс, я не слышал. Но были и другие шпионы. И не только в Шотландии, — значительно произнес он. — Англичан очень интересовало, что происходило в Сен-Жермене. В Париже и Версале у них имелась целая шпионская сеть, у которой уши были везде. Они даже посылали своих людей в сам Сен-Жермен, когда выпадала такая возможность. Обычно молодых женщин, которые спали с придворными и доставляли хозяевам все сведения, которые им удавалось заполучить.